— И без штуки поймали бы, сам знаешь. Неужели не надоело зайцем жить?
Ариф закончил, протянул Мамонову:
— На, читай.
Тот бегло просмотрел страницы протокола, привычно подписал каждую, вздохнул:
— Вот бы других пяти не было. Дождь-то какой, аж стекла взмокли.
За окном темно и действительно кажется, будто комнату от улицы отделяют лишь тонкие струи воды.
— Может, и брошу на этот раз, — неожиданно говорит он, — если сам решу.
Везде уже пусто, голоса слышны только у Мухаметдинова.
— Ну? — едва мы входим, спрашивает Рат.
— Этой кражи Мамонов не совершал. Завтра вынесу постановление о выделении в отдельное производство, — уверенно отвечает Ариф. Наверное, сегодня он впервые по-настоящему осознал себя следователем — лицом, чье решение обязательно, как обязателен для всех закон, в соответствии с которым оно принято.
— Докопались, — невесело бросил Рат.
— Мы его быстро найдем, вот увидишь.
Меня действительно охватила какая-то веселая уверенность. Неспроста же он взял игрушку. Здесь кроется какая-то психологическая загадка. А чем это хуже платка? И вообще преступление — из исключений, не подтверждающих правил, а с ними всегда легче.
— Придется с утра позвонить в газету, чтоб придержали материал, — сказал Фаиль. Он не очень силен в юриспруденции, но то, что называется социалистическим правосознанием, позволило ему верно оценить обстановку.
— И справочку тоже под сукно, по вновь открывшимся обстоятельствам.
К шутливому замечанию Рата Гурин отнесся с полным безразличием. Он уже потерял к нам всякий интерес и сидит, как посторонний. А может, он и есть посторонний?
К машине идем по звенящим от крупных капель дождя лужам.
Фонарик с надписью “Милиция” над входом в горотдел становится все меньше, превращается в светящуюся точку, сливается с другими огоньками Каспийска. Кажется, все они весело мне мигают: до свиданья, инспектор, до завтра!
НЕОЖИДАННЫЙ СВИДЕТЕЛЬ
Хорошо знакомый бакинцам норд, воспетый в стихах и лирической прозе местных авторов, свирепствовал пятый день подряд. Впрочем, свирепствовал — сказано слишком громко. Это не тайфун или ураган, сметающий на своем пути материальные ценности. Наш бакинский норд сметает уличный сор, состоящий главным образом из окурков и рваных билетов денежно-вещевой лотереи и лишь изредка позволяет себе выбить пару-другую стекол в легкомысленно распахнутых окнах. И все-таки мне кажется, никому из бакинцев, включая поэтов, он никогда не доставлял удовольствия. Что может быть приятного в ветре, который набивает рот пылью До скрипа на зубах, или в том, что очередной порыв вдруг швырнет в лицо кучу бумажных обрывков, перемешанных с высохшими листьями. На днях я спросил об этом у Лени Назарова, прочитав в газете его очерк “Пусть всегда будет норд”. Он снисходительно объяснил мне, что норд — символ полнокровной жизни. “Но разве нельзя символизировать моряну?” Леня с удивлением посмотрел на меня и сказал, что в этом, пожалуй, что-то есть.
Так вот, этот северный ветер непрерывно дул почти неделю, что по нашим бакинским представлениям означало приход зимы. Факт сам по себе рядовой и вполне естественный, но мне он напоминал О конце года и некоторых неприятных для инспектора уголовного розыска событиях, которые я с удовольствием оставил бы в уходящем году.
Но нераскрытую кражу в старом году не оставишь. Конечно, гораздо легче было бы найти настоящего похитителя тигренка сразу после кражи, но время было упущено, пока возились с Мамоновым. Положа руку на сердце, убыток Саблиных от кражи невелик. “Блузки-кофточки” — как выражается Рат Кунгаров. Разумеется, палочка в графе “нераскрытые преступления” не станет от этого тоньше или короче. Она отразится па соответствующих показателях нашего отдела точно так же, как если бы у Саблиных украли подлинник Левитана или гитару Иванова-Крамского.
И все-таки нераскрытых преступлений за весь год по нашему горотделу раз-два и обчелся. Что касается потерпевших, то они давно забыли о краже. Следовательно, дело совсем в другом. Статистика — объективная штука: в большинстве случаев неразоблаченный преступник не возвращается добровольно на стезю добродетели. Это означает, что любое из нераскрытых преступлений может обернуться новым и тут уж приходится переживать.
Вот и эта кража, так сказать, стала “моей любимой мозолью”. Время от времени на нее наступает мое прямое и непосредственное начальство.
Начальник горотдела Шахинов делает это со свойственной ему деликатностью. На очередном совещании он вкратце напоминает о задолженностях по линиям служб, в том числе: “Не все благополучно по линии УР с кражами из квартир”, и мне ясно, что имеются в виду злополучные “блузки-кофточки и плюшевый зверь”.
Начальник уголовного розыска Кунгаров по-приятельски наваливается на “мою мозоль” всей своей стокилограммовой тяжестью. После очередного шахиновского напоминания он вваливается в мою комнату — от его появления она становится совсем крохотной — и интересуется: “Ну, что нового у тебя по тигру?” Он, конечно, отлично знает, что ничего нового у меня нет и поэтому в ответе не нуждается. В разыгрываемой миниатюре Рат сам и автор, и режиссер, а мне отведена роль статиста. “Значит, пока ничего нового?” — сокрушенно качает головой и вдруг, изображая на лице озарение в сто “юпитеров”, словно впервые узнал подробности, продолжает: “Это же надо, как ловко ты припер тогда Мамонова. Неужели он так и сказал: “В глаза не видел никакой игрушки и квартиры тоже?..” Я, естественно, молчу, и Рат традиционно заканчивает: “Вот радость-то…”
Ветер стих, как будто его и не было. Норд всегда и появляется и исчезает внезапно, едва ли даже метеорологи могут достоверно предсказать его поведение.
Конец рабочего дня. Я иду по центральной улице. Тротуары полны, идти не спеша становится все труднее. Растет наш спутник. Все-таки я типичный горожанин: всегда мечтаю о тишине и просторе, а свернуть в боковую улочку выше моих сил.
Я возвращаюсь в горотдел после встречи со своим знакомым: мы помогаем ОБХСС в установлении клиентов одного матерого спекулянта. Мы — это сотрудники уголовного розыска, а если что-нибудь не ладится у нас, ребята из ОБХСС помогают нам своими возможностями. (В этом и заключается смысл таких понятий, как взаимодействие, взаимовыручка, взаимная информация и так далее, которые содержатся в служебных директивах и наставлениях.)
Сотрудники милиции по долгу службы обязаны находить точки соприкосновения с самыми разными людьми. На практике это чертовски трудная вещь. Кто не верит, пусть попробует для начала установить мало-мальски терпимые отношения с соседями по новому многоквартирному дому. Если вам удастся в течение года хотя бы узнавать “своих” жильцов при встрече и добиться ответного раскланивания, не тратьте больше времени и поступайте “в сыщики”, у вас — призвание.
В свое время я именно так и сделал: был убежден, что при желании мне удастся “разговорить” даже каменную статую. Поработав несколько лет, я понял, как сильно преувеличивал свои способности, и меня уже не удивляло, когда некоторые из моих собеседников реагировали на мое присутствие не более настоящих статуй. Однако мой сегодняшний поход был удачен.
Так я шел по улице, мысленно перемежая приятное и неприятное, события давнопрошедшие и “прямо с печки”, и не подозревал, что вот сейчас, буквально через несколько шагов мне опять надавят на “любимую мозоль”, причем весом совершенно ничтожным по сравнению с кунгаровским и тем не менее гораздо более чувствительно.
Размышления размышлениями, но я своевременно увидел выходившую из магазина мне наперерез Лелю Саблину — потерпевшую по злосчастной краже. Реакция у меня хорошая, я мгновенно свернул круто влево, перешел улицу и на противоположном тротуаре прямо уткнулся в поджидавших свою Лелю Игоря и беби. Едва я поздоровался с папой Саблиным, беби дернула меня за полу плаща — слава богу, плащ не протокол допроса, который в аналогичных обстоятельствах с треском разорвался, — и спросила:
— Дядя, а хде мой Усатик?
Одно дело, когда тебе на “мозоль” наступает начальство, и ты вынужден молчать, но в данном случае я просто не знал, что ответить.
Выручила подошедшая мама Саблина. В ее присутствии остальные члены семьи всегда умолкали. Даже беби подсознательно понимала, что Лелю все равно не переговорить.
Я хотел извиниться по поводу затянувшейся поимки вора, но пауза оказалась слишком короткой даже для моей реакции. Заговорила Леля:
— Здравствуйте, здравствуйте… Вот это встреча… Мы только на днях о вас вспоминали, правда, Игорек? Как ваши дела? Все ловите? Ну и работка, хуже чем у Игоря в лаборатории. Я в смысле вредности. А молоко вам не дают?
— Его заслужить надо. Юная гражданка требует своего Усатика, а… — Я беспомощно развел руками. — Одним словом: виноват.
— Да что вы, что вы, она и думать о нем забыла.
— Сиюминутный каприз, — вмешался солидно молчавший Игорь, — увидела вас и вспомнила своего тигра.
— По ассоциации?..
Мы смеемся, и прохожие начинают на нас оглядываться. Едва ли кому-нибудь из них приходит в голову, что эта веселая компания составлена таким замысловатым образом. Просто счастье, что вор взял в квартире всего ничего. Симпатичные эти Саблины, но и они вели бы себя иначе — пропади у них что-то ценное. И это тоже было бы естественным.
— А если всерьез, ребята, — продолжаю я, — то теперь вашего гостя быстро не найдешь. Так уж получилось, что мы его с самого начала за другого приняли.
— И черт с ним.
У Игоря на лице появилось знакомое по прежним встречам выражение: “Мне бы ваши заботы!”
— Конечно, черт с ним, — повторяю я за Игорем, — не ангел. В этом — все дело.
— Скажите, вам действительно важно его найти? Я ведь думала…
— По-моему, важно и нам, и вам, всем, — мягко возражаю я. — Другое дело, кто не нашел. Не нашли мы — милиция. Тут уж вы ни при чем.
— И мы тоже виноваты, — решительно заявляет Леля. — То есть я хочу сказать — Игорь виноват. Конечно. Это ты тогда твердил: “Дался тебе этот ворюга, скоро получу тринадцатую, и купишь себе тряпки”, как будто в тряпках дело. А теперь, наверное, поздно, но я все равно расскажу.