— Вам придется пройти в кухню, — продолжал он тем же ворчливым тоном. И, не дожидаясь ответа, пошел, указывая дорогу.
Единственным освещением в корридоре был фонарь одноглазого старика. Следуя за ним, Кокердель заметил, что одна нога его нелюбезного хозяина скверно действовала; он тащил ее за собою. Одет он был бедно и, не взирая на хромоту, ходил крадущейся походкой.
Кухня показалась приветливой усталым глазам учителя. Плита топилась, и огромная лампа освещала горшки, кастрюли и кирпичи пола. Большой чайник кипел, выбрасывая пар. Тяжелое деревянное кресло стояло у плиты, а другое — у стола в середине комнаты.
Хромой собирался погасить фонарь; Кокердель протянул к нему руку.
— Могу ли я взять его на минутку? — спросил он. — Мне нужно позаботиться о велосипеде.
Старик колебался.
— Поставьте его в сарай; он отперт, — сказал он и неохотно отдал Кокерделю фонарь.
Учитель вернулся, благодаря судьбу. Буря все еще не унималась. Он поставил фонарь на стол.
— Я промок до костей, — сказал он. — Вы ничего не будете иметь против, если я повешу сушить свое платье?
Хромой курил короткую, черную трубку, сидя в кресле у огня.
— Сушите что хотите, — коротко сказал он, — но у меня нет платья дать вам надеть.
Учитель снял свое пальто и повесил на гвоздь над плитой. Он пощупал пиджак, — этот тоже промок насквозь. После минутного колебания он снял его и повесил рядом с пальто. Стоя в одном жилете посреди кухни, он чувствовал, что единственный глаз хозяина со зловещим и вероломным выражением уставился на него. На рукаве его рубахи была заплатка; старик, казалось, заметил ее и как бы взвешивал цену человека, носящего заплатанные рубахи.
Кокерделя трясло. Его сорочка тоже промокла и прилипала к телу.
Хромой грубо заметил:
— Лучше лягте в постель. Тогда будете сушить все, что угодно.
Он засосал трубку, продолжая наблюдать.
— Да, пожалуй, — сказал учитель, — Если я долго останусь в этом платье, то простужусь. — Он остановился, затем спросил: —Нельзя ли получить чего-нибудь поесть?
— Если вы заплатите.
Кокердель ответил с нетерпением:
— Конечно, я заплачу.
— Это не трактир, — сказал хромой. — Я беру к себе от времени до времени кого-нибудь, если он в состоянии платить. Я ведь бедный человек. Но даром я не собираюсь никого держать у себя.
Он отставил чайник и придвинул к себе одну из многих сковород, украшавших плиту.
Пока он жарил яйца, учитель рассматривал кухню. Он сидел в кресле около стола и хорошо видел комнату. Мебели было мало: большой стол, два кресла и стул, различные кухонные принадлежности и блюда. Не было ничего лишнего. Рваный конец шторы, казалось, только что оборвался и придавал комнате жуткий вид.
Затем он заметил, что на каждой стороне окна висели стенные часы; они стояли. В углу стояли башенные часы, — эти тоже не шли. С бьющимся сердцем, сам не зная почему, учитель взглянул на камин. Там оказалось трое часов: одни из массивного черного кварца, двое других — из дешевого металла. Кварцевые часы, с плоским циферблатом, были неуютны, а металлические — поломаны и покрыты пылью. Кокердель перевел взгляд в угол. Там, около шкафа, еще часы. Эти были уж совершенно допотопными. Выражение их циферблата было тупо и угрюмо. Неподвижные стрелки, казалось, указывали неминуемо и ужасно… Но на что?
— У вас много часов, — заметил Кокердель.
— Что? — Одноглазый оглянулся, осклабившись.
Учитель был уверен, что тот слышал замечание, но повторил его.
Может быть. А почему же нет.
— И все стоят, — сказал Кокердель.
Старик обернулся на него почти злобно. — А зачем бы им итти? — спросил он.
Кокердель ответил мягко:
— Ну, конечно, не всем, этого бы не вынести, но одни…
— У меня есть карманные часы, — пробормотал старик.
Кокерделя осенила мысль: — О, я понимаю. Вы, вероятно, чините часы?
Одноглазый поставил кастрюлю.
— Я не чиню часов. Нет! и не продаю их! Можете не выбирать себе, даже если бы у вас были деньги заплатить за них, — сказал насмешливо старик. — Я принес их сюда, чтобы присматривать за ними, слышите? Чтобы они не болтали!
Кокердель похолодел, но промолчал.
— Быть может, — сказал одноглазый, взглянув на учителя, — вы сами что-нибудь смыслите в часах?
— Нет, ничего, — ответил Кокердель. — Я только думал, что жалко им всем пропадать даром.
— Держите свою жалость при себе, — заявил хозяин, сунув Кокерделю тарелку с едой. — Вот, напихивайтесь, что ли, и оставьте мои дела в покое.
Учитель принялся есть. Одноглазый старик пыхтел трубкой и смотрел в огонь, но Кокердель чувствовал, как иногда он исподтишка взглядывал на него. Наконец, учитель поднялся с облегчением. Атмосфера кухни давила его. Он бы с радостью покинул дом, но дождь все еще хлестал в окна.
— Однако, вы скоро, — сказал старик, вставая на ноги.
Дрожа от холода, Кокердель ответил:
— Я совершенно мокрый. Кажется, лучше лечь. — Он взял свое пальто.
— Да, разумно, — согласился старик. Он неприятно захихикал. — Я тоже разумный. Может быть, вы мне заплатите за еду и ночлег прежде, чем ляжете в постель?
Кокердель взглянул на него.
— Я увижу вас завтра утром.
— Возможно, возможно, — опять за хихикал старик, — я знавал гостей, которые исчезали, предоставляя хозяину стлать их покинутые кровати. Я не хочу рисковать.
— Как хотите, — сказал учитель и вынул из кармана тощий кошелек. Презрение вкралось в жадный взгляд старика.
— Сколько?
Хромой назвал нелепо-огромную сумму. Она равнялась почти тому, что было в кошельке учителя. Кокердель слегка покраснел, но заплатил и положил кошелек обратно. Хромой усмехнулся про себя, взял свечу и повел его.
В первом этаже были три двери.
— Не здесь, — проворчал старик. — Выше. Две из них пустые, одна — моя.
Они поднялись. На полдороге наверх в стене было окно. Неожиданный звук заставил Кокерделя насторожиться. Он остановился: на верхней площадке стояли часы.
— Наверху часы, — сказал учитель. Хромой поднял свечу.
— Трудная лестница, — сказал он, — а то бы я спустил их в кухню. Но они стоят: их не заводили много лет.
— Но они идут! — сказал учитель.
Они прислушались: тик-так, тик-так, тик-так… Часы шли и, казалось, тоже прислушивались.
Лицо хромого стало пепельным и конвульсивно перекосилось. Единственный глаз вылез на самый лоб.
— Вы бы заставили их рассказать вам, а? — прошептал он, задыхаясь, и, схватив Кокерделя за плечо, крикнул: — Вон! Убирайтесь вон!
Учитель провел рукой по своему растерянному лицу.
— Они ничего мне не говорят, — сказал он. — А в такую ночь вы не имеете права выгонять меня.
Но тот ничего не хотел слушать. Рука на плече учителя дрожала, как в параличе, и сжимала его.
— Так вы пришли меня накрыть! Да? — бормотал он. — Наконец то вы пришли, наконец-то.
Кокердель медленно произнес:
— Я просто школьный учитель, потерявший дорогу. Что вы сделали, что так волнуетесь? Я заплатил вам. Вы не можете выгнать меня.
— Я мог бы вернуть деньги, — сказал одноглазый.
— Я не возьму их; мне нужен отдых, — ответил учитель нетерпеливо. — Ну-с, сударь, стряхните-ка с себя ваши фантазии.
Старик приблизил лицо, уставив свой зловещий глаз на Кокерделя. Результат несколько смутил его. Не могло быть ничего невиннее выражения лица учителя.
Он сказал с расстановкой, выплевывая слова:
— И все-таки вы заставили часы итти!
Учитель внимательно прислушался. Шш, — часы остановились.
Опять оба насторожились.
На улице ревела буря. Дождь и ветер со страшной силой обрушивались на дом, но шум этот не мог бы заглушить тиканья часов: они действительно остановились.
Одноглазый прислонился к стене. — Да, остановились, — пробормотал он.
— Дело в том, действительно ли они шли минуту назад? — прошептал учитель. Он глядел на часы с озабоченным лицом.
— Вы же слышали их, не так-ли? — огрызнулся старик.
— Да, но это мне кажется невозможным. — Внезапно учителю пришла в голову мысль: — Вы же должны знать, как стояли стрелки, — сколько на часах было времени?
— На них столько же, сколько было, — ответил старик в менее враждебном тоне, взглянув на часы. — Все равно, я решил, что вы пойдете…
— Я пойду спать, — спокойно заявил Кокердель и стал подниматься по лестнице.
Пораздумав, старик последовал за ним. На площадке он обогнал учителя и открыл перед ним дверь. — Вот комната, если вам уж так хочется остаться, — проворчал он. — Довольно неудобно, но у меня нет лучшей. — Он собирался выйти.
Кокердель быстро оглянул комнату; в ней не было ни лампы, ни свечи. — Можно ли мне взять вашу свечку? Я, пожалуй, не справлюсь без огня, — попросил он.
Одноглазый неохотно поставил свечу на полку и вышел.
Учитель посмотрел на дверь; ключ торчал в замке. Он подошел и напряг слух. Он услыхал, как одноглазый спускался с лестницы, медленно и как бы нехотя таща поврежденную ногу. На площадке он остановился, будто прислушиваясь, не тикают ли часы, которые давеча привели его в такое волнение. Повидимому, все было в порядке, так как он продолжал свой путь.
Облегченный вздох вырвался из груди Кокерделя. Он отошел от двери. — Но все же странно, — думал он. — Я готов поклясться, что часы шли. Он тоже их слышал.
Постель была не очень привлекательна, но дрожь, охватившая Кокерделя, заставила его решиться попытать в ней счастья. Он снял свои мокрые сапоги и поставил их на решетку камина; он был полон мусора. Кокердель зажег его, думая, что это подсушит его сапоги. Затем он выпотрошил карманы своего пиджака и повесил его сохнуть на перила. Пока он занимался этим, стоя на лестнице, внезапно послышался настойчивый стук у входной двери. Кокердель чуть не вскрикнул от испуга. Пот выступил на его лице. В руке у него был смятый платок, он вытер им лоб.