И маленький Вилльям зажег по три свечечки перед каждым королем и каждой дамой, и стало так светло в большом рыцарском зале, так светло, как во дворце богатейшего короля, и высокие господа заулыбались милостиво и нежно, дама червей стала обмахиваться золотым веером, дама пик помахивала золотым тюльпаном, пылавшим как жар, как светлое пламя.
Высокие пары попрыгали вниз в зал и стали танцовать, и вдруг нестерпимо ярко и жарко сделалось там.
Весь замок стоял, объятый пламенем. Вилльям в страхе отскочил в сторону с криком:
— Папа!
Мама! Замок горит!
В треске пламени слышался словно шепот:
— Теперь-то мы взовьемся на красном коне высоко-высоко, за облака. Так подобает членам королевской фамилии. Валеты, за нами!
Да, такой конец постиг замок Вилльяма и карточные фигуры. Вилльям еще жив и умывает руки в невинности своей души.
ПРОБНАЯ ПОЕЗДКА
— Слыхали ли вы когда нибудь имя Генри Форда?
— Кажется, нет, сэр.
Мистер Эллиас Андерсон, издатель «Воскресного Вестника», еженедельной иллюстрированной газеты, выходящей в Детройте, в штате Мичиган, посмотрел с высоты своего вертящегося табурета на Вилли Коба, репортера.
— Неужто не слыхали? Это полоумный инженер, свихнувшийся на том, что построит самодвижущуюся повозку. Знаете, один из тех фантазеров, которые воображают себя гениями. У него было хорошее место в электрической компании «Эдиссон», где он получал 135 долларов в месяц. Но он забросил эту работу и с тех пор все свое время и все деньги ухлопывает на нелепую выдумку. Теперь он, кажется, окончательно спятил. Посмотрите, что он мне пишет.
Толстый мистер Андерсон протянул своему сотруднику почтовый листок со штампом «Детройтской Автомобильной Компании». В нескольких строках, написанных на машинке, м-р Форд, вежливо, но весьма лаконично извещал, что он только что закончил опыты с вновь конструированным самокатным экипажем и просил направить к нему «знающего человека», дабы познакомить публику с новым изобретением.
— Ерунда! — сказал издатель. — Дремучая чепуха. — И в виде последнего довода он произнес слово, которым деловые, солидные люди всегда, словно кирпичем, бросают в голову новаторов:
— Утопия!
Вильям Коб задумчиво вертел письмо в руках. М-р Андерсон продолжал сердитым голосом:
— Что вы скажете, Вилль, о предложении этого сумасброда?
— Я думаю все-таки пойти туда, сэр. Никогда нельзя знать заранее…
— Разумеется, ступайте. Это может дать недурной материал для фельетона в легком, юмористическом роде. Не надо упускать случая посмеяться над дураками.
— Никогда нельзя знать заранее, — повторял Вильям Коб, шагая по улице, покрытой молодым, пушистым снегом. Было совсем не холодно, и так как он чуть-чуть волновался в ожидании новых, непривычных впечатлений, то даже распахнул пальто.
— Никогда нельзя знать заранее. И хотя патентованные, университетские ученые уже давно доказали, как дважды два четыре, что идея самодвижущейся машины, без рельс, и без живой силы, какая приводит в движение велосипеды, является не более, как повторением на новый лад старой задачи о «Перпетуум, мобиле», но все-таки…
Ворота тесного дворика, в глубине которого помещался сарай, приютивший в своих стенах мастерские «Детройтской Автомобильной Компании», были раскрыты настежь. Подготовленная для испытания машина стояла у крыльца. Она имела вид плоского, длинного ящика с низкими краями и без крышки, поставленного на четыре колеса. Репортера поразило то обстоятельство, что в экипаже не было установлено никакого механизма и что двигатель, очевидно, находился где-то внизу. На первый взгляд казалось, что. здесь вовсе нет никакого двигателя.
Изобретатель находился тут-же и хлопотал около своей машины. То был человек лет сорока, ниже среднего роста, очень худощавый, с маленьким, гладко выбритым лицом, главной отличительной особенностью которого казались многочисленные, резкие морщины, лучеобразно расходившиеся от висков. Но когда Коб всмотрелся пристальнее, то лицо Форда поразило его своим странным, двойственным выражением. То не была ассиметрия черт, ибо черты были правильные и скорей даже приятные, но вместе с тем правая половина лица выражала совсем не то, что левая, как-будто два совсем различные человека соединились вместе, чтобы отразить свой душевный строй в этой физиономии. В то время, как справа лицо говорило о врожденной мечтательности и глаз задумчиво глядел поверх вещей куда-то вдаль, левая сторона изображала энергию, упрямство и острую наблюдательность с примесью недоброй иронии и даже сарказма. Одет Форд был в легкое городское пальто и на голове у него сидел котелок, бывший очевидно не в пору и едва покрывавший темя. Вообще по костюму было видно, что он пожелал принарядиться для торжественного случая, но что вместе с тем не привык заботиться о своей одежде и не имел никакого таланта по части франтовства.
Забравшись на козлы, Форд начал с того, что четыре раза резко поднял и опустил рычаг, расположенный справа от сиденья, с целью, как он объяснил, смешать воздух с бензином и пропустить смесь в цилиндр для взрыва. Затем он повернул рукоятку электрического контакта, и машина тотчас же начала дышать и вздрагивать, словно живое существо. С некоторой опаской репортер взобрался на указанное ему место около рулевого колеса. Он не думал, что автомобиль, словно взбесившийся конь, может унести его в неведомое пространство, но в глубине души побаивался, как бы вся эта штука не взлетела на воздух.
— Все готово, мы можем ехать, — промолвил Форд.
— Но, — заметил с недоумением Коб, — ведь вы не зажигали спичек, чтобы воспламенить газ.
Форд улыбнулся.
— Это вовсе не нужно. Зажигание производится электричеством. Разве вы не видели, как я трогал рукоятку? При помощи ее искра попадает в газ.
Но вот наступил торжественный момент. Ворота были раскрыты еще шире, и — к великому удивлению Коба, — машина плавно двинулась с места. Репортер почувствовал, что у него засосало под ложечкой — сладко и вместе с тем немножко мучительно. Автомобиль действительно продвигался вперед, один, без лошадей, без локомотива, повинуясь легчайшим движениям руки своего вожатого. Мальчишки, собравшиеся кучкой на улице, закричали ура.
— Прежде всего мы испытаем ее на неровной проселочной дороге, — сказал Форд, делая неожиданный поворот за угол.
Шум машины становился сильнее. Она летела вперед со скоростью 8 миль в час. Дорога была усеяна кочками и выбоинами, но машина подвигалась с необыкновенной легкостью.
— Держитесь крепче, — сказал Форд, — как только мы выедем на асфальт, я увеличу скорость.
— С какой быстротой мы поедем?
— Двадцать пять миль в час. Приготовьтесь, я начинаю.
«Дзинь-дзинь», прозвучал предупреждающий сигнал под сиденьем. Повозка с молоком двигалась навстречу заколдованному экипажу. Лошадь испуганно прижала уши и бросилась в сторону.
— Мы всегда будем пугать лошадей? — спросил Коб Форда.
— Это зависит от животного. Глупую, невежественную лошадь — да. Умную и породистую — нет. Между лошадьми существует такая же разница, как и между людьми. Некоторые из них очень умны, а другие совсем наоборот. Однажды я проезжал на этой машине по городу и встретил какого-то человека, в беговой качалке, запряженной рысаком. Наш секретарь, который ехал со мной, посоветовал мне остановиться, иначе непременно случится несчастие. И что-же: рысак промчался мимо, едва удостоив нас взглядом.
— Но позвольте, — заинтересовался Коб, — разве сегодня вы не в первый раз едете по городу?
— Конечно, нет. Неужели вы думаете, что я сразу мог бы так уверенно справляться с машиной? Но до сих пор я выезжал очень рано, в 4 или 5 утра, даже раньше, если бывало не слишком темно.
— Как это я никогда не слыхал об этом? — с недоумением спросил репортер.
Форд весело усмехнулся.
— Разве вы не знаете, что большинство людей не верит собственным глазам? Кроме того, никому не охота прослыть вралем. Недалеко от нашего завода живет некто Джим О’Лири, пьяница-ирландец, которого однажды на рассвете вытолкали из кабака прямо под колеса моей машины. Я едва успел затормозить. И на другое утро вся улица хохотала, слушая, как Джим клялся и божился, что его едва не раздавила огненная колесница, в которой ехал сам Вельзевул.
В этот миг автомобиль подъезжал к бульвару и Форд, немного опустив рычаг, прибавил ход. Машина понеслась с такой быстротой, что у Коба захватило дух. Безпрерывный треск слышался позади, новый, небывалый прежде шум автомобиля.
Вильям Коб был охвачен энтузиазмом. В его мозгу обрывками мелькали фразы будущей сенсационной статьи. Эти обрывки понемногу слагались в какое-то подобие гимна, писанного рубленой прозой, но самолюбивый автор полагал, что это будет похоже на Уотта Уиттмана.
«Всегда, в каждый период человеческой истории, существовал какой-нибудь голос, какая-нибудь нота, которая выражала господствующую силу данной эпохи.
Было время, когда звуковым символом наивысшего могущества было рыканье льва.
Его сменил треск горящего костра.
Затем раздался стук кремневого топора.
Затем человечество слышало плеск весел римских галер.
Затем послышался шум ветра, подгоняющего парус.
Наконец человечество обрело полнозвучный и внутренний голос, возвестивший о наступлении царства пороха.
Паровозный свисток для нескольких поколений символизировал главную силу цивилизации.
Но нынче раздается шум более современной, самой совершенной машины — автомобиля, мчащегося со скоростью 25 миль в час».
Пока Коб мысленно предавался литературному творчеству, Генри Форд вел свою машину по залитой асфальтом улице. Радостно возбужденные клерки и продавщицы подбегали к окнам контор и магазинов.