Место здесь, конечно, пустынное, и причал будет не столь грандиозным, как, скажем, в Приморске, где я окончил интернат. Работники морских хлорелловых плантаций или придонных строек, расположенных поблизости, смогут выходить здесь на берег, чтобы провести на пляже свой день отдыха.
Я представил себе сооружения, которые вырастут вскоре на мысе.
Кружевная башня, излучающая ультраволны, — маяк для тех, кто находится в толще воды. Камера перехода, похожая на большой пузырь, переливающийся всеми цветами радуги. Бегущая лента с вечно мокрыми перилами, которая, начинаясь в камере перехода, веселым ручейком стекает в море…
По решению Совета такие сооружения воздвигались на примерно равных интервалах вдоль побережий всех континентов Земли.
У самого мыса я остановился, наблюдая за машинами, расчищающими столетние залежи лома. Наблюдать за умными машинами было, конечно, интересно. Но не только они влекли меня на мыс. Неподалеку располагался линга-центр… Но это уже другая материя…
Экскаваторы размеренно трудились, добросовестно перенося и опрокидывая в вагонетки ковши, из которых во все стороны торчали обломки покореженных механизмов — перепончатые щупальца, ломаные зубчатки, изогнутые пружинки и еще бог весть что.
Вечерело. Апрельское солнце готовилось нырнуть под горизонт, и моя тень вытянулась далеко вперед. Я уж совсем собрался было идти дальше привычной тропкой, как вдруг мое внимание привлек один из ковшей. Заглатывая очередную порцию обломков, он слегка дрогнул и замер, упершись в преграду — старый контейнер. Миг — и сверкающее лезвие надвое разрезало заржавленный цилиндр. Из половинок его, набитых всяким хламом, высыпались листки. Весенний ветерок подхватил их и короткими перебежками со своей добычей двинулся к морю.
Сам не знаю зачем, я подошел и подобрал несколько оставшихся листков. В неровном пламени автогена листки казались желтоватыми. Каждый был исчерчен письменами, ни на что не похожими. Я подровнял тоненькую пачку и сунул ее в карман, тотчас забыв о находке.
Когда я поднимался к линга-центру, уже совсем стемнело. День выдался напряженный, и я устал. Перед глазами все еще стоял лист ватмана, исчерканный вдоль и поперек. Но по крайней мере до завтрашнего утра я мог не думать о нем. Так приятно было шагать узкой тропкой, всей грудью вдыхая соленую живительную прохладу! Пахло едва проклюнувшимися почками, и горечью миндаля, и нагретым за день камнем, и морем.
Тропка сделала последний поворот — впереди среди колючих ветвей показался матово светящийся купол.
Я ускорил шаг.
Лена, как всегда, ждала меня — ее топкий силуэт выделялся на фоне степы, за которой высился купол. Все мне было здесь так знакомо, так близко, что не верилось: неужели всего месяц назад я и не подозревал о существовании линга-центра, ничего не знал о его старшем операторе?…
— Здравствуй, Андрей! — весело крикнула Лена сверху.
— Добрый вечер.
— Поднимайся сюда!
Хорошо было стоять на маленькой площадке, окаймленной гранитным парапетом. Мы смотрели вниз. Было новолуние, и море там, вдали, скорее угадывалось, чем виднелось.
— Мыс почти расчищен. Наверно, завтра киберы монтаж начнут, — сказал я.
Лена кивнула.
— Мне сегодня попался интересный текст, — сказала она. — Наказ вождя о подготовке племени к переходу через огненную пустышо.
— На чем текст? — поинтересовался я. — Кора?
— Камень вулканического происхождения. Из Космоцентра привезли.
— Легко расшифровалось?
— Что ты! Целый день мучилась. Чуть информатор не сожгла!
— Камень с Марса, наверно?
— С Аларди.
— Аларди? — повторил я название незнакомой планеты.
— Созвездие Центавра, — пояснила Лена.
Над линга-центром прорезались звезды. Стало свежо, я снял куртку и набросил ее на плечи Лены.
— Что это? — спросила Лена. Она опустила руку в карман и вытащила узкий пластиковый листок.
Я коротко рассказал, как он попал ко мне.
— Какой это язык, как ты думаешь? — спросил я.
Лена рассматривала мою находку.
— Не знаю… Такие письмена вижу впервые, — тихо сказала она.
— Может быть, в этих знаках вообще нет никакого смысла? — спросил я.
Лена, не отвечая, подносила листки к светящейся панели, внимательно рассматривая каждый.
— Все может быть, — произнесла она наконец после долгой паузы. — Знаешь что? Я попробую дать их дешифратору.
Мы вошли в машинный зал. Высокий купол-потолок сливался с вечерним небом. На панелях бессонно перемигивались лампочки. Машинам нет дела до того, утро сейчас или вечер. День и ночь заняты они тем, что пытаются расшифровать письмена, привезенные астронавтами с далеких планет. Задача сложная, и не всегда, далеко не всегда поддается она решению. Корабли привозят знаки, вырезанные на коре тропических деревьев, нацарапанные на твердой почве, высеченные на глыбах гранита. Не все удается линга-машинам разобрать сразу. Но то, что удается, навечно оседает в их бездонной памяти, помогая дальнейшему штурму таинственных знаков…
Лена дала задание дешифратору.
После мы пили чай с медом, слушали музыку, как всегда, читали старые стихи. Я посмотрел на часы, встал и начал прощаться. И в этот миг дешифратор загудел. На пульте загорелся розовый глазок. Лена быстро нагнулась к переговорной мембране.
— Какой это язык? — спросила она.
Дешифратор не ответил.
— Совсем как ты, — усмехнулась Лена. — Предпочитает промолчать, чем сказать: не знаю.
— А может, дешифратор перенял эту привычку… — начал я, но Лена жестом велела мне молчать: дешифратор что-то произнес, быстро и неразборчиво.
Лена глянула на меня и повернула регулятор скорости воспроизведения.
— …Стена заполняет собой весь мир, разрезая его надвое, — медленно, чуть не по слогам произнес механический голос, лишенный всякого выражения. — Нет ей ни конца ни края. Стена похожа на темную волну неведомого моря, вдруг вставшую на дыбы…
Дешифратор дважды произнес последнюю фразу и умолк.
— Дальше, дальше, — снова нагнувшись к переговорной мембране, заторопила Лена.
— Дальше следует темное место… Логический пропуск… — сказал дешифратор. — Пытаюсь сопоставить с прежними вариантами расшифровки…
С минуту мы тщетно ждали продолжения.
— Что же ты не подобрал все листки? Машине было бы легче, — упрекнула меня Лена. — Чем больше материала, тем проще поддается он расшифровке.
— Откуда мне было знать, что в них есть хоть какой-нибудь смысл? — пожал я плечами. — Когда и посмотрел на квадратики и ромбы, соединенные кривыми линиями, то решил, что это упражнение ополоумевшей машины, изгнанной из линга-центра.
Лена не улыбнулась — она не приняла шутки.
— А вдруг там что-нибудь осталось? — сказала она.
— Где? — не понял я.
— На берегу.
— Говорю же тебе — ветер сразу подхватил их…
— А вдруг? — перебила меня Лена.
Я с сомнением покачал головой.
— Давай попытаем счастья! — Лена схватила меня за руку, и мы выбежали из зала.
Я прихватил фонарик, и струящаяся тропинка была поэтому для нас явственно различима, хотя протоптали ее только двое.
— Вот… здесь… лежал контейнер, — тяжело дыша, сказал я, указывая на место, ровное, как стол, — киберы сегодня превзошли самих себя.
Не отвечая, Лена подошла к берегу. Стоял прилив, и почти вся песчаная полоса была залита водой. Листков, которые мы искали, не было и в помине.
— Листки тяжелые, правда? — задумчиво сказала Лена. — Наверно, тяжелее воды. Может быть, часть их осталась на дне? Раздевайся! — решительно заключила она.
Черная вода лежала у наших ног.
Я отдал фонарик, чтобы освободить руки, и перешагнул белую каемку прибоя.
Сильный луч следовал за мной по пятам, освещая пятачок каменистого дна. Потревоженные крабы бестолково шныряли во все стороны. Листков нигде не было: наверно, приливные течения унесли их в глубину.
Окончательно продрогнув, я уже совсем решил было выходить, но в этот момент упорство искателя было вознаграждено. Отыскался один листок, попавший в расщелину между камнями. Правда, после этого мне ничего не попадалось, несмотря на поиски.
— Н-наверно, в-вода смыла знаки, — сказал я, выйдя на берег и протягивая Лене листок.
Она навела на него луч: угловатые письмена, чем-то напоминающие математические символы, четко выделялись на потемневшей поверхности.
Я сделал несколько кругов, чтобы согреться, а потом пошел проводить Лену — ей надо было дежурить до утра.
Но уйти с линга-центра мне так и не пришлось. Мы до рассвета слушали странную повесть, которую рассказывал дешифратор. Он часто прерывался и надолго умолкал.
Тускло звучал монотонный голос, и перед нами разворачивались загадочные картины чужого бытия, чужой планеты.
Кто скажет, когда и где это происходило?
Хроника ли это подлинных событий?
Или мрачная фантазия какого-нибудь древнего автора?
…Румо медленно отдал команду, и манипулятор послушно переместил его к хранилищу — низкому строению, собранному из листов гофрированного пластика. Румо заглянул в отсек и вздохнул: снова, как вчера, он был заполнен не больше чем на треть. Видно, у… белковых… (в этом месте дешифратор запнулся, — наверно, подыскивал равнозначное слово в нашем языке), — видно, у белковых снова начался период сезонной хандры. А может, что-нибудь похуже? Значит, опять бесконечная возня с настройкой логических блоков. Надо сказать — опасная возня: если белковый… (в этом месте дешифратор снова запнулся), если белковый, неловко повернувшись, случайно заденет землеца — тому не поздоровится.
Будь они прокляты, тупые автоматы!
«Нет ничего ужасней однообразия», — подумал Румо. Ну, отрегулирует он белковых роботов, а что толку? И завтра, и послезавтра, и через месяц, и через десять лет — одно и то же. Пшеница, пшеница, пшеница… Как будто нет ничего на свете, кроме пшеницы. Ни моря, ни мегаполиса, ни открытого космоса…
— Мегаполис — что это такое? — быстрым шепотом спросила у меня Лена, когда дешифратор запнулся.