— А я о чем все время говорю? Не получается, а так все на самом деле и было. Вы ограбили. Улики это говорят, вот в чем дело. Против фактов что скажешь?
Воронов вдруг резко вскочил. Лицо его побагровело, исказилось и стало страшным. Казалось, он сейчас обрушит на следователя удары своих длинных костлявых рук.
— А мне плевать, что у тебя получается! — срывающимся голосом закричал он. — Погубить хотите, дело пришиваете? Ишь как ловко подвел! Ты, может, еще скажешь, что я убить ее хотел?!
Дверь открылась. В камеру, привлеченный криком, заглянул дежурный по коридору. Митин сделал ему успокоительный знак.
— Не знаю, возможно, и хотели. Лишь счастливая случайность спасла женщину от смерти. Благодарите судьбу, Воронов, что она жива осталась. Лучше скажите, где спрятали вещи и деньги? В Москве, в Старой Рузе?
Воронов тяжело дышал. Подошел к окну, ухватился руками за прутья решетки, стараясь подавить вспышку ярости. Голос его звучал глухо, говорил он не оборачиваясь:
— Ничего не знаю… Не грабил, не убивал. Так в протоколе и запишите. Мало ли чего! Вы сначала докажите, что я грабил… придумать все можно.
— А мы ничего не придумывали. Зачем нам придумывать, когда у нас на руках все улики и доказательства? Попробуйте их опровергнуть. Ну, я жду. Молчите?
Парнем овладел страх. Он вернулся, сел на свое место, жадно закурил. Сергей Петрович тоже вынул сигарету.
— А как их опровергнешь? — тихо, словно говоря сам с собой, произнес Воронов, глядя в пол. Потом опять истерично закричал: — Не хочу я опровергать! Вы докажите!
— Ну вот, опять! — огорченно вздохнул Митин.
— Не грабил — и все!
Редки случаи, когда преступник сразу признает предъявленное ему обвинение. Обычно изворачивается, лжет, все отрицает. И сдается лишь припертый неопровержимыми уликами, показаниями свидетелей или на очной ставке. Но бывают и такие, что несмотря ни на что все равно упорно отказываются признать себя виновными.
По всей видимости, к последней категории принадлежал и Воронов. Митину был знаком этот тип людей; с ними тяжело и противно иметь дело — вопреки логике и фактам, они с маниакальной настойчивостью твердят одно: нет, нет и нет…
Неподготовленный к разговору о грабеже, захваченный им врасплох, надеявшийся, что все сведется лишь к случаю в Рузе, Воронов растерялся и тоже пошел по самому простому и легкому пути — отрицанию всего. Но что он будет говорить, когда лицом к лицу встретится с женщиной, которую ударил молотком?
Глава шестнадцатая
Процедура предъявления личности подозреваемого жертве ограбления была подготовлена строго по форме. Укладову из общей палаты перевели временно в отдельную, довольно большую, светлую, с двумя окнами, выходящими в сад. Женщину предупредили об ответственности за дачу ложных показаний. Воронов был доставлен из тюрьмы под конвоем — сопровождал его, кроме Митина и Бабина, конвоир охраны. В коридоре больницы недалеко от палаты, куда была переведена Укладова, дожидались четверо таксистов, специально подобранных Бабиным. Были они молодыми, худощавыми и примерно одного роста с Вороновым. Так требовал закон. Подозреваемый не должен резко отличаться от них наружностью.
В кабинете дежурного врача Бабин предложил Воронову надеть куртку со сквозной застежкой — «молнией», в какой тот был в ночь ограбления, и форменную фуражку таксиста. Воронов послушно надел. Был он молчалив, углублен в себя и все указания выполнял механически. Лишь время от времени шумно вздыхал, словно выполнял тяжелую работу. Щетины на щеках не было, тюремный парикмахер побрил его сегодня особенно тщательно.
— Здравствуйте, Галина Семеновна! — бодро приветствовал больную Митин, первым вошедший в палату. — Я не одни, мы тут целой компанией. Заходите, товарищи!
Укладова приподнялась. Бинт на ней был уже легкий, покрывал лишь часть головы, оставляя лицо открытым. Она была явно взволнована предстоящей встречей с бандитом и смотрела на входивших мужчин внимательно и испуганно.
Таксисты без халатов, ступая на носки, гуськом вошли в палату. За ними понятые — няня и медсестра. Митин пропустил их, стоя у двери. Сначала таксисты сбились в кучу, но потом встали у стены шеренгой. Воронов оказался с краю возле окна. Конвоир и Бабин, чтобы не заслонять шоферов, тоже встали у двери. Двое таксистов, самые молодые, почему-то ухмылялись, другие сохраняли серьезный вид. Все уставились на побледневшую больную.
— Прошу вас, Галина Семеновна… — начал Митин и не докончил фразу.
Укладова вытянула руку, указывая на Воронова, и закричала:
— Вот он, негодяй! Этот…
Затем зажмурилась, как от яркого света, схватилась руками за лицо и откинулась на подушку. Вероятно, перед ней опять возникла страшная ночная картина, когда грабитель замахивался на нее молотком.
Наступила полная тишина. Все повернулись к Воронову. У того медленно опускалась нижняя челюсть. Открытый рот его казался темным провалом на белом лице.
Затем произошло неожиданное: он вдруг сильно толкнул в плечо стоявшего рядом таксиста, дико закричал «А-а-а!..», одним прыжком вскочил на подоконник раскрытого настежь окна, мелькнул в нем тенью и исчез.
Произошло это в считанные секунды. Все оцепенели. Первым опомнился Бабин, рванулся с места, но ему помешали таксисты: повинуясь невольному импульсу, они уже сгрудились у окна. Он стал расталкивать их, продираясь вперед. Сзади конвоир лязгнул затвором пистолета, пронзительно вскрикнула медсестра.
Этой заминке у окна Воронову оказалось вполне достаточно: пригибаясь, кидаясь из стороны в сторону, как преследуемый зверь, он быстро скрылся в путанице узких, заросших кустами аллей.
Когда Бабин тоже выпрыгнул в сад с пистолетом в руке, ветки кустарника, потревоженные беглецом, уже перестали покачиваться. Все вокруг было мирно и тихо, будто ничего тут не произошло.
В глубине больничного сада стояли какие-то служебные пристройки, штабелем лежали ржавые остовы старых кроватей, тут же невысокая ограда. За ней улица. И остановка автобуса.
Бабин посмотрел во все стороны. Недавно отошедший от остановки автобус поворачивал за угол. Люди на тротуаре с любопытством смотрели на конвоира с обнаженным пистолетом, высунувшегося из-за больничной ограды, на встревоженного Бабина.
Черт его знает! Может, прыгнул в отходивший автобус или слился с толпой и шмыгнул в ближайший подъезд. И стоянка такси рядом…
— Шляпы мы, брат, с тобой оба! Вот что я тебе скажу… — со злостью процедил Бабин, вернувшись к испуганному конвоиру.
Регулировщик, сидевший в стеклянном «стакане» на углу перекрестка, издали увидел приближавшуюся на большой скорости «Волгу». Сейчас должен загореться желтый сигнал светофора, поставленного на автоматическое переключение. «Ведь не успеет затормозить, на красный поедет…» — подумал милиционер, заранее зная, как будет оправдываться нарушитель, и приготовился дать свисток.
Так и случилось: не снижая скорости, «Волга» проскочила перекресток, когда желтый сигнал уже сменился красным. Вслед ей раздалась трель милицейского свистка. Но машина не остановилась. Милиционер взял трубку телефона, чтобы предупредить о нарушителе соседний пост, по передумал: что-то в поведении машины было такое, что заставило его положить трубку на место. «Неспроста она так…» — решил он. Только что, буквально минуту назад он получил по телефону сообщение от дежурного по городу о дерзком побеге из-под стражи опасного преступника.
— Давайте предупредительный сигнал, — приказал Митин.
Теперь перед машиной открывалась «зеленая улица»: услышав издали резкий и продолжительный звук сирены, регулировщики неожиданно для шоферов переключали светофоры на желтый свет, поднимали полосатые жезлы.
Скорее! Скорее в Старую Рузу… Преступник, прежде чем окончательно скрыться, непременно должен заглянуть туда. Там, и скорее всего у Сиротиной, он спрятал деньги, отнятые у Укладовой. Он должен за ними явиться. Без них ему будет значительно труднее скрываться.
Последний поворот. Мелькнул справа светлый цилиндр Бородинской панорамы, и машина легла на курс. Вот где Луков мог показать свое мастерство. Он плотно сжал губы, чуть прищурил глаза. Проскочили Кунцево, Сетунь… Загудел ветер, цифра 100 на спидометре, как магнит, медленно притягивала к себе красную стрелку.
— Не гоните так, успеем, — сказал Митин.
— Ничего, Сергей Петрович, ничего!
Луковым уже овладел азарт. Сейчас он участвовал в гонках. Его соперником был неизвестный таксист, в машине которого сидел Воронов. Наверняка он обещал таксисту щедрое вознаграждение, и тот выжимал из машины все, что мог, махнув рукой на возможный прокол в техталоне.
— Как дети, в самом деле! Никогда не прощу себе, — процедил сквозь зубы Митин. — Стыд и позор! Ай, какой стыд!
Всю дорогу от больницы он молчал, забившись в угол. Бабин понимал его состояние и тоже держал язык за зубами. У него самого на душе было скверно.
— Это я виноват, Сергей Петрович, — вздохнул он. — Что мне бы встать у окна! Это ведь так элементарно! Да и кто мог подумать? Таксисты помешали, сгрудились как бараны. У меня бы не ушел, как миленького положил бы.
— Драка кончилась, Алеша. Не маши кулаками.
— А может, еще начнется? В Рузе.
Стрелка за стеклом спидометра перевалила за цифру 100.
— Нам еще аварии не хватало, — проворчал Митин.
Впереди шли грузовики с сеном, показалась встречная машина — обгонять грузовики было рискованно. Стрелка спидометра послушно поползла влево. Наконец грузовики удалось обогнать, впереди чистая лента шоссе, можно опять увеличить скорость — и снова препятствие: колонна автобусов с красными флажками. В окнах детские лица, ручонки с букетиками цветов.
Неужели Воронов окажется победителем в гонках?
В Рузе, высадив следователя и оперативника недалеко от дома Сиротиной, Луков проехал дальше и загнал машину в чей-то двор, чтобы не мозолила глаза. Было решено, что он тоже примет участие в операции. Одет он был в штатский костюм и поэтому мог ждать приезда Воронова на улице и, когда тот войдет в дом, занять позицию снаружи возле окна. Окно в комнате Тани было единственным, и если Воронов, как в больнице, вздумал бы выпрыгнуть из него, то угодил бы в руки Лукова.