Он обнял меня за талию и повлек куда-то в сторону. У него был странный вид: растерянный, беспомощный.
— Едем скорее к Наде! — сказал я. — Что с ней?
— Поспеем! Нет надобности торопиться! — бормотал он, не глядя на меня — Давай, поговорим…
— Что вы говорите? — воскликнул я. — Почему не надо торопиться? Где Надя? У вас?
— Она очень, очень больна! — бормотал старик. — Тяжко больна, мой бедный друг!
— Послушайте, — сказал я. С ней случилось что-то? На Красной площади?
— Да, да! — произнес он удивленным тоном: — Как ты узнал? Именно, там!.. Но не спрашивай меня! Я сам ничего не знаю! Я там не был… Она была вечером в театре и не вернулась… Ее привезли уже… уже…
Он не договорил и всхлипнул.
Подробности я узнал вскоре.
Надя попала под какой-то пьяный автомобиль на площади. У ней были сломаны обе ноги. Она умерла через несколько минут там-же, на площади, от шока.
Почему она попала на Красную площадь, и как все это случилось, — я не знаю и не узнаю никогда. Но ее крик, ее предсмертный зов звучат в моих ушах. Первая мысль ее в тот ужасный момент была обо мне. Первое имя, первый призыв — было мое имя и призыв меня. Думала-ли опа, могла-ли она думать и предполагать, что я ее услышу?..
Ее зов, ее крик мне передало радио… Ужасное, жестокое изобретение человеческого гения! Отныне я чураюсь его, ненавижу его! Не могу без ужаса видеть эти натянутые над землей струны! Судьба сыграла на них страшную для меня мелодию!
Систематический Литературный Конкурс«Мира Приключений» 1928 г.
В каждой книжке «Мира Приключений», начиная с этой декабрьской, будет печататься по одному рассказу на премию в 100 рублей для подписчиков, то есть в течение 1928 года будет дано 12 рассказов с премиями на 1200 рублей.
Основное задание этого Систематического Литературного Конкурса нового типа — написать премируемое окончание к рассказу, помещенному без последней, заключительной главы.
Цель этого Систематического Литературного Конкурса — поощрить самодеятельность и работу читателя в области литературно — художественного творчества.
Рассказ задача № 1«ГДЕ ВЫХОД?»
Иллюстрации С. Лузанова
Они задержались на маленькой терраске, примыкавшей к дачке. Доктор написал несколько слов на листке блокнота, затем подал листок провожавшему его мужчине. Тот прочитал: «Все признаки истерии. Постарайтесь создать спокойную обстановку. Ни в чем не противоречьте больной».
Доктор ушел. Мужчина проводил его за калитку и стал смотреть печальными голубыми глазами на расстилавшуюся перед ним картину.
В одной из двух небольших комнат, на старом потрепанном диване лежала молодая женщина с трагической складкой между бровями. Плотно сжав, почти закусив тонкие губы, она, не мигая, смотрела в угол.
Мужчина молча опустился на стул и, подперев голову руками, уставился на женщину.
— Что сказал доктор? — спросила женщина, не меняя положения.
Мужчина по движению губ понял вопрос и ответил глухим, странно неестественным голосом:
— Говорит, сильно расшатаны нервы. Необходим покой.
— Осел. Это и без него знают.
Женщина закрыла глаза. Мужчина украдкой вздохнул. Странное впечатление производило лицо мужчины: оно казалось одновременно и молодым, и старым. Глубокие напряженные морщины залегли наискось высокого, ясного лба. Такие же морщины оттягивали углы рта. Напряжение чувствовалось во всем: в голубых страдальческих глазах, в повороте головы, слегка склоненной на бок, в движениях каждого мускула на тонком, сухом лице. Черты лица были как будто правильны и красивы. И в то же время что-то неуловимо ассиметричное придавало этому лицу неестественное выражение.
В наступившем долгом и томительном молчании было слышно, как в кухне за печкой с назойливой пискотней возились мыши, как за открытым окном, на кустах обтрепанной рябины, гомонили воробьи. С поля монотонно, без перерывов, доносилась незамысловатая песня жаворонка.
Мужчина не слыхал ничего этого, как вообще не слыхал никаких звуков. Не отрывая взгляда, он следил за плотно сжатыми губами женщины: он был совершенно глух.
«Уважаемая Инна Павловна!
Это — не ответ на ваше письмо. Я пишу независимо от него, имея потребность высказаться и объясниться. Ведь рано или поздно все равно этого не избежать. Вы упрекаете меня, будто я позабыл вас и охладел. Это не верно. Я вас, вероятно, никогда не позабуду. Слишком трудную и тернистую, но вместе с тем — прекрасную дорогу мы прошли вместе. Однако, сейчас, — вы должны понимать это, — нам гораздо человечнее пойти различными путями. Кроме чувства к вам во мне с неменьшей силой живет чувство к Николаю, моему старому, испытанному другу. Разумеется, это чувство совершенно иного порядка. Я не знаю, где мне взять слов, чтобы вы поняли меня! Поняли своим чутким, милым сердцем, своим ясным, возвышенным умом. Верьте, это не лесть. Какая уж тут лесть и кому она нужна при нашем положении! Чтобы распутать нелепый клубок нелепых отношений, мне хочется быть простым и ясным, хочется найти самые нужные, понятные слова, хочется, чтобы вы восприняли эти слова не чувством, — чувство плохой советчик, — а своим здравым умом, которым я всегда восторгался. Я несколько путаюсь, брожу вокруг да около. Не припишите мою растерянность обычному в таких случаях со стороны мужчины заметанию следов. Верьте, в моих побуждениях нет и тени эгоизма. Мне хочется только быть элементарно-человечным и, если не развязать, то разрубить проклятый узел, но разрубить, по возможности, безболезненно для близких мне людей. Из нас троих, связанных в этот дурацкий узел, кто-то должен пострадать кто-то принести маленькую жертву. Первым кем-то, — это ясно, — должен быть тот, у кого упорнее воля, кто более приспособлен к жизни. Таковым я считаю себя. Взглянем на положение, как на задачу, нас совершенно не касающуюся, разрешить которую нам надлежит из простого любопытства.
Вы — жена Николая, но вы и моя жена в то-же время. В культурном быту такая комбинация нетерпима. Правда, складываются подобные комбинации часто, слишком часто, но, заметьте, всегда отравляют радость существования, если только у входящих в них не совсем атрофировано чувство личного достоинства.
Из нас троих самый слабый — Николай. Он не может существовать без сторонней поддержки. Следовательно — за ним все права на то, что-бы не быть выбитым из привычной обстановки. Далее идете Вы. Вам поддержка необходима не менее, чем ему. В Николае вы ее найдете морально. Он вас любит, боготворит, вы это знаете и не можете равнодушно пройти мимо этого. Проверьте себя, отважьтесь кое-чем поступиться, попробуйте стать чуточку выше мещанской толпы. Что касается материальной поддержки, — я понимаю, — Николай в этом смысле плохая опора, — вы ее найдете во мне. Без предрассудков и ложных самолюбий! Я прошу и настаиваю на этом во имя нашей дружбы!
Теперь— главное. Видеться мы с вами больше не должны. Ни видеться, ни переписываться. Пусть мы умерли друг для друга. Постараемся перестрадать и стойко перенести рту взаимную потерю… Обдумайте, не спеша, это письмо. Продумайте заключенные в нем доводы, как долго и всесторонне продумывал их я. Других выходов я не вижу. Постарайтесь, чтобы это письмо не попалось на глаза Николаю. Это было бы бесцельной жестокостью.
Будьте счастливы. Пореже возвращайтесь мыслью к прошлому.
Инна Павловна в десятый раз перечитывала письмо. Она то впадала в оцепенение, то металась по дачке, в отчаянии ломая руки. Несколько раз она разражалась по-детски шумными слезами. Временами она принимала решение последовать доводам Казарова. Через минуту вскакивала, садилась к столу, чтобы написать ему умоляющее призывное письмо, но, не докончив, бросалась по лестнице, ведущей в мезонин, с намерением на груди мужа выплакать всю свою взбаломученную душу. Наконец, изнемогая в бессильной борьбе с собой, она упала на диван и забилась в судорогах мучительной истерики.
Наверху, в мезонине, слышались спокойные, неторопливые шаги глухого художника Николая Сергеевича Крамова.
Крамов когда-то подавал блестящие надежды. Он окончил лауреатом Академию Художеств, получил заграничную командировку.
С Инной Павловной он познакомился на одном любительском спектакле в клубе. Это была совсем юная девушка, почти девочка, скромная и застенчивая. Шутя начавшееся знакомство вскоре перешло в серьезную связь, скрепленную обоюдным глубоким чувством.
Инна с жадностью, легко, хватала знания. У нее оказался талант к музыке и небольшой голосок. Она занималась тем и другим, но без мысли стать артисткой. Когда родился ребенок, Инна сразу забросила все и с жаром отдалась созданию уюта для народившейся семьи. Крамов был счастлив. Он безумно любил жену и ребенка и чувствовал в себе прилив сил, способный перевернуть весь мир. Когда выяснилась заграничная поездка, он решил взять с собой Инну и ребенка.
Нагрянувшая война перевернула все планы. Крамова призвали в войска. Годы войны были для Инны сплошным кошмаром. Лишенная поддержки мужа, без всяких средств к существованию, она выбивалась из сил, чтобы прокормить себя и мальчика. Она давала грошовые уроки музыки, позировала натурщицей, состояла сиделкой при сумасшедшей старухе, нанималась стирать белье.
В начале революции вернулся Крамов. В самый день его приезда мальчик, заболевший незадолго до этого скарлатиной, умер. Инна к этому времени представляла собою сплошной комок обнаженных нервов. Немногим лучше чувствовал себя и Крамов. Чтобы забыться после потери сына и наверстать упущенное время, он лихорадочно принялся за работу. Однако, не надолго. Вспыхнувшая гражданская война вновь бросила его на фронт.
В судьбе Инны на этот раз принял участие товарищ Крамова по академии, Владимир Николаевич Казаров, человек идеальной порядочности, но несколько суховатый, занимавший в то время в Петербурге один из революционных постов. Он определил Инну на службу, оказывал ей моральную поддержку, будил в обессиленной женщине веру в лучшее будущее и вообще следил за каждым ее шагом. Молодая женщина с надломленной волей чувствовала глубокую признательность к другу своего мужа. Между Инной и Казаровым возникла искренняя, чистая и светлая дружба. Любовь к жизни и сочувств