Клаудия нахмурилась. Они не знали, кем был Джинн, и даже Арне не мог рассказать этого. Память Джинна пострадала то ли незадолго до того, как он оказался в Сигриде, то ли после Вторжения. Единственное, в чем они были уверены, так это в том, что Джинн не был человеком, феей, эльфом или великаном. Он был иной сущностью, пришедшей из другого мира, на которую богиня Геирисандра обратила свой взор. Из-за этого его природная сила, которую мужчина упорно постигал заново в течение двухсот лет, давалась труднее, чем он рассчитывал. Хотя как он мог рассчитывать на что-то, особенно с потерянной памятью, Клаудия не представляла.
– Звездный свет? – медленно повторил Третий, выделив каждое из слов. – Никогда о таком не слышал. Да и твоя кровь красная.
– Да, и это кажется мне… странным? – неуверенно закончил Джинн, почесав в затылке. – Я не знаю, в чем тут дело. Иногда, во время наших занятий, когда Пайпер пытается испепелить меня за отсутствие педагогических талантов, ее Сила тянется ко мне, и тогда я что-то вижу и вспоминаю.
Клаудия тут же уточнила:
– Что?
– Не знаю. Все так размыто. Я видел песок… целое море песка.
– Море песка, – повторил Третий. – Что еще?
– Звездный свет. Очень много звездного света. Он просачивался сквозь раны на руках.
– Это были твои руки?
– Нет, какие-то другие, светлые. А еще там был ветер… Шквальный, кажется.
– Шквальный ветер, значит.
Клаудии показалось, будто Джинн хотел исправить Третьего. Он на секунду открыл рот, посмотрев на него, но потом отступил назад и нахмурился, как если бы неожиданно посетившая его мысль вдруг исчезла.
– Возможно, ты слышала мертвых за спиной Джинна? – предположил Третий, повернувшись к Клаудии. – Кого-то, кто раньше молчал.
– На нем нет ни одного проклятия, которое ограничивало бы голоса мертвых за его спиной, – напомнила Клаудия.
– Ни на ком нет, но ведь иногда ты слышишь тех, кто раньше молчал.
Клаудии не понравился взгляд Третьего: она видела в нем надежду, словно тот просил ее постараться и услышать наконец и за его спиной голоса Гилберта или Розалии, чтобы он узнал, мертвы ли они на самом деле. Да, она действительно порой слышала мертвых, которые раньше почему-то молчали, но была уверена, что сегодня это говорили не те мертвые, которых она изредка слышала за спиной Джинна. Те шептались на незнакомом языке и пронзительно кричали. Ей не нужно было знание их языка, чтобы понять, что они кричат от боли.
– Это что-то другое, – настояла Клаудия, сведя брови.
– Но тебе придется проверить его.
Джинн опустил плечи.
Проклятия – это ужасно, но у некоторых оно было не таким пугающим, как у Клаудии. Стелла перевоплощалась в волчицу, по поведению больше похожую на домашнюю собачку, а Эйкен умел общаться с тенями и подчинять их себе. Черные губы Клаудии, окрашенные проклятием, и голоса, что она слышала, никогда не казались ей более страшными, чем у ее товарищей, но окружающие, не знавшие ее достаточно хорошо, думали иначе.
– И когда начнем? – смиренно спросил Джинн, посмотрев на нее исподлобья.
Как будто он не знал, что она могла уже сейчас изучать голоса за его спиной. Проклятие Клаудии не требовало подготовки.
– Когда будешь готов.
Девушка могла бы выложить все как на духу, ничуть не смущаясь из-за грязных секретов, которые растрепали мертвые, но с Джинном она никогда не позволила бы себе быть настолько грубой. К встрече с голосами прошлого, которые, возможно, кроются за его спиной, – или же к отсутствию этих самых голосов – маг был не готов, и Клаудия это знала.
– Ко мне вот-вот придет Пайпер, – задумчиво произнес Джинн.
– Тогда какого ракса ты здесь? – мгновенно оживился Третий.
– Да она же от голода с ног валилась! – всплеснул руками маг. – Я отправил ее на кухню, чтобы она поела. Если бы она завтракала, а потом шла к Магнусу, она бы мне все книги заляпала!
– Часть из них мои, – сведя брови, заметил Третий.
– А еще ты просто хочешь, чтобы Пайпер принесла тебе что-нибудь. Сальватор на побегушках – это что-то новое, – произнесла Клаудия.
– Уж простите, что я никогда не обучал юных девиц.
– Кажется, она говорила, что ей восемнадцать.
Замечание Третьего было неуместным, особенно с его точки зрения, потому что у великанов восемнадцать лет – это только самое начало жизни, время, когда они впервые задумываются о том, чего могут хотеть.
– Она же еще совсем маленькая, – возмущенно продолжил Джинн, сложив руки на груди. – Наверное. Мне так кажется. Клаудия, солнышко, тебе сколько?
– Двести двадцать.
– Убери свои жалкие двести, они тут у каждого второго есть. Ты тоже еще слишком маленькая. Наверное…
– Не подкрадывайся со спины, – не поднимая глаз от пергамента, произнесла Клаудия.
Арне гулко расхохотался, обошел стол и беззастенчиво запрыгнул на него.
– Ты вообще в курсе, что творишь? – зашипела она, пытаясь выдернуть из-под него стопку писем. – Я должна написать все ответы к утру!
– Им не нужны ответы, – ответил сакри, склонив голову набок. – Когда на празднестве аж два сальватора, ответы – это лишняя морока.
– Хочешь сказать, даже Рафт отправят представителя?
– Предполагаю.
Клаудия выругалась и прислонилась к спинке стула. Она не желала видеть представителей семьи Рафт, потому что знала, как Магнусу будет тяжело. Но обычно Арне не ошибался в своих предположениях, и это тревожило. Клаудия перевела взгляд на темноту за окном и на секунду прикрыла глаза.
Омага была самым северным городом Диких Земель, который им удалось превратить во что-то стоящее и приличное. Элва тоже могла считаться северным городом, но там особая атмосфера. Там не темнело так рано, как в Омаге, и изредка выпадавший снег таял намного быстрее. Сейчас стояла глубокая ночь, и за окнами горели только дворовые фонари да некоторые сигилы на каменных стенах, слышались шаги стражников, стоявших на посту, и слуг. В этой части дворца почти все спали, кроме Клаудии и Третьего.
Вообще-то заниматься ответами должен был Третий, но, видя его беспокойство, не исчезавшее с тех пор, как Джинн решил поприсутствовать на его занятии с Пайпер, Клаудия решила немного облегчить сальватору задачу. Но никак не ожидала, что Арне решит составить ей компанию.
– Почему ты здесь?
Сакри любил болтать всякую чушь, цитировать поэтов, писателей и ученых, очень часто говорил загадками и не волновался, если его не понимали. Он был живым воплощением Времени, изменчивого и застывшего, одностороннего и многогранного, ушедшего и только приближающегося. Арне всегда был там, где считал свое присутствие необходимым, и обычно это место было рядом с Третьим.
– Ты взялась за написание ответов, потому что решила, что Третий сможет уснуть.
Это было утверждение. Клаудия настороженно подняла глаза.
– Я ценю твою веру, моя прекрасная, но я не думаю, что в этом случае есть точка невозврата.
Клаудия понимала, о чем он. Не о неспособности Третьего уснуть, потому что тот видел кошмары, терзавшие его долгие месяцы и даже годы, а о неспособности Третьего поверить, будто он вообще может лечь и заснуть.
Арне думал, что если бы Третий хоть раз смог почувствовать себя в безопасности, если бы не терзался кошмарами, сон стал бы первым шагом к исцелению.
– Так помоги ему.
– Я не могу, – прикрыв глаза, пробормотал Арне. – Я помогаю ему двести лет, но этого недостаточно. Даже если я раньше был человеком, теперь я навсегда сакри, сущность выше смертных и ниже богов. Я не тот, кто может ему помочь.
– Я не буду читать ему сказки на ночь и поить молоком с медом.
– И правильно, ведь в пять лет он вдруг стал таким упрямым и взрослым, что отказался от этого, когда перед сном к нему пришла мама.
Клаудия прыснула от смеха. Каждый раз, когда Арне рассказывал что-то такое, Третий заливался краской и пытался силой прогнать его, а все вокруг с интересом прислушивались.
– И что потом?
– Потом, когда мама согласилась, что он действительно взрослый, она ушла к его сестре, и Третий разнылся. Она ведь еще в конце сказки всегда целовала их в лоб.
Клаудия пристроила затылок на выгнутом изголовье спинки стула и закрыла глаза. Будучи женщиной достаточно состоятельной и влиятельной, чтобы поручить подобные заботы слугам, мать Третьего лично каждый вечер приходила к каждому из детей, приносила молоко с медом и рассказывала им сказки, а после целовала в лоб. Мать Клаудии никогда такого не делала, а ведь она была единственным ребенком в семье.
Это могло бы задеть ее – совсем немного, – если бы девушка не поняла, что Арне чего-то добивается.
Он мог подшутить над Третьими и рассказать подобную историю в обществе других, но наедине с кем-то – никогда. Арне знал цену человеческому времени и хранимым секретам.
– Чего ты хочешь? – прямо спросила Клаудия.
Обычно Арне выглядел загадочно, мог через каждое слово заговорщически подмигивать, но сейчас был серьезен. Клаудию пугала эта серьезность. Будто так Арне показывал, что лишь она достойна видеть его иным, более устрашающим и могущественным.
– Отныне и вовек, пока стены Цитадели не рухнут, а Лабиринт не вернется к своему божественному строению, я – сакрификиум Времени. Я для Третьего – все, как и он для меня, но я не могу ему помочь. Я помогал ему все то время, что мы томились в Башне, и помогаю до сих пор, но сейчас с ним происходит что-то иное.
– И что же?
Арне замолчал и покачал головой. Короткие белые волосы, обычно небрежно зачесанные прядями к макушке, упали на лоб.
– Ты знаешь, чего Третий желает больше всего на свете?
У Клаудии были ответы, но она промолчала. Третий желал многого: народного признания, любви, обретения прежнего себя, отсутствия кошмаров, ощущения тепла живых, благодаря которому можно греться, избавления от чувства вины и желания уничтожить себя за то, что он сделал и чего не сделал. Но ничего из этого Клаудия не могла признать тем, чего он мог бы желать больше всего на свете.