Альма дала ему понять, что во всем этом для нее нет ничего забавного, как и в его рассказах о том, как он проводил целые ночи, отпугивая собак прерий, следовавших за ним по пятам вдоль рядов свеже-посаженных злаков. В своих повадках они были так же последовательны, как и койоты: они выкапывали его зерна так аккуратно, точно считали их в то время, как он сеял.
— Хоть бы… они оставили одно зернышко для придания человеку бодрости, — жаловался Питер, чересчур добродушно, по мнению Альмы.
Он чувствовал, что Альма осуждает его за то, что ему не везло, что он не мог перебороть дурную погоду и диких зверей. Ему неприятно было, что все это принижало его в ее глазах, и он жалел, что она не видит странного очарования этой неопределенности судьбы, этой зависимости от такой ненадежной причины, как погода. Настанут лучшие дни. Он был уверен в этом. У них будут хорошие посевы, прекрасный дом, стада. Из города к ним будут приезжать гости.
Теперь, когда он уверен, что получит за свой урожай хорошие деньги, Альма будет любезна. Он желал бы найти менее практичную и расчетливую подругу. Но в этих местах — она была единственной незамужней женщиной. Она приехала из Иовы к своей сестре и по субботам помогала своему деверю в его железной торговле. Во время коротких разговоров, когда она продавала Питеру инструменты, Альма произвела на него впечатление славного и ловкого помощника для любого мужчины. Как-то он застал ее одну, и Альма рассказала ему, как ей тяжело жить в зависимости от мужа сестры. Она бы хотела жить своим собственным домом, притом так, чтобы можно было иногда видеться с сестрой… Пока она говорила, Питер думал, что его маленькому дому нужна была бы такая дельная женщина. Мысль эта осталась. По временам он чувствовал, что она знает, что у него на уме, хотя они и не говорили еще о женитьбе.
Сегодня Питер чувствовал Альму очень близкой. Он встанет на заре, чтобы раньше выехать к Веллери. С новой изгородью вокруг стога он может быть совершенно спокоен за ферму и уехать на целый день.
Питер повесил грубое полотенце на гвоздь и в зеркало стал рассматривать свое лицо. На него смотрел из зеркала далеко не Адонис. Темные брови на веснущатом лице были гуще, чем следовало бы. Точно что-то в климате заставляло их торчать как сорную траву у подножия голых скал. Надо будет, чтобы цирульник привел их завтра в порядок. Что-то придется сделать и с руками. Может быть керосин смоет грязь возле ногтей и на суставах пальцев. Не может же Альма думать, что он занимается своими руками, как женщина.
Последнее, что он видел, прежде чем закрыть в эту ночь глаза, была красота знакомых ему полей. Сожженные солнцем пространства, казавшиеся днем такими безрадостными, были залиты теперь серебряным сиянием с фантастическими тенями медленно движущихся облаков. Он заснул, восхищенный панорамой, которую ночь создавала из его опустошенных полей.
Питер очень устал, но что-то тревожило его глубокий сон. Точно какой-то бессонный часовой встал у входа в сознание Питера и звал, звал усталого спящего человека, говоря ему, что не все благополучно.
Питер вдруг вскочил и сел на кровать, В воздухе были какие-то беспокоющие звуки. Он, вероятно, слышал их уже некоторое время и во сне. Ночь была необыкновенно ясная, ярко светили луна и звезды. здесь собрались все стада с полей округа. Его сознанию, так неожиданно перешедшему из глубокого и далекого царства сна в шумливую действительность, казалось, что нечто сильное и ужасное вдруг согнало всех этих животных к его ферме и держало их там в этом призрачном свете.
Когда же Питер окончательно пришел в себя, он с ужасом понял, что это стада с чужих ферм, стада, умирающие от голода. Он видел, как головы с отчаянным напряжением тянулись через его новую изгородь, чтобы захватить ртом душистый корм, такой соблазнительный и недоступный. Ему стало страшно при мысли, как быстро могли бы эти стада уничтожить сравнительно слабую изгородь, если бы они только знали, как воспользоваться своей силой.
И вдруг ему стало жалко этих изможденных животных с костями, отовсюду торчавшими на их теле. Ведь на полях не было ни одной сочной травинки, а реки на фермах высохли до пыли. Скитаясь по выжженным полям, животные обостренным нюхом почуяли и его стог, и вот они были тут.
Питер не мог себе позволить накормить эти стада, но он мог их напоить… во всяком случае, хоть некоторых их них. Он знал, что такое жажда, он видел умиравших от жажды людей. Из-за какой-то занавеси в его памяти выступили воспоминания войны. Эти полузабытые кошмары точно принадлежали памяти какого-то другого существа, не того фермера, который одевался теперь, чтобы выйти к колодцу.
Он приспособил рукав, который понес воду к большому корыту. При звуках плещущей воды четыре телки первые подбежали к корыту, сунули морды в прохладную струю и стали делать продолжительные, освежающие глотки. Их властно оттолкнули и оттеснили более сильные молодые бычки.
Измученные животные бежали гурьбой. Глоток-другой или просто смоченная в прохладной воде морда и скелетоподобные головы оттеснялись из переднего ряда. Двести голов скота дрались, чтобы поскорее воспользоваться великодушием Питера. На переднем плане толкающихся и сгрудившихся животных некоторые ухитрялись удержать свое место в продолжать важное занятие— шумное втягивание скудного запаса воды.
Победа и вода доставались сильным, а кроткие, испуганные глаза оглядывались кругом к равнодушной ко всему ночи и пересохшие горла хором издавали жалобное мычание.
Питер все качал и качал воду. Он делал что мог, но его корыто для водопоя не было достаточно велико, чтобы утолить жажду полей.
Он накачивал уже целый час, надеясь, что, утолив жажду, стада уйдут. Он был восторженно благодарен за щедрый дар из какого-то подземного резервуара. Не обращая внимания на боль в руках и спине, Питер продолжал накачивать.
Но настал момент ужаса для человека у насоса. Поток воды вдруг иссяк и она едва капала из рукава. В колодце больше не было воды. Питер со страхом подумал о своих нуждах и нуждах своего скота. Он побежал в дом и принес ведра и котелки. Он наполнял их, относил домой и ставил на скамью возле печи.
Скелет молодой телки, весь в провалах и ребрах, протянул морду к ведру, стоявшему за изгородью. В кротких глазах ее были испуг и мольба. Питер поднял ведро над изгородью и смотрел, как она осушила его. Другие животные подбежали к одинокой человеческой фигуре, стоявшей в свете луны. Питер ушел в дом и закрыл дверь.
Он лежал в кровати с широко раскрытыми глазами и спрашивал себя, что ему делать. Он слишком устал, чтобы думать. Может быть, нужная мысль сама придет ему. Со своего места ему видна была эта движущаяся, волнующаяся масса, в самом беспорядке которой, казалось, был какой-то определенный план, когда животные проходили одни среди других.
Хор мычащих голосов становился все громче. Эти звуки беспокоили Питера, лишали последних сил. В призрачном свете ему было видно, как к стадам присоединялись новые стада. Повидимому, они отзывались на какие то странные сигналы в звуках, которые, беспокоя его, в то же время были вестью для голодных, измученных жаждой животных. Новые стада приближались по залитым лунным сиянием полям, неуклюже торопясь с какой-то смутной надеждой.
Питер почувствовал, как взбунтовалась какая-то протестующая часть его я. Почему должны эти животные гибнуть и умирать с голоду? Почему высушены и бесплодны поля, это огромное пространство земли, способное на такое изобильное плодородие? Почему он и его соседи так плохо вознаграждены за свой труд, — они — такие усердные, широкоплечие люди, с руками, лицами и шеями, похожими на пергамент? Почему направил инстинкт эти стада к его урожаю? Почему не держали фермеры своих коров дома?
Целое шествие «Почему» мчалось в одинокой голове фермера, и вся жизнь его развертывалась перед ним, как свиток.
Он видел себя двадцатилетним юношей, попавшим в Нью-Йорк, видел свою бродячую жизнь, всю эту разнообразную работу, которую ему приходилось делать. Как разочаровали его города и как он мечтал о деревне, о земле, о животных и садике возле дома. Началась война, потом он поселился на этой ферме, встретил Альму. Он не слишком обольщался насчет Альмы. Вряд ли она будет идеальной спутницей жизни. Но она, все же, будет лучше, чем одиночество. Она бывала и веселой, и ласковой, хотя и оставалась всегда расчетливой. И она знала тяжести жизни, и она тоже устала от городов. Он сделает все, чтобы она была счастлива. Почему так много приходится страдать и животным и людям?
Он был рад, когда настало утро и рассеяло чары, сковывавшие и его поля, и ферму. Он смотрел, как спокойно поднималось на горизонте солнце, точно это был такой же день, как и все другие. Стада все еще топтались возле фермы. Питер спрашивал себя, не намерены ли они созвать сюда весь скот в округе.
— М-м-м! — кричали они громкоголосым хором, поднимая изголодавшиеся морды к его стогу.
Питер закрыл окна и двери, чтобы не слышать этих стонущих звуков. Сегодня утром он хотел ехать к Веллери, повидать Альму и решить о дне свадьбы. Нужно отогнать стада, прежде чем ехать. Он отправится в лавку на перекрестке и телефонирует оттуда Рейнольдсу, чтобы он пришел за своим скотом. Кто были остальные владельцы, Питер и понятия не имел.
Он прошел к насосу. Отлично! Вода есть. Может быть они уйдут, если их всех напоить. Вода потекла к корыту. Напилось с дюжину жаждущих морд. Потом поток воды снова прекратился. Колодец опять был сух.
— М-м-м! — жалобно мычала у ворот телка.
Что-то в этом звуке и в кротких, доверчивых глазах животного вдруг лишило противодействие Питера всякой опоры. Животное просило пищи. Эта пища имелась только у Питера. Он прикинул, что его запаса будет достаточно, чтобы накормить всех этих животных. До этой минуты ему и в голову не приходило, что он добровольно скормит свой годовой урожай этим нежеланным гостям. Но это совершенно неожиданно было сговорено между самим Питером и молодой делегаткой с тихим голосом и доверчивыми глазами.