— Для начала манифик! Если возникли вопросы, задавай!
— А что такое… манифик? — спросил Кешка.
— Манифик… в переводе с французского… ну, скажем — превосходно, блестяще. Еще вопросы есть?
— Дяденька Маркиз, а где мне достать валенки?
Маркиз расхохотался:
— Валенки? Зачем тебе валенки? Зима-то вроде кончилась.
— Эта кончилась, другая будет.
Маркиз снова засмеялся:
— Будут тебе валенки.
— Так то не мне, дяденька Маркиз, большие нужны, для Данилы.
— Для Данилы? Найдем и для Данилы. Итак, эн! Де! Труа! Катр! Сенк!
Илья Спиридонович, некоторое время стоявший возле биржи, неожиданно проворно для своего возраста перебрался через перила и, спустившись вниз по лестнице, скрылся в трюме.
Когда он открыл дверь в каюту, шпага, брошенная Маркизом, воткнулась в деревянную переборку прямо над его головой.
— Браво! — усмехнулся он.
— Что вам угодно? — сухо спросил Маркиз.
— Вы, кажется, не узнали меня? Меня прислал к вам Сергей Александрович.
— Присаживайтесь, — сказал Маркиз и накинул на плечи свою оранжевую блузу. — Отец Иннокентий, выйди на палубу, подыши воздухом.
Кешка завернулся в одеяло и выскользнул из комнаты.
— Вы из Парижа, Илья Спиридонович? — спросил Маркиз, когда они остались вдвоем.
— Я получил от князя письмо. Сергей Александрович указал на вас как на человека, который может переправить через границу кое-что из его имущества, — тихо сказал Тараканов, протирая стекла очков.
— Я этим больше не занимаюсь, — ответил Маркиз, скручивая цигарку из газеты. — Я не хочу ссориться с Советской властью.
— Поэтому вы скупаете за гроши ценные произведения искусства и продаете их иностранцам? — В голосе Тараканова Маркиз почувствовал угрозу.
— Что вы хотите переправить? — небрежно спросил Маркиз.
— Кое-какая живопись, скульптура.
— Много?
— Несколько ящиков, которые умещаются на одной подводе.
Маркиз усмехнулся:
— А “Медного всадника” вы не собираетесь отправить князю за границу?
— Нет, “Медного всадника” мы с вами оставим на месте.
— Простите мое любопытство, — сказал Маркиз, — ноя хотел бы знать, где находятся эти ценности?
— Это вы узнаете в свое время.
Маркиз усмехнулся.
— Разрешите взглянуть на вашу трость, — сказал он и, взяв трость, быстрым движением отвинтил набалдашник и обнажил лезвие кинжала.
— Я купил эту трость в Гамбурге пять лет назад, но даже не подозревал о ее секрете.
— Вы неточны, господин Тараканов, эта трость действительно приобретена в Гамбурге, но не вами, а мною, в ту самую поездку, когда я сопровождал князя в качестве воспитателя его младшего сына. Как видите, Илья Спиридонович, я тоже кое-что знаю… Вы рассчитываете на мою помощь. А если я откажусь? Я не уверен, что смогу вам помочь.
— Вы не откажетесь, — улыбнулся Тараканов. — Вы слишком многим обязаны князю. Это во-первых. А во-вторых… Я полагаю, вам не хотелось, чтобы большевики узнали, что бегство князя Тихвинского было организовано вами, господин Шиловский.
— Вы, кажется, вздумали меня запугивать, господин Тараканов? Запомните: я ничего не боюсь. Я не боюсь ни вас, ни бога, ни черта.
Он внимательно, изучающе поглядел на Тараканова.
— Насколько я понимаю, — сказал Маркиз, — вы знаете, где находится коллекция князя?
Тараканов промолчал.
— Так, так, — усмехнулся Маркиз. — Значит, похищение коллекции… дело ваших рук.
— Я это сделал по поручению князя, — улыбнулся Тараканов. — Вы знаете мою преданность его сиятельству.
— Ваша преданность!.. — Маркиз задумчиво посмотрел на Тараканова, потом подошел к двери и вытащил шпагу, торчавшую в деревянной переборке. Он несколько раз взмахнул шпагой, рассекая воздух, и наконец глухо, не оборачиваясь к Тараканову, сказал: — Хорошо. Я помогу вам переправить коллекцию через границу. Вы правы, я действительно многим обязан князю. И я не хочу, чтобы эти сокровища были разграблены… — И, обернувшись, добавил: — Или попали в ваши руки.
Тараканов улыбнулся:
— Вы не доверяете мне. Что ж, это ваше право. Со временем вы сами убедитесь, что я не обманываю ни вас, ни князя.
Маркиз поклонился.
— А этот ваш мальчуган… он нам пригодится, — сказал Тараканов. — Это очень хорошо, что у вас есть мальчуган.
На узорных воротах Знаменского имения князя Тихвинского висел большой амбарный замок. Калитка тоже была закрыта. Маркиз подсадил Кешку, и тот проворно перебрался через ограду.
— Отодвинь щеколду, — сказал Тараканов. Тяжелая заржавленная щеколда не открывалась.
— Камнем стукни, — посоветовал Маркиз.
Кешка нашел камень и стукнул по щеколде. Щеколда подалась. С резким скрипом открылась калитка. Когда все трое вошли. Тараканов прикрыл калитку и задвинул щеколду. К опустевшему барскому дому вела широкая липовая аллея, заросшая травой и сорняком. Поднявшись на парадное крыльцо. Тараканов достал ключ и открыл дверь. Из просторного вестибюля два полукруглых марша мраморной лестницы вели на второй этаж.
В парадных комнатах было полутемно. Свет едва проникал через закрытые ставни, на стенах не было картин, исчезли ковры, гобелены и мебель…
Тараканов остановился возле камина, на котором когда-то стояли часы со всадником. А Кешка подошел к зеркалу, покрытому густым слоем пыли. Он стал водить пальцем по стеклу, и в луче пробивающегося из-за прикрытых ставен света постепенно появился причудливый контур сказочного коня с узкой длинной шеей, с вьющейся по ветру гривой… Маркиз подошел к зеркалу и нарисовал на Кешкином коне всадника в широкополой шляпе. Кешка засмеялся.
— А ну-ка, поди сюда, — окликнул его Тараканов и, указав на камин, сказал: — Полезай.
— Не полезу! — заупрямился Кешка.
— А я тебе говорю — полезай! — вспылил Тараканов.
— Чего это я в печку полезу? — Кешка посмотрел на Маркиза.
— Зачем ему лезть в камин?
— Скажите ему, чтобы лез в камин, я объясню, что делать.
Маркиз кивнул Кешке, и Кешка скрылся за каминной решеткой.
— Нащупай колесико. Сбоку. Нашел?
— Нашел.
— Поверни налево.
— Не крутится.
— А ты посильнее!
Тараканов прислушался к едва уловимому скрипу, доносившемуся из камина. И вдруг камин слегка вздрогнул и медленно стал поворачиваться, открывая тайник…
— Черт побери! — засмеялся Маркиз. — Надежное местечко!
Камин, повернувшись, открыл проход в темную комнату.
Тараканов нащупал в темноте фонарь, зажег его и осветил узкую комнату. Комната была пуста.
Кешка нагнулся и поднял с пола разбитую фарфоровую статуэтку.
— Что ты там нашел? — спросил Маркиз.
Он взял у Тараканова фонарь и осветил голубую фарфоровую фигуру коня с отбитым крылом.
— Лошадка… С крылами, — сказал Кешка.
— Это Пегас. Крылатый конь вдохновения, — сказал Маркиз.
В дрожащем свете фонаря Пегас казался сказочно прекрасным. Его глаза диковато смотрели на Кешку, а сохранившееся крыло, казалось, вздрагивало и трепетало.
— Где же ваши… ящики? — спросил Маркиз у Тараканова.
Тараканов вырвал из рук Кешки Пегаса и со злостью швырнул его на пол. Конь разлетелся вдребезги.
— При чем же тут этот… несчастный Пегас? — усмехнулся Маркиз.
К воротам имения тем временем подъехал удивительный кортеж. Впереди, на извозчике, рядом с молодой красивой дамой в пудреном парике сидел разбитной парень в кожаной тужурке, с мотоциклетными очками, поднятыми на лоб. За извозчиком ехал ломовик с ящиками и полосатой сторожевой будкой. За ломовиком следовала телега с гусарами и гренадером в высокой шапке, а еще дальше шесть лошадей, запряженных цугом, тащили золоченую карету, в которой какие-то молодые люди распевали “Яблочко”. Кортеж остановился около ворот, парень с мотоциклетными очками соскочил с пролетки и, открыв амбарный замок, распахнул ворота. Вся процессия с шумом подкатила к барскому особняку.
Перепачканный сажен Кешка выбрался из камина, снова закрывшего вход в тайник, в ту минуту, когда снизу послышался шум.
— Кто это? — встревожился Тараканов. — Что там за люди?
Маркиз подтолкнул Кешку за плечи.
— Ну-ка, отец Иннокентий, сбегай узнай, что там происходит.
Возле парадного подъезда заканчивались приготовления к киносъемке.
Возле полосатой будки прохаживался гренадер со старинным ружьем, у лестницы стояла карета, в которой сидела красавица в пудреном парике, на высоких козлах восседал ливрейный кучер в треуголке, а в открытой автомашине рядом с оператором и кинокамерой стоял наголо обритый режиссер в клетчатой курточке с накладными карманами. Приложив рупор ко рту, он кричал:
— Приготовились!.. Поехала карета! Камера!
Оператор завертел ручку. Гренадер сделал “на к-раул”. Дама, приложив к глазам лорнет, кокетливо выглянула из-за занавесок кареты.
— Стоп! — закричал режиссер. — Где грумы? Не вижу грумов! Боржомский, где грумы?!
Парень в мотоциклетных очках бросился к режиссеру.
— Какие грумы, Яков Николаевич? В сценарии грумов нет.
— А голова у вас на плечах есть?! — кричал режиссер. — Парадный выезд, шестерка цугом, ливрейный кучер, а кто на запятках? Я вас спрашиваю, кто на запятках?!
— На запятках? Пожалуйста, Яков Николаевич, я сам встану на запятки…
— Мне нужны грумы или хотя бы… негритенок!
— А где я возьму вам негритенка? Мы с вами не в Африке, Яков Николаевич.
— Вы уволены, Боржомский. Съемка отменяется, — неожиданно спокойно сказал режиссер и стал раскуривать погасшую на ветру трубку.
Именно в этот момент парадная дверь приоткрылась, и из нее выглянула удивленная физиономия Кешки.
— Съемка продолжается! — снова закричал Яков Николаевич. — Я нашел вам грума, Боржомский. Берите этого мальчишку, и чтоб через пять минут на запятках был негритенок!
Маркиз через щель в ставнях увидел, как Боржомский схватил Кешку за рукав и потащил к костюмерше, стоявшем на подводе у раскрытого ящика с костюмами.