— Что-то связанное с «Храмом», — ответил Росовски. — Шеф получил важную информацию от Нормана.
— Кто такой Норман?
Росовски вел машину очень осторожно. Ночные улицы были оккупированы ремонтными службами. Под лучами мощных прожекторов рабочие в касках приводили асфальт в порядок. К утру они должны были все закончить. Ремонтировать дороги в Токио можно только ночью: днем это привело бы к множеству пробок.
— Норман — личный контакт шефа, он сам с ним встречается и снял для этого квартиру. Норман — японец. Нисэй.
— Нисэй?
— Да, он японец, родившийся в Соединенных Штатах. Его отец работал в так называемом «органе Кеннона». Вы, конечно, вряд ли знаете это имя, но в свое время Кеннон наводил тут на всех страх: руководил сразу после войны армейской разведкой и чувствовал себя полным хозяином в Японии — ведь управление стратегических служб уже расформировали, а ЦРУ еще не создали. Странный был человек. Ковбой в роли разведчика. Любил стрелять и всегда носил с собой пистолет с рукояткой, отделанной десятииеновыми монетами. Потом его заставили уйти с этого места. Говорят, что это сделал сам Макартур. Так вот, у Кеннона работали двое японцев — муж и жена. Когда его отозвали, они тоже уехали в Америку. Боялись, вероятно, своих соотечественников. Кеннон и его ребята вели себя слишком свободно, в методах не стеснялись. Золотое было время — полные хозяева в стране. Не то что сейчас… — В голосе Росовски звучали ностальгические нотки.
— А при чем тут Норман? — прервал его Аллен.
— Эти двое японцев родили в Америке сына и назвали его Норманом. Они хотели, чтобы он американизировался — ведь он имел право на американское гражданство — и остался в Штатах навсегда. Но когда родители умерли, он решил съездить в Японию. Паспортными делами, как известно, занимаются наши люди. Американцев японского происхождения наша разведка всегда старается как-то использовать. Особенно с тех пор, как 120 тысяч американцев японского происхождения в 1942 году загнали за колючую проволоку, язвительно добавил Росовски, — где они просидели до конца войны. За одну ночь после Пёрл-Харбора все нисэи превратились в интернированных лиц и лишились всего имущества, хотя даже министр юстиции и директор ФБР считали, что они не представляли угрозы для национальной безопасности. В то же время гораздо большие немецкая и итальянская общины избежали подобных мер. Только по одним японцам пришелся удар, вызванный смесью расового антагонизма, зависти к процветавшим нисэям и истерии из-за ожидавшегося японского вторжения после Пёрл-Харбора. Инициатором интернирования был командующий вооруженными силами Западного побережья генерал-лейтенант Джон Л. Девитт, который выразился так: «Япошка есть япошка! Какая разница, гражданин он США или нет». Потом-то, когда настоящая война началась, сразу о нисэях вспомнили. В военной разведке служило шесть тысяч японцев. Я думаю, они спасли жизнь многим американцам, которые их так презирали. Они были единственными солдатами в армии, кому полагалась личная охрана. Их приходилось защищать от собственных войск. Впрочем, многих нисэев убили все же сами американские солдаты. Особенно ужасно, когда гибли наши разведчики — нисэи, возвращавшиеся из японского тыла с важными документами.
— Я слышал об этом, — нетерпеливо заметил Аллен. — Но что там с Норманом?
Росовски благополучно проскочил на красный свет, надеясь на спасительную ночную темноту.
— Словом, на Нормана обратили внимание у нас в управлении. К счастью, поручили им заняться человеку, который в пятидесятом году разбирал бумаги, оставшиеся после Кеннона. Он вспомнил о родителях Нормана.
Они выехали на какую-то ярко освещенную улицу, на которой, одинаково расставив ноги и заложив руки за спину, стояли двое полицейских. Увидев машину Росовски, один из них повелительно махнул рукой, приказывая остановиться. Росовски затормозил.
— У вас же дипломатический номер, — запротестовал Аллен.
— А зачем с ними ссориться? — пожал плечами Росовски.
— Тогда не нарушайте правила. Проскочили на красный свет, а они зафиксировали.
Подошедший к машине полицейский наклонился, чтобы разглядеть лица сидящих в машине. Внимательно посмотрев на Аллена и Росовски, он кивнул: «Проезжайте».
Росовски дал газ.
— Ищут кого-то, — неуверенно пробормотал он.
— Так что с Норманом? — Аллен был настойчив.
— С неделю слушали его разговоры, всадили аппарат ему в телефон. Норман собирался уехать в Японию насовсем. Своей девушке он несколько раз говорил, что больше всего боится, как бы в Японии ему не припомнили службу родителей в американской разведке. И без того нисэй — человек второго сорта, а уж работа на иностранную разведку… Наши психологи, понаблюдав за ним, сказали, что к нему можно подобрать ключи. С ним встретился наш нынешний резидент, он как раз собирался в Японию. Резидент принес на встречу все документы, относящиеся к деятельности его родителей. Он не стал угрожать Норману. Напротив, обещал полностью скрыть его прошлое, подготовить новые документы, дать денег, поклялся, что взамен не станет требовать обычных услуг. Психологи инструктировали резидента: главное — не затронуть самолюбия Нормана, надо, наоборот, подчеркивать его исключительность. Шеф сказал Норману, что лишь иногда они будут встречаться как равный с равным и беседовать об американо-японских отношениях. Норман согласился, — констатировал Росовски, — у нас были все козыри. Он уехал в Японию с новыми документами и поступил на государственную службу. Это было пять лет назад.
— Где он сейчас?
— Года три никто, кроме шефа, вообще не знал, где Норман. Потом он стал работать в государственном комитете по обеспечению общественной безопасности, который подчинен непосредственно канцелярии премьер-министра. Не путайте с бюро расследований при министерстве юстиции. Это разные ведомства.
— Да-да, — кивнул Аллен.
— По-прежнему с ним встречается только шеф. Мы не знаем Нормана в лицо, не знаем даже его японского имени. Я увижу его сегодня в первый раз. Однако все работники резидентуры отметили, что в последнее время шеф располагает важной информацией, получаемой не через наши каналы. Видимо, от Нормана. Насколько я понимаю, шеф попросил Нормана заняться «Храмом утренней зари». И если он нас пригласил, значит, Норман что-то узнал.
Они подъехали к обычному многоквартирному дому недавней постройки. В лифте Аллен посмотрел на часы — три часа ночи.
Дверь им открыл широкоплечий блондин. Аллен знал его: блондин занимался обеспечением безопасности нелегальной агентуры, в посольстве ведал вопросами культурного обмена и имел дипломатическое звание второго секретаря.
Имаи с удовлетворением отметил, что его еще не забыли. Начиная от охранника и кончая начальником отдела, его сослуживцы по токийскому полицейскому управлению кивали, кланялись и приветственно поднимали руку в зависимости от занимаемого ими поста и меры симпатии к Имаи, который вообще-то не относился к числу всеобщих любимчиков.
В комнате инспекторов его приветствовали вполне дружелюбно.
— У вас там, на Хоккайдо, кажется, тоже лето? Я смотрю, ты без теплого пальто. Или ты здесь переоделся?
— Имаи закаляется: даже в мороз ходит в одном костюме!
— Зато в каком! Нам теперь на Хоккайдо и ехать неудобно: скажут, оборванцы какие-то заявились.
Имаи с завидным хладнокровием выдержал порцию шуточек, без которых инспекторы не могли обойтись, принимаясь за ежедневные дела.
— Не смейтесь над Имаи, — подмигнул самый старый из инспекторов, Нагано. — На Хоккайдо он привык к уважительному отношению. Я слышал, тамошнего начальника снимают, хотят тебя назначить на его место, а?
Кое-кто ухмыльнулся, но инспекторы уже погрузились в работу. Несколько человек говорили по телефону, двое вышли. Появился незнакомый инспектор из патрульной службы. Тогда Имаи подсел к Нагано:
— У меня к вам просьба. У вас уникальная память на лица, а я пытаюсь найти следы одного человека.
— Чем занимается? — перебил Нагано. — Убийства, грабежи?
— Не знаю, — ответил Имаи, — он мертв.
— Это хуже, конечно, — покачал головой Нагано, — с живыми работать как-то проще. Но я надеюсь, что его гроб с собой не таскаешь, догадался сфотографировать?
Имаи достал пачку снимков.
Нагано долго их рассматривал, потом прикрыл глаза, вспоминая. Покачал головой.
— Я его никогда не видел. А что за история?
Когда Имаи закончил рассказ, Нагано заметил:
— Конечно, ручаться ни за что нельзя, но если этот твой парнишка и промышлял чем-то, то почти наверняка наркотиками. Пойдем спросим у специалистов.
Он попросил Имаи постоять в коридоре.
— Подожди, я сам наведу справки. Ты следователь и должен обращаться официально. Я выясню у ребят по-дружески.
Имаи пришлось долго гулять по коридору, вызывая недоумение сотрудников. В этом крыле здания его не знали.
Наконец Нагано выглянул в коридор и позвал Имаи.
За столом сидел такой же, как и Нагано, пожилой инспектор. Грубоватые, практически без образования и без шансов на повышение, эти люди когда-то составляли костяк управления, но теперь постепенно выходили на пенсию, уступая место другому поколению, которое шло из полицейских школ. Новички были прекрасно осведомлены о технике полицейского дела, но Имаи чувствовал, что им не хватает глубокого знания преступного мира. Такие люди, как Нагано, куда лучше разбирались в психологии преступника, чем в способах обнаружения старых кровяных пятен методом агглютинации, и показатель раскрываемости у них был выше, чем у молодых.
— Имя Тадаки не приходилось слышать? — спросил инспектор.
Имаи отрицательно покачал головой.
— Это руководитель мелкой банды якудза, в свое время откололся от «Ямагути-гуми». Несколько дней назад его нашли убитым. Думаю, что люди его бывшего босса свели с ним счеты. Этот парень, — инспектор щелкнул пальцем по фотографии, — когда-то работал на Тадаки. Года полтора назад исчез, прежде чем мы успели заинтересоваться им. Поэтому нет на него никаких данных. Но у меня должно быть где-то записано его имя.