«Какую особую?» А дедушка смеется: «Потом узнаешь…» А специфика эта бывает разная… Я в словаре смотрел. А дедушка сейчас на Юпитере… Вы что думаете, я жадный стал, да? Специфика…
Армен хотел еще что-то сказать, но только махнул рукой.
— Где они, таблетки эти? — спросил я.
— Дома…
Мы с Лилит немножко подумали и решили, что если съедим по три оставшиеся («Испытаем», — не забыла поправить Лилит), это для всех будет только лучше — и для Армена, и для дедушки, и для специфики.
— Арменчик, мы просто должны помочь вам с дедушкой провести опыт, понимаешь? — втолковывала Лилит.
Армен только кивал головой.
— Слушай, а как они будут действовать? — спросил я Армена на другой день, когда он вручал мне мои таблетки.
— Вообще-то дедушка мне не стал рассказывать. Он говорит: «Сам узнаешь».
— Ну и что?
— Ну и ничего! Откроешь марсианский учебник, посмотришь, полистаешь, и у тебя такое чувство, как будто ты все это знал раньше, только чуть забыл, а теперь сразу вспомнил, понимаешь?
— «Понимаешь, понимаешь»… — передразнил я Армена, — один ты у нас все понимаешь. В свое время мы продолжим наш разговор по-марсиански, коллега!
(Еще вчера я придумал, что скажу так Армену. Жаль только, что мы разговаривали с глазу на глаз, без Лилит.)
Шло время — недели и даже месяцы, а марсианский подвигался туго. Я раскрывал учебник, листал, упорно перелистывал, просматривал, закрывал, опять открывал, но ни разу не было у меня такого чувства, что я все это знал раньше, а теперь сразу вспомнил. Кончилось это контрольной, а контрольная кончилась плохо… Я перестал просматривать, стал прочитывать. Кое-что начало получаться, я обрадовался, но быстро сообразил: то же самое было и раньше без всяких таблеток. Стало обидно. Дело, как говорит мой папа, пошло уже на принцип. Я засел за учебник, принялся заучивать наизусть — словом, стал зубрить. Все время уходило на этот марсианский!
Дошло до того, что я залез в учебник математической лингвистики для старших классов, выписал кое-какие уравнения и схемы структурных связей марсианского языка. Вывел даже две формулы (полторы, как сказала наша математичка: ей отдала мои таблицы «марсианка»).
У самой «марсианки» по языку я после всех трудов получил только четверку, так что за полугодие выходила типичная «твердая тройка».
У Лилит дела были не лучше. Она призналась мне, что с горя, пока сидела за учебником, даже написала большую повесть про нашу школу и про марсианский язык.
С Арменом мы, естественно, опять поссорились. Лилит сказала, что он дал мне, наверное, обыкновенный амидопирин. На это Армен страшно обиделся и заявил, что есть такие люди, которым ни волшебные таблетки не впрок, ни даже живая вода и которых, стало быть, спасет один только колпак да кнопка! С Юпитера приехал дедушка Армена, и мы решили, что Армен ему все расскажет.
В понедельник на нашей скамейке должен был состояться крупный разговор. Но тут меня с бухты-барахты погнали на математическую олимпиаду. Сроду со мной такого не случалось: четверочки по алгебре мне всегда вот как хватало. Я сначала не поверил, потом хотел отказаться, разговор затянулся, в общем, когда я прибежал к скамейке, Лилит с Арменом давным-давно уже были там. И вид у них…
Это меня и удивило: вид у них был самый веселый. Оба вскочили мне навстречу.
— Ну, говорил ты деду? — с ходу, не отдышавшись, накинулся я на Армена.
— Говорил!.. — Армен прямо сиял.
— А он что?
— Смеется!..
— ?..
— Арменчик, можно я ему скажу? — перебила Лилит. — Ашот, ты ничего за собой не замечаешь? Ну, необычного чего-нибудь, чего раньше не было?.. Ты подумай, Ашот.
Я пожал плечами:
— Да вроде бы…
— Ну, скажи, что ты делаешь последнее время? — улыбаясь, спросил Армен.
— Только и делаю, что марсианский учу. И она тоже, — я кивнул на Лилит.
— Так. Ну, а еще-то что-нибудь ты делаешь, учишь?
— Еще?.. Да ты можешь толком сказать?
— Толком?.. Пожалуйста: не учишь ты. Понял? Не учишь. Только марсианский. А теперь скажи, отметки у тебя какие?
И тут до меня дошло. В самом деле! Я же почти не занимался ничем, кроме марсианского. И — ничего! Откроешь учебник, просмотришь — вроде что-то вспомнил, что-то знаешь. Не то чтобы блестяще, но ведь четыре балла — мне больше не надо… Стоп! А математика? Олимпиада?
— А ты читал, что Лилит написала? Какую повесть! Вещь! Это не я говорю, это дедушка говорит. — Армен на всякий случай отодвинулся от Лилит подальше. Но Лилит не прореагировала, и я так этому удивился, что даже не сразу обиделся: дедушка-то, оказывается, повесть уже читал, а я о ней только слышал.
— Ты лучше расскажи опять все по порядку, Арменчик, — попросила Лилит.
И Армен рассказал. Каких только слов он не произносил! Врожденная предрасположенность… Активная память… Пассивная память… Избирательность… Направление… Стимулирование… Объективное выявление… Эти я запомнил (если не перевираю, конечно), но таких слов было гораздо больше. Я слушал, слушал, потом не выдержал:
— Армен, прости, пожалуйста, ты сам-то все понимаешь, что говоришь?
Но Армен не смутился.
— Дедушка говорит, что настоящий лингвист — это тот, кто правильно употребляет слова, которые не всегда сам понимает! — И Армен как ни в чем не бывало продолжал лекцию.
Оказывается, он, Армен, прирожденный лингвист, то есть ученый-языковед. Поэтому ему нипочем марсианский. Я, по-видимому (это Армен сказал «по-видимому»), по складу ума математик. А Лилит — скорей художественная натура, это всегда сложный случай (Лилит слегка покраснела и отвернулась), а сложную предрасположенность направленно стимулировать особенно трудно.
— Армен, слушай, — взмолился я, — пускай ты лингвист, но я не лингвист. Если я не понимаю слов, то я ничего не понимаю. Говори такие слова, которые ты понимаешь и все понимают, ладно?
— Ладно, — сказал Армен и вздохнул: — Я постараюсь.
В общем, выходило, что у любого человека есть способности. И очень-очень большие, «непредставимо большие» — так говорит дедушка Армена.
Но раз так, значит, дело не в таблетках. А в тебе самом. Это ты умный, а не какие-то там дурацкие таблетки. Однако ум твой до поры до времени как бы спрятан, как бы в подполье скрывается. А таблетки-то как раз его и вытаскивают на свет божий…
Вы спросите: а как же быть тем, у кого таких таблеток нету? Я думаю, самому стараться, пробовать, искать — учить все уроки подряд. Глядишь, что-нибудь и проклюнется!
И, главное, тут надо помнить: ты не зря стараешься, не впустую, ты свои собственные огромные способности для себя добываешь.
Вот как мы, например, трое: взяли и добыли!.. Что-что вы говорите? Таблетки?
Да в том-то и дело! Нам дедушка Армена потом признался: это были самые простые таблетки, неволшебные.
Амидопирин!
Владимир Шитик{*}НАСТАВНИК(Перевод с белорусского А.Дмитриева)Фантастический рассказ
Школа стояла на высоком песчаном берегу большого озера. А вокруг шумел красивый парк. Липы, клены, ясени были аккуратно подстрижены. Садовник говорит, что именно в этом и заключается красота.
А я, глядя на посыпанные желтым песком дорожки и яркие, как огонь, клумбы, вспоминал картину, висевшую в школьном вестибюле: среди леса вдруг открылась полянка, где бежал серебристый родниковый ручей. Красиво — да только почему-то ни у кого не возникало желания побывать там.
Картина оставалась картиной, и ей не хватало жизни, движения. Так и с парком. В своей подстриженной красе он утратил главное. Нам почему-то больше нравился остров на озере. Лес там сохранился в своем первозданном виде. Кусты были густые, как заросли в джунглях. Деревья, вывороченные с корнем, напоминали в полумраке силуэты каких-то доисторических зверей.
У каждого класса на острове был свой излюбленный уголок. Там собирались, гуляли, мечтали, спорили. Нашим местом была окруженная густым орешником поляна, посередине которой рос серебристый тополь. Он был очень старым: даже взявшись за руки впятером, мы едва могли обхватить его ствол. Метрах в двух от земли во все стороны отходили толстые ветви. Мы любили сидеть тут под вечер, скрытые сумраком и листвой от всего мира.
Мы представляли себя путешественниками, которых судьба закинула на неизвестную планету. В ветвях тополя гудел ветер, волны с шумом набегали на берег, а нам было и радостно, и немного боязно.
Ребята из других классов приходили на остров со своими наставниками. Мы же почти всегда одни. Не потому, что не любили своего наставника. Он был добрый, ласковый. Но временами он не понимал нас или не хотел понять. Мы, как и все в нашей школе, грезили о космосе. И всем старшеклассникам наставники рассказывали про путешествия к планетам и звездам, возили их на космодромы, а отправляясь на экскурсии в Австралию или на Огненную Землю, обязательно заказывали места в ракетоплане. От нашего же наставника мы почему-то никогда не слышали ни слова даже про самые интересные полеты. Однажды во время урока пришло сообщение, что возвращается экспедиция с Тау Кита, но он и не подумал прокомментировать новость. Мы слушали затаив дыхание, а наставник отошел к окну и, пока шла передача, задумчиво глядел на пустынный озерный плес.
Радовалась вся Земля, и только он один, казалось, оставался безразличным. Это нас удивляло и настораживало: мы уважали и любили своего наставника, но безразличия к космосу никому не могли простить. Даже ему. И у нас появилась от наставника тайна…
Знал ли наставник про нее? Наверняка. Он понимал нас лучше нас самих. Порой мы забывали, что ему уже под девяносто — такой он был выдумщик. Но он словно нарочно не замечал нашего стремления лететь в космос. Если даже на уроках случалось проходить темы, связанные с историей освоения космоса, он обязательно говорил:
— Штурм космоса — не романтика, ребята. Это тяжело даже взрослым.