Относительно людского вмешательства им нечего было опасаться. Нет более пустынного места, чем школьные сады после полуночи. Статуя Жирного с таким же спокойствием могла бы стоять в центре Сахары. Епископ и заведующий влезли на пьедестал и с помощью кисти скоро выполнили то, что повелевало им чувство долга. И только тогда, когда они, осторожно ступая, чтобы никто не услышал их шагов по гравию, снова достигли парадной двери, произошло нечто, нарушившее гармонию их действий.
— Чего вы остановились? — прошептал епископ, когда его спутник задержался на верхней ступени.
— Полсекунды, — сказал заглушенным голосом заведующий. — Может быть он в другом кармане.
— Кто?
— Мой ключ.
— Вы потеряли ключ?
— Кажется, потерял.
— «Мясо для кошки», — со строгим упреком сказал епископ, — я в последний раз выхожу с вами красить статую.
— Я должно быть уронил его где-нибудь.
— Что же мы будем делать?
— Есть еще надежда, что окно в чулан открыто.
Но окно в чулан не было открыто. Осторожный, усердный и преданный своим обязанностям домоправитель, уходя на покой, запер окно и закрыл ставни. Дом оказался недоступным для епископа и заведующего.
Но правду говорят, что уроки, которые мы учим в дни нашей юности в школе, готовят нас для жизненных задач в более широком мире, вне школьных стен. Из тумана прошлого выскользнуло и возникло в уме епископа неожиданное воспоминание:
— «Мясо для кошки!»
— Ну, что?
— Если вы не наделали в этом месте всяких перемен и улучшений, так сзади должна быть водосточная труба, которая ведет к одному из окон наверху.
Память не изменила ему. В плюще действительно пряталась труба, вверх и вниз по которой он лазил круглолицым мальчуганом в 86 году, когда убегал из школы, чтобы поплавать ночью в реке.
— Полезайте наверх, — сказал епископ коротко.
Заведующего не нужно было уговаривать. И оба, не теряя времени, стали взбираться по трубе.
Как раз. когда они добрались до окна, и как раз после того, как епископ сообщил своему старому другу, что если он еще раз хватит его ногой по голове, так он попомнит это, — окно неожиданно раскрылось.
— Кто это? — спросил звонкий молодой голос.
Заведующего это застало совершенно врасплох. Хотя освещение и было тусклое, но он ясно видел, что человек, высунувшийся в окно, держал наготове палку для гольфа весьма неприятного вида. Первым его движением было назвать себя, освободить себя таким образом от подозрения и доказать, что он не вор, за которого, повидимому, приняли его. Но потом ему пришли в голову некоторые обстоятельства, которые мешали ему объявить свою личность, и он молча висел на трубе и не мог придумать следующего подходящего движения.
Епископ был человек более находчивый.
— Скажите ему, что мы — две кошки, принадлежащие кухарке — шепнул он.
Мучительно было такому до мелочей правдивому и честному человеку, как заведующий, опуститься до такой лжи. Но это казалось единственным возможным способом.
— Отлично, — сказал он, стараясь придать голосу тон легкой веселости. — Мы— две кошки.
— Кошачьи воры?
— Нет. Просто обыкновенные кошки.
— Принадлежащие кухарке, — подсказал снизу епископ.
— Принадлежащие кухарке, — добавил заведующий школой.
— Понимаю, — сказал человек у окна. — Ну, в таком случае полезайте сюда!
Он отступил от окна, чтобы дать им возможность пролезть. Епископ, артист в душе, благодарно мяукал проходя, чтобы придать обману достоверность. Потом он направился в отведенную ему спальню в сопровождении заведующего. Эпизод, повидимому, был исчерпан.
Но, несмотря на это, заведующий испытывал некоторое беспокойство.
— Как вы думаете, он, действительно, поверил, что мы кошки? — спросил он озабоченно.
— Я не совсем то уверен. — ответил епископ, но я думаю, что мы обманули его беспечностью нашего поведения.
— Да, я тоже думаю. Кто это был?
— Мой секретарь. Молодой человек, про которого я говорил. Это он дал нам это удивительное средство.
— О, тогда все хорошо. Он не выдаст вас.
— Нет. И ничто другое не может навести на подозрение. Мы не оставили никаких улик.
— Все-таки, — задумчиво сказал заведующий, — я начинаю думать, было ли в полном значении этого слова справедливо, чти мы выкрасили эту статую.
— Но кто-то, ведь, должен был это сделать, — решительно сказал епископ.
— Да, это верно, — согласился заведующий и повеселел.
Епископ долго спал на следующее утро и ел в кровати свой скромный завтрак. День, так часто приносящий с собой угрызения совести, не имел на него такого действия. Он не испытывал никакого раскаяния и только думал теперь, когда все было кончено, что голубая краска произвела бы большее впечатление. Но его старый друг так стоял за розовую краску, что ему, как гостю, было бы трудно не исполнить желания принимавшего его у себя хозяина. Но голубой цвет все-таки больше бросался бы в глаза.
Раздался стук в дверь и вошел Августин.
— С добрым утром, пископ.
— С добрым утром, Мелинер, — приветливо сказал епископ. — Я немножко поздно залежался сегодня.
— Послушайте, пископ, с некоторым беспокойством спросил Августин, — вы приняли очень большую дозу «Будь молодцом» вчера вечером?
— Большую? Нет. Насколько я вспоминаю, совсем маленькую. Всего два полных обыкновенных бокала.
— Да неужели?
— Почему вы спрашиваете, мой милый?
— Ах, ничего. Особенной причины у меня нет. Мне просто показалось немножко странным, как вы вели себя на водосточной трубе, вот и все.
Епископ почувствовал некоторое огорчение.
— Так вы проникли в наш… гм… невинный обман?
— Да.
— Я пошел немножко прогуляться с заведующим, — объяснил епископ, — и он куда-то задевал ключ. Как прекрасна ночью природа, Мелинер! Темное, бездонное небо… легкие дуновенья ветерка, точно шепчущие вам на ухо какие-то секреты… запах всяких растущих…
— Да, — сказал Августин. Он помолчал. — Целый скандал сегодня. Оказывается, что кто-то выкрасил этой ночью статую лорда Хемеля Хемпстедского.
— Правда?
— Да.
— Ну, чтож, — терпимо сказал епископ, — мальчики всегда мальчики.
— Это очень таинственная история.
— Без сомнения. Но, в конце концов, Мелинер, разве не вся наша жизнь тайна?
— А что еще более делает эту историю таинственной, это, что на голове статуи нашли вашу шляпу.
Епископ привскочил.
— Как?
— Именно вашу.
— Мелинер, — сказал епископ, — оставьте меня. Есть один или два вопроса, над которыми я хочу подумать.
Он стал торопливо одеваться и его онемелые пальцы долго возились с гетрами. Теперь он все вспомнил. Да, он помнил, что одел шляпу на голову статуи. В ту минуту казалось, что это очень хорошо, и он сделал это. Как мало мы предвидим, что наши самые обыкновенные поступки могут иметь последствия!
Заведующий был в школе и преподавал шестую форму в греческих дополнительных предложениях. Епископу пришлось ждать до двенадцати часов тридцати минут, когда звонок зазвенел для отдыха на полпути дневной работы. Он стоял у окна кабинета, ожидая с плохо скрытым нетерпением, и, наконец, заведующий появился, тяжело шагая, как человек, на совесть которого что-то давит.
— Ну что? — крикнул епископ, когда тот вошел в кабинет.
Заведующий сбросил шапочку и одеяние, в котором он сидел в классе, и бессильно опустился на стул.
— Не могу понять, — простонал он, — во власти какого безумия был я прошлую ночь.
Епископ был потрясен, но он не мог перенести такого отношения к событиям.
— Я не понимаю вас, заведующий, — сказал он холодно. — Нашим долгом было выкрасить статую. Это был протест против несправедливого восхищения человеком, про которого мы оба знаем, что он был пренеприятнейшим школьным товарищем.
— И долгом вашим тоже, вероятно, было оставлять шляпу на голове статуи?
— Ну, что ж, — сказал епископ, — я, конечно, мог зайти немножко далеко. — Он кашлянул. — А разве это, быть может немного необдуманное действие, вызвало подозрение людей авторитетных?
— Они не знают, что им думать.
— А какого мнения держится педагогический Совет?
— Они настаивают на том, чтобы я нашел виновного. Они грозят самыми серьезными последствиями, если мне не удастся этого сделать.
— Вы хотите сказать, что они лишат вас места заведующего?
— Они на это-то и намекают. Меня попросят подать в отставку. А если это случится, так конец моим надеждам стать епископом.
— Ну, тоже не всегда сладко быть епископом. Вам бы это не доставило удовольствия, «Мясо для кошки».
— Вам, конечно, очень хорошо говорить. Это вы меня втянули в это, глупый осел.
— Это мне нравится! Вас это заняло так же точно, как и меня.
— Вы предложили это.
— Ну, а вы сразу ухватились за предложение.
Оба взволнованно смотрели друг на друга, и казалось, что сейчас произойдет серьезная битва. Первым овладел собой епископ.
— «Мясо для кошки» — сказал он со своей удивительной улыбкой и взял заведующего за руку, — это недостойно нас. Мы не должны ссориться. Мы должны соединенными силами подумать, нет ли выхода из несчастного положения, в которое, как бы ни были основательны причины, мы очевидно поставили себя. А что если..
— Я уже думал об этом, — сказал заведующий. — Это не привело бы ни к чему. Конечно, мы могли бы…
— Нет, и это не имеет смысла, — сказал епископ.
Они некоторое время сидели, погрузившись в сосредоточенное молчание. И тут открылась дверь.
— Генерал Блоденеф, — объявил домоправитель.
— О, кто дал бы мне крылья, как у голубя, — Псалом, LIV ст. 7, — пробормотал епископ.
Едва ли можно было считать неблагоразумным его желание унестись с этого места со всей возможной быстротой.
Генерал сэр Гектор Блоденеф, кавалер множества орденов, выйдя в отставку, много лет до своего окончательного возвращения в Англию заведывал тайной полицией в Западной Африке, где его проницательность без промаха заслужила ему от туземцев прозвище Вах-Нах-Бгош-Бджинго, — что в вольном переводе означает: «Большой начальник, который видит через дыру в сыром орехе».