Быстро переложил руля, успел бросить механику: «У фашистов сейчас уши торчком!» — И сразу же ударили зенитки.
Взад-вперед заметались лучи прожекторов, обмахивая с неба звездную пыль. Ищут в небе самолет? Подальше бы искали!
Вдруг луч, как подрубленное дерево, рухнул на воду. Будто светящийся шлагбаум перегородил путь.
Усов мигнул три точки — «слово» следовавшему в кильватер Гущину. Тот тоже уменьшил ход.
«Шлагбаум» качнулся, но не поднялся, а, дымясь, покатился по воде.
Заметят или не заметят?
Горизонтальный факел сверкнул на берегу, как указующий перст. Заметили! Через мгновение рядом лопнул второй разрыв. Катер сильно тряхнуло.
— Попадание в моторный отсек, — бесстрастно доложил механик.
Справа высунулся из своего закоулка радист:
— Попадание в рацию, аккумуляторы садятся.
В довершение фашисты включили «верхний свет».
Над шхерами повисли ракеты, в просторечьи называемые «люстрами». Они опускались, вначале медленно, потом все быстрее и быстрее, искрами рассыпаясь у черной воды, как головешки на ветру. Неторопливо поднимались на смену им другие. («Люстры» ставятся в несколько ярусов, с тем расчетом, чтобы мишень постоянно была на светлом фоне).
Свет — очень резкий, слепящий, безрадостный. Как в операционной. Уложили, стало быть, на стол и собираются потрошить? Ну, дудки!
Две дымовых шашки полетели за корму. Старый испытанный прием! Но Усов уже не смог проворно, как раньше, «отскочить». Едва-едва «отполз» к сторонке на одном неповрежденном моторе.
Укрывшись в тени какого-то мыса, он смотрел, как палят с берега по медленно расползающимся черным хлопьям. Дурачье! Приблизился Гущин:
— Подать конец?
Пауза очень короткая. Думать побыстрей!
Без Гущина не дохромать до опушки. Но, приняв буксир, угробит и себя, и товарища. Маневренность потеряна, скорости нет. На отходе нагонят самолеты и запросто расстреляют обоих.
Что ж, в критическом положении наилучший выход — атаковать! Назад хода нет. Значит, надо прорываться дальше, укрываться где-то в глубине шхер!
Усов скомандовал:
— Уходи! Остаюсь для выполнения задания.
— Не уйду без вас.
— Васька, не дурить! Приказываю уйти! Надо! Отвлечешь огонь на себя!
Гущин понял. Донеслось, слабея:
— Есть, отвлеку!
И Усов сорвал с головы шлем с уже бесполезными ларингами. Аккумуляторы окончательно сели. Он оглох и онемел.
Второй его катер, отстреливаясь, рванулся к выходу из шхер.
— Еще бы! — с завистью пробормотал Усов. — Сохраняя свои пятьдесят девять узлов в кармане…
Собственные его «узелки», увы, кончились, развязались.
Фашисты перенесли весь огонь на Гущина. Бой удалялся.
Припав к биноклю, юнга провожал взглядом катер. Зигзагообразный путь его было легко проследить по всплескам от снарядов. Всплески, как белые призраки, вставали меж скал и деревьев. Вереница этих призраков гналась за дерзким пришельцем, тянулась за ним, наотмашь стегала пучками разноцветных прутьев. То были зелено-красно-фиолетовые струи трассирующих пуль.
— Не догнали!
Шурка с торжеством обернулся к командиру, но тот не ответил. Изо всех сил старался удержать подбитый катер на плаву. С лихорадочной поспешностью, скользя и оступаясь на палубе, матросы затыкали отверстия от пуль и осколков снарядов. В дело было пущено все, что только возможно: чопы, распорки, пакля, брезент. Но вода уже перехлестывала через палубу, угрожающе увеличился дифферент.
Оставалось последнее, самое крайнее средство:
— Запирающие закрыть!
Боцман умоляюще прижал к груди руки, в которых были клочья пакли:
— Товарищ гвардии лейтенант! Хоть одну-то оставьте!
Усов — безжалостно:
— Нет! Обе торпеды — за борт!
Во вражеских шхерах сбрасывать торпеды? Лишать себя главного своего оружия?…
— То-овсь! Залп!
Резкий толчок. Торпеды соскочили с запят, камнем пошли ко дну.
Всё! Только круги на воде. Юнга скрипнул зубами от злости. Выйди из-за мыса пресловутый «Фон дер Гольц» со своей, известной всему флоту, «скворечней» на грот-мачте, сейчас уже не с чем подступиться к нему.
Зато катер облегчен. Две торпеды весят более трех тонн. Командир прав, как всегда. Лучше удержаться на плаву без торпед, чем утонуть вместе с торпедами…
На одном моторе Усов проковылял еще несколько десятков метров и приткнулся у острова.
Недели не прошло, как высаживал на него Мезенцеву, а теперь вот и сам…
Мысленно он представил себе его очертания на карте. Изогнут в виде полумесяца. Берега обрывисты — судя по глубинам.
Вряд ли за это время сделался обитаем. Хотя…
Но рискнем!
— Боцман! Швартоваться!
И катер прислонился к обрывистому берегу.
Но едва ошвартовались, как мимо очень быстро прошли три «шюцкора». То ли они участвовали в погоне за Гущиным и сейчас возвращались на базу, то ли проверяли, все ли русские катера ушли из шхер.
Это был опасный момент. Пришлось поавралить — плечами, руками, спиной упираясь в скалу, придерживать катер. «Шюцкоры» развели сильную волну. На ней могло ударить о камни или оборвать швартовы.
Через две или три минуты «шюцкоры» вернулись. Они застопорили ход и почему-то долго стояли на месте.
Боцман пригнулся к пулемету. Усов замер подле него, предостерегающе подняв руку. Два матроса, безостановочно и торопливо вычерпывавшие до этого воду из моторного отсека, застыли, как статуи, с ведрами в руках.
Шурка зажмурился. Включат прожектор, ткнут в катер лучом! Рядом зевнул радист Чачко — он всегда зевал, когда нервничал.
Но и на этот раз пронесло.
Постояв, будто в раздумье, «шюцкоры» ушли. Видно, невероятным показалось предположение, что подбитый русский катер будет искать спасения не на выходах из шхер, а, наоборот, в глубине их. А, быть может, фашисты решили, что повреждения его не так уж велики и ему удалось уйти незамеченным.
На самом деле катер был в трагическом, почти безнадежном положении. Матросы продолжали вычерпывать воду, боцман пытался завести пластырь. Но все это могло лишь отсрочить гибель. Как уходить из шхер? С водой в отсеках, с поврежденными моторами? Не уйти!
— Вот что, Фаддеичев, — сказал вдруг гвардии лейтенант, трогая боцмана за плечо. — Придется наш катер в подлодку превращать. Другого выхода нет.
Боцман с ужасом оглянулся на своего командира. В уме ли он? Как это — катер в подлодку?
— Временно, временно, — успокоил Усов. — Пока повреждения не исправим. Тащи-ка мешки скорее! Да поживее, ты! Тонем же!
В резиновых мешках возят на катерах дополнительное горючее. Сейчас мешки были пусты.
По указанию Усова, матросы затолкали их в таранный отсек, где зловеще хлюпала вода, проворно присоединили шланг к чудом уцелевшему баллону, открыли вентиль. Сжатый воздух начал постепенно раздувать мешки и вытеснять воду из отсека.
— Ура, — шепотом сказали рядом с Усовым.
Это был юнга. Опустив уже бесполезный черпак, он завороженно следил за тем, как выравнивается катер, медленно-медленно поднимается над водой. Похоже было на волшебство. Гвардии лейтенант как бы вцепился могучей рукой в свой катер и, наперекор всему, удержал его на плаву.
— А ведь в точности, товарищ гвардии лейтенант, — восхищенно сказал боцман. — Словно систерны это. Как на подлодке. Всплыли и опять живем!
Но Усову пока было не до похвал.
— Теперь на берег все! — приказал он. — Траву, камыш волоки! Ветки руби, ломай! Да поаккуратней, без шума. И чтобы не курить!
— Маскироваться будем?
— Ага! Спрячем свой катер до утра, вот и скажем тогда: живем, мол!
Он остановил пробегавшего мимо Шурку:
— Юнга!
— Есть юнга!
— А ты остров обследуй. Вдоль и поперек весь его обшарь. По-пластунски, понял? Вернись, доложи.
Он снял с себя ремень с пистолетом и собственноручно опоясал им юнгу. Степаков и Чачко быстро подсадили его. Шурка пошарил в расщелине, уцепился за торчащий клок травы, вскарабкался по отвесному берегу.
— Поосторожнее, эй! — напутствовал Чачко.
— А вы не волнуйтесь за меня, — ответил из тьмы мальчишеский голос. — Я ведь маленький. В маленьких труднее попасть.
— Вот бес, чертенок, — одобрительно сказали на катере…
Юнга очутился в лесу, слабо освещенном гаснущими «люстрами». Бесшумно пружинил мох. Вдали перекатывалось эхо от выстрелов. Ого! Гущина провожают со всеми почестями — с фейерверком и музыкой, до самого порога.
Усов уйдет завтра не так — поскромнее. Шурка понял с полунамека. Важно отстояться у острова. Тщательно замаскироваться, притаиться. Втихомолку, в течение дня, исправить повреждения. И следующей ночью, закутавшись во мглу и туман, «на цыпочках» выскользнуть из шхер.
Дерзкий замысел, но такие и удаются гвардии лейтенанту.
Только бы не оказалось на острове фашистов.
Юнга сделал над собой усилие и нырнул во тьму, как в воду. Он прошел несколько шагов и остановился.
Все время ждал: кто-то кинется из-за стволов и облапит по-медвежьи. Даже не выстрелит, именно облапит. Пугающим» «кем-то» и «чем-то» полон был чужой лес.
Вспомнилось, как гвардии лейтенант говорил о страхе:
«Если боишься, иди поскорее навстречу опасности. Страх страшнее всего. Это — как с собакой. Побежишь — разорвет!»
«Вы-то, товарищ гвардии лейтенант, откуда знаете о страхе?»
«Знаю уж», - загадочно усмехнулся Шуркин командир…
Шурка решительно раздвинул кусты. Что-то чернело между стволами в слабо освещенном пространстве. Громоздкое. Бесформенное.
Валун? Дот?
Он осторожно приблизился. Не дот и не валун. Сарай! Осмелев, провел по стене рукой. Жалкий сараюшка, сколоченный из фанеры!
Подобрался к двери, прислушался. Внутри было тихо. Юнга толкнул дверь, шагнул через порог. Пистолет гвардии лейтенанта ободряюще похлопывал его по бедру.
В сарае находились только лотки для сбора ягод — с выдвинутым захватом, вроде маленьких грабель. Летом в шхерах столько земляники, брусники, черники, клюквы, что никому и в голову не придет собирать по ягодинке.