– Она сказала, что Гидр дал целебные травы, – сиплым от ужаса голосом ответила Стелла.
Клаудия была уверена: не будь Третий так напуган происходящим, он бы немедленно обезглавил Гидра.
Тот стоял, опустив оружие, и улыбался. В его карих глазах не было и тени того безумства, которое они замечали у людей, в тела которых пробрались твари. Взгляд Гидра всегда оставался ясным, а улыбка – теплой и искренней, и это доказывало, что, будучи вторым целителем после Амалер, он прекрасно знал, что делал. И никто не сомневался в нем, и Пайпер в том числе, ведь Третий говорил, что она может доверять Мелине и ее феям.
Гидр не сопротивлялся, когда двое мужчин из свиты Мелины скрутили его и поставили на колени. Третий, не сводя взгляда, трепетно передал Пайпер Магнусу и поднялся на ноги. Он приблизился всего на шаг, когда Гидр почти ласково произнес:
– Каромеры было так много, что до утра она может не дожить.
Третий, зарычав, со всей силы ударил Гидра ногой по лицу. Громко хрустнула челюсть. Целитель рухнул назад, но его тут же вновь подняли.
– Доставить его в Тоноак живым и невредимым, – угрожающе тихо произнес Третий, схватив Гидра за сломанную челюсть. Тот не издал ни звука. – Если хоть царапинка появится – будешь отвечать головой, Мелина.
– Незачем тащить предателя с собой.
– Я разберусь с ним, когда мы догоним вас.
Клаудии показалось, будто это ее ударили.
– Что? Куда ты…
– Магнус, – скомандовал Третий, подбежав к нему и вновь беря Пайпер на руки, – поднимай Эйкена. Мы отправляемся в храм возле крепости Сайвы.
– Ты с ума сошел! – повысила голос Клаудия, не удержав разбушевавшийся страх. Рыцарь, прежде любивший высказывать свое мнение по любому поводу, молча подошел и протянул руки к Эйкену. – Даже если вы успеете к утру…
– Мы успеем. Стелла, закрепи мой меч на седле.
Стелла бросилась к Нотунгу, сняла его с пояса Третьего и, кряхтя, потащила к Басону, застывшему на месте.
– Клаудия, проследи, чтобы его доставили в Тоноак, – кивнув в сторону Гидра, продолжил Третий.
– Ты не можешь бросить нас!
– Я не бросаю! – заорал сальватор, оскалившись. – Я пытаюсь спасти им жизнь!
Учитывая, что Эйкен не мог отправить тень к храму и передать послание с просьбой начать готовить противоядие от каромеры, это было похоже не на спасение, а на отчаянную попытку оттянуть неизбежное. Клаудия знала, что от Третьего иного ожидать не стоит, но была поражена.
Неужели это еще одна нить кертцзериз, которую она так не хотела замечать?
Басон припал к земле, позволяя Третьему уложить неподвижную Пайпер так, чтобы ее руки обхватили шею коня.
– Не останавливайтесь, пока не достигнете Тоноака, – ровным голосом, будто это не он сорвался, явив всем свою очередную слабость, продолжил Третий. – Ни при каких обстоятельствах. Пусть леди Эйлау отправит ласточку, когда вы прибудете.
Клаудия хотела вновь возразить, но не смогла даже слова выдавить. Стелла уже отвязала Лепесточка, на котором расположились Магнус и Эйкен. Басон не шевелился ровно до тех пор, пока Третий не сел позади Пайпер, прислонив ее к себе, и не взялся за поводья.
Клаудия должна была попытаться, но не смогла. Все, что ей оставалось, – это смотреть, как Басон и Лепесточек срываются с места и исчезают в темном лесу.
Если Третий и Магнус будут без остановки гнать лошадей до самой крепости, они, возможно, успеют к рассвету.
Это действительно была еще одна нить кертцзериз.
Глава 20Моя голова – это джунгли
Этой ночью Эйкен видел очень красивый сон. В нем был большой теплый дом, запах домашнего хлеба и сладостей, вкус которых ощущался на языке, смех и яркие глаза девушки, смотревшей на него. Эйкен не мог рассмотреть ее лица, только знал, что она старше него и очень красивая. Эта мысль просто появилась в голове и не желала уходить.
– Почему ты не ешь? Это же твое любимое.
– Они смеялись над тобой.
Эйкен не понял, как слова вырвались изо рта, и не понял, как его голова поднялась, а глаза посмотрели на девушку. Он будто был заперт внутри своего тела, которым управлял кто-то другой.
– Кто?
– Мальчишки с улицы.
Девушка фыркнула.
– Подумаешь, мальчишки с улицы надо мной смеялись… Они глупые и невоспитанные.
– Они говорят, что ты до конца жизни будешь старой девой.
– Я просто жду, когда появится настоящий красавец с глазами теплыми, как шоколад. Он будет читать мне баллады и говорить, какая я умная.
– Но у нас в городе нет таких красивых и воспитанных мужчин.
– Поэтому жду, что он приедет издалека.
Эйкен откуда-то знал, что девушка права. Она всегда была права, в любой ситуации, хоть это и казалось невозможным.
– Просто не обращай внимания, и все.
– Я не буду молча стоять и слушать, как они смеются над тобой!
– Даже не вздумай подраться с ними из-за этого, – неожиданно строго произнесла девушка. – Не обращай внимания, иначе… Скажу маме, чтобы она больше не пекла твой любимый хлеб.
Эйкен хлопнул ладонью по столу.
– Это нечестно!
На самом деле это было глупо и сомнительно, ведь Эйкен совсем не понимал, о каком хлебе идет речь, – неужели о самом обычном? – но девушка говорила так серьезно и грозно, что не поверить ей было невозможно. Она точно знала, как надавить на Эйкена, чтобы он прислушался к ней, и это ставило в тупик.
Где-то в глубине помещения, в котором они находились, раздался мужской голос. Мальчик подскочил бы на месте от испуга, но его тело, наоборот, расслабилось. Несмотря на металлические нотки, было в этом голосе что-то умиротворяющее. Эйкен чувствовал это настолько хорошо, что даже не обратил внимания на сомнение, шевельнувшееся глубоко внутри.
Он вслушивался в разговор мужчины и девушки, не разбирая сути, не видя их лиц, не понимая самого себя, но чувствуя сладость карамели во рту.
Когда Эйкен вновь поднял голову от тарелки, девушки рядом не оказалось. Все вокруг размылось в скачущие пятна серого и коричневого. Эйкен не понимал, что происходит, больше не чувствовал карамели или спокойствия, но точно знал одну вещь: это был последний раз, когда он видел девушку.
Следующим вечером он сгорел в огне.
Пайпер с трудом открыла глаза и оглядела улицу, на которой оказалась. Мир состоял из зеркальных поверхностей и искривленных отражений, и только Пайпер, в какое бы зеркало ни смотрелась – в форме дерева, фонарного столба, почтового ящика, скамейки, – оставалась неизменной. Так продолжалось ровно до тех пор, пока зеркало, по форме напоминавшее арочный вход какого-то магазина, не явило нечто.
У него было ее лицо, тело, одежда – земная одежда: простая синяя футболка и черные джинсы, – ее улыбка, но глаза – золотые зрачки и черные, как ночь, склеры. Когда Пайпер сделала шаг в сторону, отражение не шевельнулось. На неестественно алых губах появилась улыбка, глаза сощурились.
– Почему сопротивляешься? – спросило отражение ее голосом, прильнув к обратной стороне зеркала.
Пайпер замотала головой и вдруг замерла, услышав еще один голос. Он принадлежал не отражению, и оно, поняв, что здесь есть еще кто-то, нахмурилось. Голос был испуганным, и девушка хорошо это различала сквозь шум крови в ушах и звон бьющихся где-то зеркал. Голос был знакомым, приятным. Пайпер пыталась уцепиться за него, но расслышала только громкий смех своего отражения.
– Разве тебе не нравится?
Пайпер зажмурилась и лишь спустя секунду подумала, что делать этого не следовало. Ее руки коснулась другая рука. В мозолях и ссадинах, ставших родными, с золотистой кожей и коротко подпиленными ногтями.
Пайпер отпрянула от своего отражения, вышедшего из зеркала.
– Пойдем со мной, – ласково произнесло оно. – Я же знаю, что ты этого хочешь.
Пайпер с трудом и непониманием, почему вообще решила вступить в диалог, спросила:
– Откуда?
– Что за глупости? Я – Пайпер. Я знаю, чего я хочу.
– Нет, – возразила сальватор, делая шаг назад. – Ты – не я.
– Нет-нет, я – Пайпер. Ты – это я, я – это ты. Мы – Пайпер. Разве не здорово?
– Нет…
– Не переживай, – мягко протянуло отражение. – Я точно знаю, чего хочу. Пойдем. Тебе станет легче.
Пайпер не сдвинулась с места. Далекий голос вмещал в себя холод северного ветра, испуг, магию, клокотавшую внутри, и хруст снега под ногами. Девушка смотрела на отражение перед собой и слушала, как голос становится до того громким и четким, будто ей шепчут прямо на ухо, и становятся понятны отдельные слова:
– Пожалуйста, не закрывай глаза. Смотри на меня.
Отражение скалилось, но не подходило, зеркала больше ничего не отражали, только рассыпались где-то не здесь. Пайпер еще секунду следила за отражением, после чего закрыла глаза и попыталась сосредоточиться.
Мир горел, и было очень больно.
Пайпер едва могла дышать. Она беспомощно открывала и закрывала рот, чувствуя, как пересохшее горло сжимается, видела перед собой мутные разноцветные пятна. Зеркальный мир сменился чем-то темным, освещенным тусклыми свечами оранжевого и почему-то голубого. В воздухе стоял медный запах.
– Ну же, смотри на меня.
Пайпер едва не застонала, когда что-то вдруг коснулось ее лица. Магия рвалась, вспыхивала под кожей золотым светом – она скорее знала это, чем ощущала. Сила шептала, что она должна посмотреть на кого-то. И как бы сильно Пайпер ни злилась на свою магию, более переменчивую, чем настроение, она попыталась.
Все, что она увидела, – это размытые пятна. Знакомый голос отдалился, слова утонули в чьих-то переполошенных разговорах и крике, отчаянном и болезненном. Пайпер силилась отгородиться от него, но никак не получалось: магия, как ни странно, тянулась к крику.
– Не закрывай глаза.
Знакомый голос раздался совсем рядом так неожиданно, что Пайпер вздрогнула всем телом. В районе солнечного сплетения разливалось тепло, из глаз посыпались то ли искры, то ли слезы, и кожа горела, как от близости огня.