И Ахметом овладело уныние. Теперь уже ему казалось, что он наверно вытянет «смерть»; он представлял себе, как его поведут на казнь, как он положит голову на плаху, сверкнет острый топор и…
Прощай Фатьма, прощай мечты о счастье, прощай молодость, солнце, зеленые рощи и поля, горы и ручьи, прощай все, что мило и дорого сердцу, что любишь и чем живешь! Все исчезнет вмиг! А дальше что?..
И Ахмет в тяжком раздумьи опустился на пол и в первый раз после заточения горькие слезы потекли из его глаз.
Немного успокоившись, он с унынием оглядел свою темницу. Солнце почти зашло за угол стены, и лишь тоненький луч играл на полу. В свете этого луча он увидел брошенный ему камень и развернутую бумажку.
«А ведь бумажку-то надо уничтожить», подумал он. «А то заметит тюремщик, прочтет написанное, узнает об этом Мустафа и придумает другой подвох; что дальше будет — неизвестно, но уж хорошо и то, что он, Ахмет, знает об обмане, может быть, Аллах и поможет ему что-нибудь придумать. А как же уничтожить бумажку? Да самое лучшее разжевать ее во рту и проглотить, ведь она такая маленькая. И, не долго думая, он скомкал бумажку и проглотил ее. «Что. же, — подумал он, — пожалуй это немногим хуже той пищи, которую нам дают в тюрьме».
Затем он снова уселся на пол, но вдруг через несколько минут вскочил точно ужаленный; лицо его внезапно озарилось радостью, и он пустился в пляс, напевая какую-то веселую песню. Казалось, что проглоченная бумажка повлияла на него, подобно какому-нибудь чудесному лекарству.
На шум прибежал тюремщик и, увидев танцующего и поющего Ахмета, подумал, что заключенный сошел с ума. Но Ахмет успокоил его, объяснив, что просто хотел размять затекшие члены.
Приказав не шуметь, тюремщик ушел и сказал своим товарищам: — Ну, и молодец же этот Ахметка: завтра, может быть, его казнят, а он пляшет и поет!
Наступил, наконец, третий и последний день испытания, в который должна была решиться судьба Ахмета. Зала была переполнена народом: пришли все, кто только имел доступ во дворец. Мустафа не мог скрыть довольной улыбки, сиявшей на его лице.
Как и раньше, Ахмет спокойно подошел к урне, сунул руку под черное покрывало и вытянул билетик. Несколько мгновений он поглядел на него, потом развернул, прочел про себя написанное, и вдруг, неожиданно, не передавая бумажки Мустафе, скомкал ее, положил в рот и быстро начал жевать. Присутствовавшие не сразу сообразили в чем дело. Первым спохватился Мустафа. Он подскочил к Ахмету и закричал:
— Злодей! Что ты сделал! Отдавай сейчас билетик!
— Уж поздно, — отвечал Ахмет, — я проглотил его.
Тогда Мустафа обратился к хану и сказал:
— Великий повелитель! Ты видишь, что этот человек надсмехается над твоей справедливостью и милосердием. Это — самый величайший злодей, которого когда-либо видел мир! Прикажи немедленно отрубить ему голову!
Но Абдурахман жестом остановил его и, подозвав к себе Ахмета, обратился к нему:
— Скажи мне, зачем ты проглотил бумажку?
Ахмет упал в ноги к хану.
— Милосердный хан, — сказал он, — да будет прославлено имя твое во-веки, прикажи, как хочешь, наказать меня за мою смелость, но не вели меня казнить. Я знаю, что справедливость твоя сияет ярче, чем солнце над равнинами Туркестана, а слово твое тверже, чем скалы Алай-Дага. Ты сказал, что помилуешь меня, если я не менее двух раз вытащу «жизнь». Вчера Аллах помог мне, но и сегодня он не оставил меня. Сегодня я также вытащил «жизнь»!
— Хорошо, — возразил Абдурахман, — ты говоришь, что вытащил «жизнь», но чем ты можешь доказать это? По необъяснимой причине ты проглотил бумажку, не показав ее никому и теперь мы лишены возможности узнать, что на ней было написано и проверить тебя..
— Великий хан, — сказал Ахмет, — да сохранит Аллах жизнь твою на долгие годы. Не правда-ли, в урну были положены два билетика. На одном было написано «смерть», на другом — «жизнь»?..
— Понимаю! — прервал его хан. — Сейчас мы посмотрим, какой билетик остался в урне; если на нем написано «смерть», то, значит, на том, который ты сегодня вытащил, не могло быть ничего другого, как «жизнь», — лучшего доказательства и не надо.
И с этими словами он сам отдернул черное покрывало, вынул из урны билетик, развернул его и прочел громким и внятным голосом: «смерть», после чего передал бумажку присутствующим, чтобы они могли ознакомиться с ее содержанием. Бумажка стала переходить из рук в руки, и все читали ее, покачивая головами, удивляясь находчивости Ахмета и восхваляя мудрость хана.
Мустафа хотел что-то сказать хану, но тот поглядел на него таким грозным взглядом, что он счел за лучшее скрыться в задних рядах придворных.
— Ты свободен, — сказал Абдурахман Ахмету, — можешь идти. Впрочем, погоди…
— Абдулла! — обратился он к хранителю государственной казны, — выдай ему сто червонцев, они ему пригодятся для поправки его дел, которые, верно, пришли в расстройство за время его заключения. А ты, Ахмет, приходи ко мне завтра утром, я прикажу, чтобы тебя пропустили, мне хочется побеседовать с тобой.
Нужно-ли рассказывать про радость Фатьмы и Гассана, когда они увидели освобожденного Ахмета и узнали о милостях, которыми его осыпал, хан.
Но этим дело не кончилось. После беседы с Ахметом, Абдурахман приблизил его к себе и назначил начальником дворцовой стражи. Ахмет женился на Фатьме и поселился с нею в дворцовых покоях. Гассан также получил должность конюшего, так как очень любил лошадей и знал в них толк. Что же касается Мустафы, то после этого случая он впал в немилость. Вскоре же обнаружилась какая-то его новая проделка, но хан, по своему милосердию, не предал его казни, а только отстранил от должности и сослал в отдаленную область своего государства, где он, впрочем, продолжал заниматься разными темными делами. Старый же мулла, наевшись как-то раз слитком много жирного пилава с бараниной, внезапно умер. Между тем, хан так полюбил Ахмета, что сделал его первым министром, после чего слава Абдурахмана, как мудрого и справедливого правителя, не только укрепилась среди его подданных, но и распространилась далеко за пределы его царства.
КОТОРЫЙ ИЗ ДВУХ? [4])
Р. S. Надеюсь, ты умеешь отличать литературные измышления от действительности и в данном письме разберешься — где измышление и где правда. Все-таки, чтобы ты не в впал в ошибку, укажу, что вымысел здесь вот в чем. Все то, что написано о двойниках — плод так называемого «творческою воображения». На фотографии я снят один, но в двух разных позах. Если тебя заинтересует, то могу впоследствии сообщить, как это делается.
ОТРАЖЕННЫЙ СВЕТ
Рассказ Вас. Левашева
Иллюстрации А. Михайлова
«… солнце!.. Источник всего живого!.. Материальный бог материального мира. И из всех религий дикарей я уважаю солнцепоклонников, по край ней мере их религия логична…
— Кто же тебе мешает? Организуй у нас в Питере культ солнцепоклонников и прими звание верховного жреца.
Оба рассмеялись.
Они сидели в маленькой комнатке, выходящий в переулок. Фасад дома находился не на солнечной стороне и поэтому в комнате было прохладно и полутемно. А стену противоположного дома солнце заливало горячим светом и даже на расстоянии чувствовался зной раскаленного кирпича.
— Все солнце напротив — жаловался хозяин. — И утром и вечером…
— Переезжай напротив.
— Легко сказать. Я привык к своей комнате, да напротив все полно.
— Тогда пусть солнце переезжает к тебе — рассмеялся гость.
Его собеседник остался серьезным. Он помолчал и начал медленно:
— Ты невольно повторил мою мысль. Ты прав: солнце может переехать ко мне.
— Рефлектор?
— Да… Но подвижный, все время подставляющий солнцу свое блестящее лицо. Если ты имеешь минутку времени и терпения, я кое-что тебе покажу. Я и так хотел с тобой поделиться…
Он вынул из стола папку с бумагами и развернул ее.
— Слушай, смотри и… не смейся. Схема такова: три точки: солнце, отражающая поверхность (рефлектор) и твое окно. Из этих трех точек неподвижна одна — мое окно, а солнце и рефлектор подвижны. Какие же движения нужно придать рефлектору? Очевидно движения, соответствующие движению солнца (будем для упрощения говорить о солнце, как о движущейся точке. Значит нужно устроить так, чтобы рефлектор всегда стоял по отношению к моему окну под углом, равным углу падения солнечного луча, в центре рефлектора в данный момент (по закону: угол падения равен углу отражения). Он продолжал и говорил медленно: как бы что-то доказывая: Сколько же движений должен иметь рефлектор? Я думаю, что столько, сколько имеет солнце, а оно имеет одно движение, слагающееся из двух, как и всякая кривая: вверх и в сторону. Кроме того, ежедневно изменяется эта кривая (третье движение). Я ставлю на противоположной стороне слегка вогнутый рефлектор, соразмеряя вогнутость таким образом, чтобы фокус пришелся на полпути, между рефлектором и моим окном. Необходимые движения легко достигаются часовым механизмом. Точности тем легче достигнуть, что солнце величина точная в движении.
— Но тогда ты не можешь смотреть в окно…
— А!., пучек света?.. Я это предвидел. Вот смотри — они подошли к окну. Свет будет падать в особые створки у окна, а оттуда в зеркало на потолке комнаты.
— Но позволь. Это целая уйма зеркал: рефлектор — раз; створки там какие то — два; зеркало на потолке — три. Что это за зеркальный дворец?
— Видишь-ли, друг. Ты, отчасти, прав. Створки и зеркало на потолке — это уже роскошь, но мне хочется достичь чудесного рассеянного света, знаешь, — как жидкое золото. О, я вообще не остановлюсь на этом, мне хочется изобрести такие рефлекторы, чтобы они по желанию освещали самые недостижимые для солнца уголки. Нет больше темных помещений! Значит нет болезней, нет источников заразы, сырости. Везде солнце… побеждающее, великий источник жизни. Ведь это… он вдруг остановился с поднятой рукой и сконфуженно отошел от окна: в пылу разговора он только сейчас замет