— А в носу ковырять лучше? И от этого с ума сходят. Вон у нас один ошметок свихнулся, вообразил, будто у него в носу канализацию чинят. Всю сопелку себе расковырял, все сезонников выковыривал. Смотри, вот и ты так-то…
— Дай заниматься, Глебка! Довольно анекдотов, у меня зачеты на носу…
— Вот видишь, у того канализация, у тебя — зачеты, — хохотал Глеб.
Короткие интермедии сменялись продолжительной зубрежкой. В общем жили мирно, любовно, веря в себя и людей, как верят только в двадцать лет. Вместе, не расставаясь, выползли из деревни, вместе окончили рабфак и в этом году держали в Электротехнический Институт.
Все шло как нельзя лучше, когда с Климом случилась эта скверная история. Братья возвращались с экзаменов. Кропил дождичек. Чинились мостовые. В самой толчее Ленинграда перешивался трамвайный путь. Грудами лежали булыжники и ослизлые торцы. Между ними, с опасностью для всего живого, пробивались автомобили, грузовики, экипажи. Оглушительно звонили трамвайные поезда Среди этого хаоса ловко лавировали натренированные пешеходы. Шабровы были утомлены и голодны. У Клима последние дни замечались некоторые признаки переутомления. Он был вял и апатичен, однако отвечал на экзаменах толково. Скоро должно все кончиться и тогда можно будет отдохнуть.
Остановились на перекрестке, пропуская трамваи. С противоположной панели махал кепкой и что-то весело кричал братьям Онучин, — приятель, только что окончивший медвуз. Глеб первым ринулся в поток, держа курс на Онучина. Клим двинулся за ним. На средине улицы задержались, — откуда то прорвало целую вереницу автомобилей. Глеб, бывший несколько впереди, оглянулся на Клима. В это время из поперечной улицы, вихляясь как после контузии, выскочил велосипедист, пытавшийся обогнуть Глеба. С другой стороны двигался грузовик, где то сзади оглушительно завопил трамвай. Глеб метнулся от грузовика в сторону и почти попал под велосипед. Быстрым движением Клим вытолкнул брата из под велосипеда. Велосипед вихнулся, Глеб выскользнул, но Клим столкнулся с машиной. Толчек был легкой, однако Клим не удержался на скользкой мостовой, раскинул руки и со всего розмаха упал навзничь. Он ударился затылком об острый угол деревянной шашки и потерял сознание.
Было это 15 августа 1928 года.
Клим Шабров лежал с закрытыми глазами. У него сильно болела голова. Ему нужно было что-то вспомнить, очень важное, но думать совсем не было желания. Чей-то сердитый голос негромко бубнил по близости:
— Самый пустячный случай и такая преступная небрежность. Что это за кунсткамера такая? Ведь все ясно. Вследствие падения, от черепной коробки отщепилась косточка, которая давила на мозжечек. Правда, отщепления снаружи незаметно, но это легко было предположить. Устраните раздражительность и мозг начнет функционировать попрежнему. А они тут уников культивируют… Халатность…
— О ком это он? — невольно думал Клим. — Лень глаза открывать, а надо бы взглянуть, что за трепач такой… Верно к Глебке кто приперся… Что же это я? А экзамены то? — вспомнил, наконец, Клим и вскочил с постели.
— Куда вы?.. Лежите…
Возле стоят двое одинаковых — сухощавых, очкастых, в белых халатах.
— Чего — лежите? Тут экзамены, а не лежите, — сердито огрызнулся Клим.
Один из очкастых, тот что пониже, скривил рот на сторону, улыбнулся вроде. Другой, повыше, уложил Клима:
— Чепуха. Отменены всякие экзамены. Вообще будете лежать пока швы срастутся. Вот видите, коллега…
И он залопотал что то по латыни, обращаясь к другому. Клим только сейчас заметил, что вся его голова забинтована. Он оглянулся по сторонам. Просторная, чисто оштукатуренная, незнакомая комната. Должно — больница.
— А Глебка придет? — тоскливо спросил Клим.
Очкастые переглянулись.
— Вы о брате? — спросил сердитый. — Ему уже телефонировали.
Климу стало смешно:
— Скажите, какой фон барон! Без телефона, комолый чорт, не мог проведать? Я в больнице? Да?
— Да, здесь лечебница.
— Сразу видно. А когда это было? Вчера? Третьеводни? Ну, когда хряснулся-то я?..
— Это было сравнительно недавно, дружище, — чеканно произнес сердитый. И оба снова переглянулись и засмеялись.
— Вот будет буза, если я с этой идиотской штукой институт проморгаю! — заволновался Клим.
— Ну, ну, не волноваться, вам вредно, — сказал сердитый. — Буза, как вы говорите, все равно будет. Дайте руку… Вот так… Сейчас мы вас успокоим.
Очкастый № 1 достал шприц и уколол Клима в руку. Клим сразу куда-то провалился.
— Интересный тип, — покачал головой первый.
— Да. Этот набузит на весь мир. — заметил второй.
Клим очнулся от неприятного колотья в щеке. Словно под повязку засунули жесткую щетку. Головная боль прошла. Клим чувствовал себя бодрым, отдохнувшим. Он порывисто поднялся и спустил ноги с постели.
— Браво! Совсем молодой человек! — приветствовала его подошедшая немолодая женщина в белом. — Молодец, больной. Могу вас порадовать, сегодня повязку снимут.
— Который же сегодня день?
— После операции девятый.
— А после того, как я хрястнулся?
— Этого я не могу сосчитать, — улыбнулась сестра.
— Пропали мои экзамены, — вздохнул Клим.
— Вы и без экзаменов отлично устроитесь. Ведь вы у нас исключительный больной… Только надо быть паинькой и не волноваться…
— Что это вы со мной, как с дурачком разговариваете? — не понравилось Климу, — я уже не ребенок…
— О, далеко нет! Мужчина в полном соку, — слегка кокетничала старушка.
Клим досадливо отвернулся и стал смотреть в раскрытые окна. Там зеленели деревья. В палату доносился аромат цветов. Где то играл оркестр незнакомую вещь. Низко-низко над деревьями проплыло что-то огромное, что на мгновенье затемнило свет. Клим протер глаза — все было по прежнему, он оглянулся на сестру. Та, необращая на него внимания, возилась с чем то у столика. От поворота головы под повязкой снова закололо. Клим подбил палец под бинт и сильно удивился, нащупав жесткую щетинистою небритость.
— Вот те на! — подумал он. — С чего это борода так полезла? Должно с мази какой?..
— У вас нет ли «вечерки»? — попросил Клим.
Сестра удивленно подняла брови:
— Что значит — «вечерки»?
— Ну, вчерашнюю вечернюю газету. Ведь сейчас утро?
— А если утро, то зачем возвращать вчерашний вечер? И как это сделать? — недоумевала сестра.
— Совсем идиотка, — подумал Клим.
Сестра покачала головой и повернула какой-то выключатель.
— Ленинград! Ленинград! — гаркнул кто-то на всю палату, так что Клим метнулся в сторону от неожиданности.
— Передовая. Международное обозрение.
— Фу, чорт! Громкоговоритель! — сообразил Клим. — Это хорошо, только нужно было предупредить, сестрица.
— Какое предупреждение? Вы же просили галету?
— То — газета, а то — радио. Разница! — наставительно произнес Клим. — Заткните глотку этому орале, не слышно ничего..
Сестра пожала плечами и снова повернула выключатель. Стало тихо, как в могиле.
— Дайте обыкновенную бумажную газету, ту, что пятачек стоит. Имеется таковая?
— Не держим этого добра, — обиделась сестра и отвернулась.
— Тоже, чортова культура, — ворчал Клим. — Громкоорателей наставили, а простой газетченки для вдумчивого читателя не допросишься…
— Отстали вы, гражданин, — вздыхая негромко заметила сестра.
Клим расхохотался. Он уже собирался прочесть этой сварливой женщине лекцию об истинной культуре, как дверь отворилась и в палату вошли двое прежних и еще человек шесть обоего пола, — все в очках.
— Как себя чувствуем? — спросил сердитый.
— Понемножку, — недовольно буркнул Клим.
— Боли есть?
— Какие там боли!
— Так. Сядьте сюда. Уважаемые коллеги, — обратился он к вошедшим, — вы имеете перед собой чрезвычайно редкий случай, так называемого…
— Послушаем, как он им будет заливать калоши, — злорадно подумал Клим.
Но послушать не удалось. Сердитый что-то быстро залопотал по латыни, обращаясь с Климовой головой, как с глобусом на подставке. Повязка давно уже была снята, а он костлявым пальцем, согнутым наподобие молоточка, все еще щелкал Клима по голому черепу, точно но звонкой античной вазе, и четко тарабарил. Белые люди в напряженных позах, вылупив очки, благоговейно ловили слова сердитого, урывками разрешая себе удовольствие также щелкнуть Клима по черепу. Климу надоело слушать звон собственного купола, он уже хотел возмутиться, как лектор неожиданно оборвал латынь и докончил по-русски.
— Строго говоря, это должны были проделать наши коллеги прошлого, но эти коллеги, исследуя покрышку снаружи, не удосужились заглянуть, что творится внутри.
Теперь аппарат исправлен и будет функционировать вполне нормально. Как видите, ларчик открывался просто.
Лектор в последний раз щелкнул Клима довольно больно по лбу. Слушатели зааплодировали.
— Чего проще, — иронически думал Клим, ощупывая шрам на затылке.
— Поздравляю, гражданин, со вступлением в новую жизнь, — обратился сердитый к Климу и потряс ему руку. Все присутствующие проделали то же самое.
— Чего это они дурака ломают? — Какая новая жизнь? — подумал Клим и спросил довольно грубо.
— А как с Глебкой? То есть я спрашиваю, придет ли за мной брат?
Профессор засмеялся. Ассистенты подхихикнули.
— Притти — это будет утомительно. Но, конечно, явиться за вами он не замедлит. Впрочем мы сейчас справимся. Смотрите на эту стену.
Профессор сделал знак сестре, та нажала какую-то кнопку. Все погрузилось в потемки. По легкому шороху у окна Клим догадался, что это опустились шторы. Неожиданно стена, на которую указал профессор, растаяла. На ее месте Клим увидел большую, замысловато обставленную комнату с огромным письменным столом возле окна. За столом, спиной к Климу, сидел какой-то тучный человек с короткими седеющими волосами. Человек с досадой повернул к Климу лицо и тоже щелкнул выключателем: