Так же точно есть ковбои, которые знают коров в лицо. Из стада, скажем, в две тысячи коров, такой человек может узнать корову, с которой уже имел дело. Коровы для ковбоя — личности.
Джим Кольдвель, сын старого Бека Кольдвеля и наследник его стад, был именно такой человек. У него был просто феноменальный инстинкт в отношении стада, особое чутье, нечто вроде шестого чувства.
Он запоминал теленка с того момента, как его брали у матери и клеймили. Испуганная морда, выпученные глаза, толстые губы, раскрывшиеся для крика, — все эти подробности отпечатлевались на чувствительной пластинке мозга Джима и он уже не мог забыть этого теленка.
Как я уже говорил, Джим нервно пел стаду как раз перед тем, как случилось несчастье. Стадо, покорное волшебному голосу, послушно улеглось. Когда последняя, измученная жаждой корова нырнула вперед и неуклюже опустилась на землю, Джим услышал звук выстрела, донесшийся с верхнего конца ущелья.
Джим круто повернул лошадь и помчался мимо стада туда, где раздался выстрел. По соображениям Джима, единственным объяснением этого выстрела могло быть то, что один из ковбоев отца стрелял по бандиту. — Что это ты вздумал коров пугать? — закричал Джим, когда увидел вдали всадника. Но тотчас же вслед за этим он обратил внимание на то, что голова всадника была покрыта высоким остроконечным сомбреро. Это было не coмбpepo пастухов его отца.
Когда он натянул поводья, раздался второй выстрел и Джим снова круто повернул лошадь и погнал ее назад.
Его долгом было теперь прежде всего предупредить отца и затем взять у него ружье.
Старик Кольдвель, владелец стада, с другой стороны ущелья, издали, следил за скотом. Он был доволен, что его сын Джим проделал над усталыми коровами свое обычное чудо и заставил их лечь. Старик вернулся затем на песчаное место, где стояла повозка, в которой они жили, и другая повозка — с провиантом и водой.
Он слез с лошади, зажег трубку, сел на круглый камень и предался приятным размышлениям.
В противоположность сыну, предпочитавшему проводить время только со своим стадом, старик не любил одиночества. Когда трое верховых выехали из ущелья и направились к нему — он встретил их радостно.
К нему подъехал маленький человек с головой, напоминавшей череп, слез с лошади и произнес:
— Добрый вечер! Рад встретить кого-нибудь в этом далеком углу земли.
— Рад видеть вас, господа, — приветливо ответил Кольдвель. — Идем ко мне. Будьте как дома.
Приземистый толстяк с бородой про которую можно сказать, что это большая борода с привязанным к ней человечком, слез с лошади и тоже приблизился.
— Меня зовут Эли Иокем, — сказал человек с лицом черепа, — скажу вам прямо, что мы с товарищами и голодны, и в горле у нас пересохло.
— У меня всего хватит. Идемте ко мне, — повторил старик.
— Хорошее, мясное у вас стадо! — сказал Иокем, когда старик принялся готовить еду.
— Видно, что вы знаток, — с воодушевлением ответил старик. — Верно, и вы скотом торгуете?
— Нет. Мы золотоискатели.
— Ну, так я вам скажу, что вы не найдете золотых приисков, которые забили бы это стадо. Двадцать долларов голова! Считайте потери и всетаки останется тридцать тысяч вот в этом стаде, что вы там видите.
— Лучше всякого золотого прииска! — сказала большая борода с привязанным к ней человечком.
Старик Кольдвель усердно угощал гостей. Чудесно было иметь собеседников в эту одинокую ночь!
— Вы же не один сторожите стадо? — спросил Иокем.
— Не совсем. Почти все ковбои уехали сегодня на праздник, в двадцати милях к западу. Но нас все таки осталось четверо: я, двое пастухов и мой сын. Что за молодец мой сын! Выростил это стадо, точно своих детей. Поверите ли, раз в бурную ночь проехал двадцать миль с больным теленком! Знаете, он напоминает мне одну старую индианку. Она няньчила, бывало, ребенка на чьей-нибудь ферме, а когда он выростах и ей нужно было с ним проститься, это чуть не убивало ее. Потом она шла на другую ферму и няньчила там ребенка, как своего собственного. Потом, когда и этот выростал, сердце ее просто разрывалось, что ей нужно с ним раставаться. И так было до самой ее смерти Вот мой сын — совсем, как эта индианка. Он точно усыновляет теленка, пока гот не выростет, а потом младенцы его кончают тем, что их раскладывают в Чикаго по жестяным банкам. Но у Джима в это время есть уже другие малыши, с которыми он няньчится.
Мистер Иокем протянул руку, но вместо того, чтобы захватить кусок жареной ветчины, воткнул вилку в руку старика Кольдвеля.
Старик с криком боли выронил сковородку, в то же время дуло ружья коснулось его ребер.
— Вот это мясо на тридцать тысяч долларов отправится на юг, мистер, — произнес Иокем, и кожа на его лице сморщилась от усмешки, — через границу, и еще подальше..
Когда Джим прискакал к отцу за ружьем, он нашел старика связанным и лежащим на земле.
Джим соскочил с лошади, но в то же мгновение на него кинулся какой-то человек и связал ему назад руки. Из ущелья вслед за Джимом выезжали три всадника в остроконечных сомбреро.
— Мы нашли еще только двоих пастухов, — заявил один из них. — Мы связали их и заткнули им глотки.
— Сейчас погоним стадо через горы, — сказал Иокем.
— Через горы?! — воскликнул Джим.
— Через горы и еще дальше! — засмеялся бородатый человечек. — Придется убить этих четырех людей. Тогда никто не хватится стада до завтрашнего утра, а там мы уже будем далеко.
— Нам не поможет, если мы их убьем, — ответил Иокем. — На следующее утро нас все равно найдут по пыли, которую поднимет стадо.
— Старик, — обратился он к отцу Джима, — мы забираем стадо, лошадей и повозку. Ты останешься здесь на месте два дня, понял? Никому не позволяй ехать следом за нами. И когда завтра вернутся твои ковбои, ты и их не пускай. А чтобы ты исполнил все так, как я говорю, мы возьмем с тебя залог.
Он кивнул головой на Джима.
— Вы увозите с собой моего сына? — вскрикнул старик — Если вы его тронете…
— О, мы не тронем его, мистер. Вели вы сдержите ваше слово, он вернет! я к вам цел и невредим. Когда мы перевалим хребет, мы оглянемся и, если не будет преследования… тогда сын вернется к тебе.
Кольдвель смотрел на юношу и при свете луны видел выражение радости на лице Джима. Он, казалось, был бесконечно счастлив, что эти разбойники не разлучат его с его телятами. Он будет возле них, когда их погонят по этой ужасной безводной равнине.
Кольдвель перевел взгляд на стадо; это стадо в котловине было результатом многих тяжелых лет Все его состояние было в этом скоте. И одним ударом будет все потеряно. Но что это по сравнению с жизнью его сына?
— Берите, берите все! — закричал старик. — Кто вам мешает? Не я во всяком случае! Но если что-нибудь случится с моим сыном…
— Решено, — сказал Иокем. — Садитесь на лошадей и оставьте здесь старика. А мальчишку сажайте в повозку и двигаемся. Гоните эти окорока в Мексику!
Джим лежал в повозке со связанными руками и смотрел, как бандиты гнали его стадо вверх но горе. Это была ночь ужаса не только для Джима, но и для всего измученного стада. На Джима начала нападать ярость, когда он увидел, как гнали эти люди его коров. Подъем становился все круче, а бандиты подгоняли скот жестокими ударами. Грабители старались все время держать стадо скученным, не давали ему растягиваться. Быки стучались рогами, а коровы метались в страхе, боясь, что телята будут растоптаны надвигающейся лавиной скота.
Джим не мог дольше вынести этого мучительства и крикнул человеку, правившему повозкой.
— Эй, послушай! Вы не умеете обращаться со скотом. Так нельзя их гнать!
Возница усмехнулся:
— Мы, по-твоему, слишком торопимся в Мексику, а? — кинул он — Ну, хорошо, я скажу начальнику, что это тебе не но нраву.
Он хлестнул лошадей и заставил их еще быстрее бежать по скалистой дороге.
Джим не сказал больше ни слова. Все тело его болело от неудобного положения, а каждый удар хлыста по бокам лошадей и коров болью отдавался в его сердце.
Поднялось солнце. Стадо гнали с перевала вниз по обрывистой тропинке — самое трудное путешествие для лошади и кор вы.
Когда спустились вниз, в безводную равнину, отделяющую хребет Большой Рог от мексиканских Сонорских гор, и люди, и скот были в лихорадке усталости и жажды.
Предводитель остановил свою лошадь и приказал привести к нему Джима. Юноше развязали руки. Он стоял с почерневшими от застоя крови руками, с горящими ненавистью глазами. Взгляд этот, казалось, сулил месть за каждого теленка, которого бросили умирать у дороги, за каждый удар хлыстом, рассекавший шкуру коровы.
— Эй, ты, приготовь нам поесть. Разложи костер из сухой травы. Только не подходи к лошадям, если не хочешь, чтобы тебя подстрелили в спину.
Джим молча принялся за работу. Он приготовил еду, накормил бандитов и потом стал чистить посуду. Только теперь, когда стали собираться в дальнейший путь, Джим заговорил:
— Нельзя так гнать стадо и не поить его. Я знаю недалеко отсюда колодец.
Иокем схватил свой длинный хлыст и, размахнувшись, как змеей обвил им голову Джима. Юноша беспомощно упал на землю.
— Ты, может быть, и теперь еще захочешь командовать нами? сухая кожа черепа растянулась в усмешке, — брось его в повозку, Хико.
Все кружилось перед глазами Джима. Множество сверкающих солнц сияли ему прямо в глаза, жгли и сушили его окровавленное лицо.
— Надо напоить стадо, — слабо выкрикнул он, — напоите, не то вам же хуже будет.
Его подняли и швырнули в повозку. Кастрюли и сковородки полетели вслед за ним.
Началась вторая часть пути — высушенная зноем равнина.
— Слушай, ты, принимайся-ка за работу! — крикнул Джиму его возница. — Чего ты сидишь, да глаза лупишь!
Джим принялся чистить песком посуду и укладывать ее в ящик. В задней части повозки сложена была провизия и вот среди этой-то провизии Джим наткнулся на коробку с патронами и на спички.