ен был, сделав еще два — три неверных, колеблющихся шага, прислониться к стене. От непреодолимой слабости кружилась голова и подгибались колени… Четвертые сутки он ничего не ел. Голод, терзавший его первое время, теперь как будто утих, и пустой желудок лишь изредка давал о себе знать мучительными спазмами.
В сыром воздухе чувствовалась близость дождя. Холодный, порывистый ветер гнал по небу свинцовые тучи, гудел между иззябшими, наполовину оголенными, деревьями городского парка, устилая аллеи сухими, шуршащими листьями, невидимыми пальцами касался телеграфных проволок, беря на них, как на струнах исполинской арфы, мрачные аккорды, яростно трепал полы поношенного летнего пальто прохожего и, забираясь за воротник и в рукава, заставлял все тело его болезненно съеживаться. Стемнело. Надвинувшаяся на город со всех сторон тьма неслышно ползла от окраин к центру, погружая в сырую мглу, одну за другою, улицы, до того ярко освещенные и полные народа. Погасли залитые светом витрины магазинов и переливающиеся огнями вывески. Лишь кое-где горели газовые фонари и колеблющиеся зеленоватые язычки пламени, почти задуваемого ветром, заставляли плясать тени на стенах домов и на мостовой. Усталый за день человеческий муравейник постепенно затихал. Замирало уличное движение, временно оживившееся с окончанием спектаклей в театрах и других зрелищ. Холодная октябрьская ночь, безлюдная и унылая, пришла на смену полной шума и движения дневной сутолоке большого города.
Около прохожего, ярким квадратом вырисовываясь на темном фасаде огромного дома, светилось окно магазина. «Вино. Фрукты. Гастрономия». Гастрономия!.. В мозгу прохожего пронеслись, как на кинематографической ленте, ряды гонких блюд и изысканных закусок… Пропитанные запахом моря скользкие, упругие устрицы, спящие в шершавых раковинах, выложенных внутри перламутром… Толстые, похожие на змей, копченые угри с чуть отдающим тиною жирным мясом под лоснящеюся, мелкозернистою кожей… Большие омары и лангусты, покоющиеся на разноцветных коврах из овощей… Паштеты из дичи, как младенцы в пеленках, окутанные белым слоем шпика, страсбургские пироги с трюфелями… Большие рыбы с нежным мясом розового или желто-розового цвета и с серебристой, мелкой чешуей — семга и лососина… Янтарные балыки… Икра в хрустальных сосудах… Различные заливные — целые сооружения с просвечивающимися сквозь слой полупрозрачного, дрожащего желе, разноцветными кусками мяса, рыбы, дичи и овощей… Разнообразные сыры: орошенный прозрачными слезами швейцарский, бри и камамбер в деревянных, треугольных или круглых, гробиках-коробках, похожий на застывший варенец с мягкой корочкой, рассыпающийся рокфор с черными точками и прозеленью… Фрукты, горы фруктов… Душистые яблоки и груши в красивых вазах. персики с нежной, как щеки юных девушек, кожей… ананасы, увенчанные пучками листьев, как головы дикарей… Янтарно-золотистый и темный, почти черный, с синим налетом, виноград, впитавший в себя лучи горячего солнца и отдающий их в токе благородного вина… Тонкие вина… ряды запыленных бутылок с таящей в себе солнечную энергию ароматной влагой, дающей радость и забвение… Гастрономия!.. Челюсти его сжались и рот наполнился слюной. Есть! Прохожий толкнул дверь магазина и вошел внутрь.
— Что вам угодно?
Хорошенькая продавщица с утомленным лицом и припухлыми глазами, улыбаясь любезной, заученной улыбкой, оглядела вошедшего с ног до головы, ожидая его ответа. Прохожий собрался было попросить на хлеб, но остатки прошлого, впитанные им с молоком матери взгляды и жизненные принципы, вступили в яростную борьбу с инстинктом самосохранения, мешая готовой вырваться у него мольбе о помощи слететь с посиневших, дрожащих губ. Есть, есть во что-бы то ни стало, жевать, запуская зубы в теплое, сочное мясо… грызть кости… Все тело его напряглось в одном желании, одна лишь мысль судорожно билась в усталом мозгу. Есть!
— Магазин сейчас закрывается. Вам отпускают? — повторила вопрос продавщица.
Прохожий решился и, пошатываясь, подошел к прилавку.
— Вот, кажется, что нам нужно, — произнес за спиной прохожего чей-то голос металлического тембра и кто-то положил руку ему на плечо. Прохожий оглянулся и взгляд его встретился с тяжелым, пристальным взглядом устремленных на него холодных, зеленовато-серых глаз среднего роста человека лет сорока — сорока-пяти с выдающимся, почти квадратным подбородком и тонкими, плотно сжатыми губами на бледном, гладко выбритом лине. — Не поможете-ли вы нам, мне и профессору, — говоривший кивнул в сторону своего спутника — высокого старика с умным, привлекательным лицом, обрамленным седой бородой, — донести до дому наши покупки? Он указал жестом на различные свертки, которые приказчик осторожно укладывал в стоящую перед ними довольно большую корзинку. Прохожий перевел взгляд с незнакомца на корзину и отчаяние промелькнуло в его впалых глазах: он так слаб, что вряд-ли смог-бы это сделать.
— Ничего, ничего, — промолвил незнакомец, окидывая взором жалкую, дрожащую фигуру, стоящую перед ним у прилавка, и словно прочитав мысль прохожего, — хоть вы и здорово ослабели, но мы вас подкрепим, да, к тому-же, это недалеко отсюда. Получите щедро на чай.
— Я к вашим услугам, попробую, — пробормотал, едва шевеля губами, прохожий.
Незнакомец попросил у приказчика стакан воды и, влив в него несколько капель из маленького граненого флакончика, протянул стакан прохожему.
— Выпейте-ка.
Тот выпил содержимое стакана и почувствовал некоторый прилив сил. Слабость прошла и только слегка кружилась голова.
— Ну, как вы себя чувствуете? — спросил незнакомец.
— Благодарю вас, значительно лучше, я думаю, что смогу вам донести вещи.
— Вот и прекрасно.
Пока приказчик запаковывал корзинку, взгляд бритого человека продолжал медленно, словно изучая, скользить по лицу прохожего и последнему казалось, что лица его касаются какие-то невидимые щупальцы, проникающие сквозь кожу и забирающиеся глубоко в мозг.
— Идем!
Сказал-ли это человек с квадратным подбородком, или слово это сложили в мозгу прохожего невидимые щупальцы, как дети, играя, складывают из кубиков слова и целые фразы, но он всем существом своим почувствовал, что не исполнить содержащегося в этом слове приказания он не смог-бы, даже если-бы пытался это сделать. Прохожий взвалил, с помощью приказчика, корзину к себе на плечо и последовал за незнакомцем и его спутником. Услужливо открытая приказчиком дверь магазина закрылась за ними и они зашагали по опустевшим улицам. Впереди шел незнакомец со стариком, перекидываясь с ним, время от времени, короткими, отрывистыми фразами. Прохожий с трудом поспевал за ними, задыхаясь от ходьбы и борясь с начинающей вновь его охватывать слабостью. Пройдя два-три квартала и свернув в узкий, похожий на щель между двумя высокими домами, переулок, они остановились перед небольшой калиткой, проделанной в каменной высокой ограде, над которой местами свешивались ветви деревьев. Незнакомец отпер ключом железную дверь, и они вошли во двор, вымощенный большими каменными плитами, сквозь которые кое-где пробивались пучки сухой травы. В глубине двора стоял небольшой, строгого стиля, особняк с тяжелой дубовой дверью под стеклянным навесом. В больших зеркальных окнах не видно было света. Старый слуга с бакенбардами, одетый в темную ливрею, открыл им дверь, молча помог раздеться и, захватив принесенную ими корзинку, по знаку бритого незнакомца, повидимому, хозяина дома, бесшумно удалился.
— Вы голодны и устали, — обратился незнакомец к прохожему, ожидавшему обещанной платы. Насколько я могу судить, обстоятельства последнее время не совсем благоприятно складывались для вас?
— Да, это правда, — вздохнул тот, — я четвертые сутки ничего не ел.
— Ну вот видите. Я думаю, вы не откажетесь поужинать с нами? У меня собралось несколько человек друзей. Отдохнете, обогреетесь.
— Спасибо, но… — Прохожий замялся, — я так грязен…
— Ничего, ничего, — ободряюще произнес незнакомец, надавив кнопку электрического звонка. — Проведите его умыться, — приказал он, указывая на прохожего, вошедшему старому слуге, тому самому, который открыл им дверь, — и дайте ему что-нибудь из моих вещей, чтобы переодеться. Мы будем ждать в библиотеке. Велите повару поторопиться с ужином.
— Слушаю-с.
Старый слуга провел прохожего в ванную комнату, отделанную кафелем, с самыми разнообразными умывальными принадлежностями, принес ему простыню, белье и платье хозяина и ушел. Вернувшись через некоторое время, он. проведя прохожего, успевшего умыться и переодеться, через амфиладу богатых, со вкусом обставленных комнат, ввел его в уютную, отделанную мореным дубом, комнату с тяжелыми книжными шкафами по стенам и удобными кожаными диванами в промежутках между шкафами. В глубине комнаты, между дверями, высился огромный, темно-зеленого мрамора, камин, в котором, потрескивали дрова, освещая трепетным светом часть комнаты и темные силуэты стоявших и сидевших у камина людей. При входе нового лица все с любопытством обернулись в его сторону. Это были почти сплошь старее, пожилые люди с серьозными лицами. Многие были в очках. Молодых лиц совсем не было видно.
— Я надеюсь, господа, вы ничего по будете иметь против того, чтобы молодой человек, которого вы видите, поужинал с нами? — обратился к ним хозяин дома, указывая на прохожего. — Он, я полагаю, является очень подходящим человеком для нас.
Один из присутствующих, высокий, полиций старик, с выпуклым лбом и большой седой бородой, к которому окружающие относились с видимым почтением, внимательно оглядел прохожего и что-то вполголоса спросил у хозяина.
— Да, — последовал ответ, — профессор все время был со мной…
Конца фразы прохожий не расслышал.
— Кушать подано, — доложил, появляясь в дверях, старый слуга и все перешли в столовую — большую комнату, отделанную в английском вкусе, со стильной мебелью времен королевы Анны. Свешивающаяся с отделанного деревом, как и стены столовой, потолка большая люстра с овальным абажуром освещала лишь самый, красиво убранный, стол, заставляя переливаться алмазами граненый хрусталь бокалов и рюмок и бросая на белоснежную скатерть рубиновые и топазовые блики вин, налитых в отделанные серебром старинные графины. Хозяин и высокий полный старик поместились в цент