— Какой я дурак! — подумал он. — Вероятно, это еще кто-нибудь ищет убежища.
Никто не отвечал на стук. Кокердель заглянул вниз, в пролет лестницы. Одноглазый не был глух и так скоро не мог уснуть: он, наверное, слышит. Но он не выходил. Стараясь увидеть старика, учитель нагнулся над перилами, и вдруг слух его уловил странный звук: тик-так, тик-так… Без всякого сомнения часы опять пошли. Неужели он находится в кошмаре? Но нет, все слишком реально в этом зловещем доме. Кокердель содрогнулся.
Снова застучали в дверь, и снова сильнее забилось сердце Кокерделя. И опять учитель успокаивал себя: — Наверное, это кто-нибудь в поисках ночлега. Да и ничего нет удивительного! — в такую ночь! Лучше бы мне спуститься.
Он поставил ногу на ступеньку. До его слуха донеслось тиканье часов: — Не ходи, не ходи, не ходи…
Кокердель подскочил как ужаленный. Лицо его побледнело и покрылось потом.
Стук на минуту прекратился. — Не ходи… не ходи… не…
Вдруг застучали с новой силой; казалось, стучавший преисполнен гневом и отчаянием. Шум был оглушителен.
— Это становится, положительно, глупым… Я должен спуститься, — пробормотал Кокердель. Он хотел взять с собой свечу и пошел за ней, но остановился. Угрюмо ругаясь, одноглазый старик выполз из своей комнаты. Кокердель слышал, как он спускался с лестницы и видел, как мерцало пламя его свечи.
Учитель все еще стоял, прислушиваясь; открылась дверь, последовал краткий разговор. Действительно, незнакомец требовал ночлега. Он добился этого скорее чем Кокердель, а тон одноглазого был любезнее, когда он вел его в кухню. Кокердель не видел незнакомца, но, судя по легкой, крепкой походке, решил, что он молодой человек.
— Ну, кажется, все в порядке, — подумал Кокердель, и вернулся в свою комнату, оставив дверь открытой. Он предполагал развесить свое платье на перилах.
Хотя он и забыл про часы, все же в нем было предчувствие какой-то неминуемой, ужасной трагедии. Он медленно снял носки; ему показалось, что ноги его мокрые; он взял носовой платок и вытер им ноги, а затем повесил его на камин сохнуть, Носки он положил на перила.
Когда он запирал дверь, из замка вывалился ключ; будучи очень близорук, он никак не мог найти его. Им овладело отчаяние. Он поймал себя на том, что механически говорил: — Что будет, то будет. Что я могу сделать? Кроме того, что же можно сделать?
Он разделся и, развесив по комнате оставшееся платье, улегся в постель с чувством тупого отчаяния.
Несмотря на это, он уснул.
Кокердель проснулся сразу, с полным сознанием окружающего, с уверенностью, что его разбудил звук, похожий на крик.
Учитель сел на «постель. — О, господи! Что же это! — прошептал он, напрягая слух. С момента его появления в этом страшном доме, он, кажется, только и делал, что прислушивался.
Но крик — если не повторялся.
Быть может, это это был крик — его воображение?
Но если так, то что же разбудило его?
В доме царила мертвая тишина. Шум бури значительно утих; вероятно, она близилась к концу.
— Это ужасное место, а я еще дал своим нервам волю, — думал Кокердель.
Он лег, стараясь успокоиться и взять себя в руки.
Несмотря на его усилия, в его сознание вкралась уверенность, что произошло что-то страшное. Сухое, худое лицо Кокерделя сводило судорогами. Он сделал движение, чтобы встать, но на площадке послышался шорох и сдержанное дыхание. Кто-то — вероятно, одноглазый, — ходил там, может быть, осматривая мокрый пиджак на перилах.
Дверь отворилась медленно и бесшумно. Учитель похолодел. Он сразу сообразил, что ему грозит опасность.
Не вполне понимая, зачем это делает, он притворился спящим.
И хорошо притворился. Пока одноглазый бесшумно крался по комнате, дыхание Кокерделя было совершенно ровным. Наконец, хромой подошел к кровати и остановился, заслоняя свет свечи рукой. Но ничто не выдавало Кокерделя.
Через несколько минут старик направился к двери и остановился там, по-видимому, ища ключ, потом спустился с лестницы.
Учитель вскочил с постели и подбежал к двери. Одноглазый не пошел в кухню, а был у себя в комнате во втором этаже.
Зажегши свечку, Кокердель быстро оделся. Он больше не раздумывал и не рассуждал. Казалось, он прекрасно знает, что ему нужно делать. Его бледное лицо было оживленно. Он двигался механически, будто под влиянием посторонней силы.
Он задрожал, когда надел свой мокрый пиджак. Держа в руках сапоги и носки, он бесшумно спустился с лестницы.
На площадке тикали часы: «торопись, торопись…».
Хотя Кокердель был очень напуган, все же у двери хромого человека он остановился. Дверь была только прикрыта. Учитель осторожно толкнул ее; если бы дверь только скрипнула или зашуршала, — одноглазый услышал бы; если бы он стоял лицом к двери, — он бы увидел. Но когда Кокердель заглянул в дверь, старик был спиной к нему: нагнувшись, он опоражнивал какой-то большой ящик. Учитель смотрел на него в упор; его взгляд был стекляным, как у лунатика; он втянул голову обратно и также бесшумно прикрыл дверь.
С лестницы вниз, вдоль по корридору, — не к парадной, а в кухню направился Кокердель. Нигде не было света. Дверь кухни была закрыта; учитель не сразу нашел ручку. А, наконец-то! Он вошел.
Лампа все еще горела. На полу было темное пятно; Кокердель брезгливо обошел его. Он догадался — это была кровь. Казалось, это не удивило его, хотя его бледное лицо стало еще бледнее.
Его блуждающий взгляд выражал ужас ожидания увидеть что-нибудь худшее… Ждать пришлось недолго.
Незнакомец сидел в кресле у огня, на месте одноглазого. На шее зияла огромная рана, — учителю стало дурно, он отвернулся. Было ясно, что тот мертв.
Кокердель стоял несколько секунд ошеломленный; наконец, с усилием перевел глаза на труп. Убитый был молодой человек. Судя по одежде, он был человек со средствами.
Кокердель заметил свое платье над плитой. Он взял его и, осмотрев, нет ли на нем следов преступления, надел. Затем он подобрал сапоги и носки, которые он поставил на обеденный стол.
Тише!.. Хромой спускался с лестницы. Кокердель быстро оглянулся, — дверь в углу: она вела в кладовую. Он вошел и запер дверь за собою. Луч света от лампы, на миг попавший в, кладовую, осветил дверь в противоположной стене. Он подошел к ней. Шум дождя усилился, — значит, она выходила на улицу. Дверь оказалась-запертой. Кокердель лихорадочно повернул ключ и выбежал на улицу. Не помня себя от страха, он вскочил на велосипед и понесся по полю по направлению к шоссе. От сильных толчков с его головы слетела шляпа, но он не остановился.
Когда Кокердель добрался до дороги, дождь совершенно прекратился. Он надеялся скоро добраться куда-нибудь и рассказать о своем приключении.
Но только два часа спустя он въехал в Болтонхенгар и прямо отправился в полицию.
— Болтонхенгар! — недоумевал учитель, слезая с велосипеда. — Я понятия не имел, что еду в этом направлении. Здорово же я заблудился вчера вечером!
Все-таки он был рад, что добрался до места, где есть живые люди.
Кокердель как раз застал инспектора полиции на месте. Через несколько минут, сидя в маленькой комнате, он рассказывал ему о своем ночном приключении.
Сперва инспектор внимательно прислушивался, но чем дальше рассказывал Кокердель, тем смущеннее становилось его лицо.
— Где, вы говорите, находится этот дом? — спросил он.
Кокердель объяснил: — на повороте с большой дороги, на значительном расстоянии от Болтонхенгара.
— Похоже на «Ферму тополей», — произнес инспектор таинственным тоном.
Кокердель взволнованно подхватил:
— Да, да, так называется это место. Вот дощечка с указательного столба. На правой стороне дома целый ряд ломбардских тополей.
— Понимаю, — сказал инспектор, внимательно наблюдая Кокерделя.
Пока учитель говорил, инспектор не спускал с него глаз. Да и в самом деле. Кокердель имел странный вид. На обычно строгом лице сохранились следы пережитого ужаса.
Кокердель кончил. Наступило молчание.
— Ну? — нетерпеливо спросил он.
— Что вы скажете? Как поступить? Человек мертв, — убит, это ясно, как день.
— Д-да, — неопределенно протянул инспектор.
— Но как же поступить? — понукал его Кокердель.
— Мне кажется, сударь, — осторожно начал инспектор, — что лучше всего вам было бы съездить куда-нибудь отдохнуть как следует.
Кокердель выпучил глаза. — Вы с ума сошли? Неужели вы ничего не предпримите? Или у меня, может быть, ум за разум зашел?
— Я бы этого не сказал но, вероятно, у вас нервное потрясение, знаете, или что-нибудь в этом роде…
Кокердель стоял прямо, в выжидательной позе, глядя на инспектора с изумлением.
— Видите ли, в тех краях есть только один дом, и тот нежилой: его называют «Фермой тополей». Лет пятнадцать тому назад ее хозяин, — одноглазый старик, — убил человека и ограбил его. За это его повесили. Предполагают, что он ухлопал, таким образом, немало народу.
Кокердель поднял руку. — Нет, нет! Быть этого не может! — вскричал он.
Инспектор сказал строгим тоном: — Успокойтесь, сударь! Возьмите себя в руки. Не распускайтесь. У вас было сильное потрясение, а вспомнив эту старую историю…
— Я о ней никогда не слыхал, — прервал его учитель.
Полицейский промолчал.
— Я плохо знаю это место и никаких историй о нем не слышал, — повторил Кокердель. — О, какая нелепость! — Он сел и закрыл лицо руками.
— Люди не могут помнить всего того, что читали, — настойчиво повторил инспектор.
— Но я же говорю вам… — начал Кокердель и снова рассказал ему всю историю сначала.
Инспектор недоумевал. — Ну, признаться, я не понимаю этого, но если вы позавтракаете, — я позабочусь об этом, — мы съездим туда вместе. Может это успокоит вас.
Учитель облегченно вздохнул. — Благодарю вас, — сказал он.
На рассвете они поехали. Инспектор достал ключи от дома, которые оказались в полиции. По дороге он говорил о совершенно посторонних предметах. Кокердель едва отвечал ему.