— Степное, — прерывая раздумья капитана, прокричал пилот.
Зенич посмотрел вниз — село было маленьким, несколько десятков одинаковых аккуратных домиков вдоль дороги.
— Садимся, — крикнул он и для убедительности ткнул вниз рукой.
— Понял, — кивнул пилот.
Сели в том месте, где прерывалась посадка, отделяющая дома от дороги, — здесь был въезд в село. Это было шумное зрелище, но никто не вышел на него поглядеть. Убаюканное мерным шумом дождя, лежало перед ними село Степное, и где-то здесь, если верить документам рейса, жила одна из пассажиров. Симпатичная блондинка. Четвертая.
«С чего начать? — прикидывал капитан. — Зайти в один из домов и спросить? Когда ближайшие соседи — всего лишь несколько десятков семейств, должны же они знать, кто, куда и зачем отсюда уезжает».
Распахнув дверку кабины, он спрыгнул и обнаружил, что стоит на асфальте. Въезд в село был асфальтирован и дорожка вдоль домов тоже. Зенич пересек дорожку и открыл калитку ближайшего дома: Метрах в пяти от аллеи, соединяющей калитку с домом, стояла большая будка. Пес, если он был в будке, наверное, дремал, и капитан беспрепятственно прошел к дому. Постучал.
Появилась сумрачная баба. Спросила:
— Чего?
— Извините, это Степное?
— Степное, — сказала баба, с подозрением глядя на Зенича.
— Я ищу женщину, которая уезжала в Южное и сегодня ночью вернулась, — изложил капитан свое дело.
— А фамилия как?
— Не знаю.
— Тогда и я не знаю, — сказала она, всем своим видом давая понять, что не намерена продолжать разговор.
«Безнадежно, — решил Зенич. — Интересно, они тут всегда такие или только по дождливым субботам?»
— Ну, а власть у вас есть? — спросил он.
— Какая власть?
— Сельсовет.
— Второй дом налево.
Возвращаясь к калитке, он чувствовал на себе ее взгляд. «Крутая женщина, — думал он. — А вдруг собаку спустит?»
На фасаде второго дома слева не было никакой вывески, и капитан решил, что ошибся. Но вывески не было ни на соседнем доме, ни на доме рядом, и он вернулся к тому, на который указала женщина. Дверь дома неожиданно распахнулась, навстречу шагнул невысокий, плотного сложения мужчина с висячими в пол-лица усами, в дождевике и спросил в точности как баба:
— Чего?
— Здесь сельсовет?
— Здесь, — сказал мужчина. — А вы кто будете? Зенич назвался.
— Извините, товарищ капитан, — сразу подобрел мужчина. — Не ждали мы гостей. Ваш вертолет?
— Наш.
— Отлично стала милиция работать! Председатель здешнего сельсовета Марыганов, — наконец догадался представиться мужчина. — Прошу в дом.
— Я спешу, товарищ Марыганов, — сказал капитан. — Поговорим здесь. Меня интересует молодая симпатичная женщина. Блондинка.
— Блондинка? — хитро улыбнувшись, переспросил председатель. — Так бы сразу и говорили. Симпатичных блондинок в наличии имеется три. Учительница, жена агронома, тоже агроном, и заведующая магазином, она же продавец. Заведующая как с утра укатила продукты получать, так еще не вернулась. Учительница в школе, агрономша в поле…
«Что ты мелешь?» — подумал капитан, а вслух спросил:
— Какое поле?
— Это я так, для рифмы, — пояснил председатель. — Грешен. Люблю другой раз в разговор рифму вставить. Вообще-то агрономша теперь дома. И учительница тоже.
— Женщина, о которой идет речь, приехала сегодня ночью на автобусе из Южного, часа в три. Мог ее кто-нибудь видеть?
— В такое время вряд ли. Вот разве что сторож…
— Какой сторож?
— Дед Марк. Магазин сторожит. Магазин — вон он… — Председатель показал. — А напротив как раз остановка автобуса.
— Где сейчас сторож?
— В магазине, где ж ему быть. Он там и живет, при магазине.
— Проводите, пожалуйста.
Магазин находился метрах в двухстах от сельсовета — традиционный сельский магазин, где продавалось все. На двери висел большой замок.
— Нам не сюда, — сказал председатель. — Нам с другой стороны.
Они обошли дом и, перешагивая через разбитые деревянные ящики, валявшиеся повсюду, приблизились к обитой железом двери, которую пересекал по диагонали массивный железный брус.
— Закрыто, — констатировал Зенич.
— Это для виду, — успокоил председатель. — И для продавщицыного спокойствия, чтоб дед не сбежал. Он изнутри дверь открыть никак не может.
— Ну, а замок?
— Днем это бутафория, — пояснил Марыганов. И добавил весело: — Кому надо, тот знает. — Он открыл замок, выдернул нижний конец бруса из паза, отвел брус в сторону, распахнул дверь и пригласил: — Прошу!
Они вошли и попали в затхло-темный мир. Прямоугольник двери был единственным источником света в помещении, служившим, по-видимому, складом.
— Где же ваш дед? — спросил капитан.
— Здесь, — ответил председатель. — Никуда не делся.
В дальнем углу кто-то зашевелился, и сиплый голос спросил:
— Тебе чего, Ермолаич, бутылку?
— Брось свои шутки, дед, — мрачно сказал председатель. — А ну выдь-ка, дело есть.
В углу еще долго кряхтели, потом, осторожно ступая, из темноты возник и приблизился ветхий безбородый старичок лет восьмидесяти, в фуфайке, в валенках, но без шапки.
— Ружье где? — пугнул его председатель. — Почему без ружья?
— Есть ружье, — сказал дед. — Есть. Возьму, если потребуется. Что-то тебя, сынок, не признаю, — сказал он Зеничу. — Ты наш, степновский?
— Я из милиции, дедушка, — сказал капитан. — Я к вам по делу.
— Зачем из милиции? — не понял дед. — Службу несем исправно. Никогда ничего не пропадало.
— Товарищ тебя, дед, не проверять приехал, — объяснил председатель. — Он тебя кое о чем порасспросить хочет.
— Пусть спрашивает, — разрешил сторож.
— Спрашивайте, пока он в настроении, — шепнул председатель Зеничу. — Старик крутой. Сдвинется винтик — слова из него не вытяните.
— Вы сегодня ночью дежурили? — спросил капитан.
— Дежурил. Я, сынок, всегда по ночам дежурю.
— Где вы находитесь ночью?
— В магазине. У двери ящик пристрою и сижу до утра.
— Можно взглянуть?
— Чего ж нельзя? Можно.
Дед отошел к стене, нашарил и распахнул дверь в магазин. Капитан с председателем шли следом.
Из двух больших окон магазина отлично просматривались и посадка, и дорога, и то место, где стоял вертолет.
— Ух ты, ветрогон! — увидев его, сказал дед.
— Не ветрогон, а вертолет, — поправил председатель.
— Ну, вертолет. Твой, сынок, ветрогон?
— Мой, дедушка, — сказал Зенич.
— Да ты, я вижу, большой начальник! — удивился дед. — Ты давай спрашивай, я тебе все расскажу.
— Вы всю ночь здесь сидите?
— Дежурю, — уточнил дед.
— Дежурите. Если кто под окнами ходит, видите?
— Вижу. Только редко кто теперь ходит. В такую погоду по домам все больше сидят. А если и ходят куда, так это к нам, в магазин.
— По ночам улица освещается?
— Освещается, — сказал председатель.
— Когда освещается, когда нет, — уточнил дед. — На столбе, что у магазина, лампочка не всегда горит.
— Вчера горела?
— Горела.
— И вы видите все, что происходит на улице?
— Все! — с гордостью сказал дед.
— Он у нас на спор пять пустых консервных банок с пятидесяти метров из дробовика сшибает, — вставил председатель. — Все с первого выстрела. Есть такие, которые не верят. Так потом им это дорого обходится.
«Лихой дед», — подумал Зенич.
— Значит, автобусы, которые проходят по шоссе, видите? — спросил он.
— Если останавливаются, вижу.
— Сегодня ночью останавливался?
— Было.
— Приехал кто-нибудь?
— Учительша наша. А с ней мужчина. Представительный такой, в светлое одетый. Он ее под ручку держал. До дому проводил да там, видать, и остался. А чего? — отреагировал дед на предостерегающий жест председателя. — Девка интересная, молодая, да одинокая к тому ж. Мне б годков тридцать скостить…
«Их уже пятеро, — отметил капитан. — Пятеро из шести, чье отсутствие на месте аварии объяснено. Только вот пусть мне кто-нибудь скажет, хорошо это или нет».
— Домой, говорите? — переспросил он. — А где дом-то?
— Да вон он, — показал дед в окно.
ШЕСТНАДЦАТЬ ЧАСОВ ПЯТЬДЕСЯТ СЕМЬ МИНУТ
Председатель сельсовета довел капитана до самого дома.
— Спасибо, — поблагодарил Зенич. — Теперь я найду сам.
— Хорошо, — сухо сказал председатель. — Если что, так я в сельсовете. — Повернулся и ушел не оглядываясь.
«Странно и страшно вот так лезть в чужую жизнь, — думал капитан, пересекая дворик. — Нас волнует, все ли у нее в порядке, а ей, может, вовсе не надо, чтобы кто-нибудь об этом беспокоился. Я ее никогда не видел и даже не знаю, как она выглядит, и вообще ничего о ней не знаю. Но это даже лучше, потому что, когда знаешь о человеке многое, всегда труднее обосновать моральную сторону подобного визита. Нам далеко не все равно, что будет в доме после того, как в нем уже не будет нас. Даже если пришли мы с архиблагородными целями. Да, гостей здесь не ждут и им не обрадуются».
Он коротко и сильно постучал. Потом постучал еще раз.
Вышла женщина лет двадцати пяти. Стояла за стеклянной дверью, но не открывала и смотрела на Зенича.
«Действительно красивая и действительно блондинка, — отметил капитан. — Никогда бы не подумал, что в этой глуши могут отыскаться такие хорошенькие учительницы».
— Я из милиции, — сказал он, не дождавшись вопроса.
— Из милиций? — удивилась женщина. — Ко мне?
— К вам, если вы Кузьменко.
— Хорошо. — Она растерянно оглянулась и, не обнаружив никого у себя за спиной, щелкнула задвижкой. — Входите.
Зенич вошел и протянул ей свое удостоверение. Повертев удостоверение в руках, она, так и не раскрыв, вернула его.
— Слушаю вас.
Приглашать его в комнату она не собиралась. Дверь в комнату была приоткрыта, но простенькие, в два цвета, гардины не позволяли увидеть, что происходит внутри и кто там есть.
Затевать объяснение в таких условиях капитану было невыгодно. То, о чем они станут говорить, наверняка услышат в комнате. Кроме того, им обязательно надо побеседовать втроем. Вряд ли это устраивало Кузьменко, но тут уж Зенич ничего не мог поделать.