Неоднородность времени проявлялась в основном в том, что события, описываемые в саге, тем менее подчинялись требованиям правдоподобия, чем более они были удалены от настоящего. Как об этом уже говорилось подробнее в главе Что такое правда? (с. 35), в конечном счете это, вероятно, связано с тем, что в устной традиции хуже сохраняются сведения о том, что более удалено от настоящего. Но в сагах это несомненно определенное представление о времени. Не случайно Снорри Стурлусон, рассказывая в своем Круге Земном о событиях IX–XII вв., явно стремится остаться в рамках правдоподобия, избегает церковных чудес и опускает многое из того неправдоподобного, что было в его источниках. Между тем в мифологической Саге об Инглингах, в которой рассказываются более древние события, и в Видении Гюльви, в которой действие тоже про†исходит на периферии исторического времени, Снорри широко открывает двери для сверхъестественного. Правда, он как будто склоняется к эвгемеристической трактовке языческой мифологии, т. е. к трактовке языческих богов как обоготворенных людей, но непоследовательность его эвгемеризма, вероятно, тем и объясняется, что сам он отнюдь не свободен от представления, что периферийное время — это время, когда сверхъестественное было возможным. Господство сверхъестественного, фантастического, сказочного делает возможным вневременность повествования, отсутствие вообще какой-либо локализации во времени. Поэтому волшебная сказка в принципе вневременна. Сказочная вневременность — это, по-видимому, и есть зачаточная форма условного литературного времени.
Время действия саг об исландцах имеет общее с так называемыми эпическими эпохами (т. е. эпохами, к которым приурочивается действие в эпической поэзии). Оно тоже строго локализовано в реальном, историческом времени: веком саг, как известно, обычно считается период примерно с 930 по 1030 г. Но век саг тем существенно отличается от эпических эпох, что он не изолирован, не занимает какого-то островного положения, связан как с последующей эпохой, так и с предшествующей — с эпохой саг о древних временах. Связь эта заключается, с одной стороны, в обильных генеалогиях, которые выходят за пределы века саг и вверх, и вниз, а с другой — в наличии произведений, которые совмещают в себе особенности двух соседних разновидностей саг — саг об исландцах и саг о древних временах или саг об исландцах и саг о позднейшей эпохе. Правда, известную изолированность века саг можно усмотреть в том, что есть разрыв почти в сто лет между эпохой, о которой рассказывается в сагах об исландцах — она кончается около 1030 г., — и эпохой, о которой рассказывается в сагах о событиях, более близких ко времени написания, она начинается не раньше 1100 г. или немного позднее. Возможно, что этот разрыв не случаен и свидетельствует о том, что существовала известная тенденция к превращению века саг в своего рода эпическую эпоху.
Для реального исторического времени характерна однонаправленность, необратимость. Напротив, для фиктивного времени однонаправленность необязательна, и его фиктивность всего очевиднее в тех случаях, когда однонаправленность нарушается, т. е. когда рассказ возвращается назад или забегает вперед, а потом возвращается назад. Рассказанное время как бы разрезается на куски, и они потом расставляются в произвольном порядке в соответствии с определенными художественными целями. В сагах об исландцах никакая транспозиция времени никогда не имеет места. Это, конечно, объясняется тем, что время в них осознавалось как реальное, историческое время. Напротив, параллельный рассказ о происходящем в двух разных местах, если он не нарушает однонаправленности времени, возможен в сагах об исландцах и в некоторых из них широко используется в целях драматического эффекта. Не нарушают однонаправленности времени и предсказания, предвестия т. п.: они элементы настоящего.
Для современного сознания характерен разрыв между объективным временем — тем бесконечным континуумом времени, который существует в природе независимо от событий, в нем происходящих, и его восприятия в сознании отдельного человека, — и субъективным, психологическим, или внутренним, временем — тем временем, которое дано в опыте отдельного человека, ориентировано в своем течении по отношению к его сознанию, может осознаваться как протекающее медленно, незаметно, быстро, стремительно и т. д. и кажется конечным, т. е. движущимся к своему концу, смерти отдельного человека. Всякий современный человек сознает, с одной стороны, то, что Ньютон назвал абсолютным, верным и математическим временем, которое, по его словам, в силу своей природы течет ровно и безотносительно к чему-либо внешнему. Но, с другой стороны, современному человеку свойственно также, говоря словами одного английского поэта эпохи Возрождения, все время чувствовать за своей спиной стремительное приближение настигающей его крылатой колесницы времени. Отсутствие разрыва между условным и реальным временем — важная особенность психологии саг об исландцах. Но она менее бросается в глаза, чем отсутствие разрыва между объективным и субъективным временем.
Субъективное восприятие времени никогда не проявляется в сагах об исландцах ни в точке зрения автора, ни в том, что приписывается автором ее персонажам. Впрочем, в этих произведениях такое восприятие времени, конечно, и не могло бы проявиться ни в точке зрения автора, так как она вообще отсутствует, ни в том, что приписывается персонажам саги, так как их переживания никогда не анализируются и не описываются. Зачаточное проявление субъективного восприятия времени можно было бы усмотреть разве что в выражении langt þykki mer ‘скучно мне’ (букв. ‘длинно кажется мне’) в последней висе Эгиля Скаллагримссона[35]. Но стихи Эгиля это не сага об исландцах.
Ошибочно было бы заключить, однако, что, раз в сагах об исландцах нет субъективного времени, то, значит, оно в них всегда объективное, т. е. такое, с каким оперирует наша современная наука. Дело в том, что представление о времени как равномерном и непрерывном потоке, совершенно независимом от того, что в нем происходит, тоже отсутствует в сагах. Такое представление развивалось постепенно и, вероятно, в первую очередь благодаря распространению счета времени посредством единиц, которые не были в то же время и явлениями природы. Представления о времени должны быть разными, с одной стороны, у человека, который привык смотреть на часовые стрелки и считать время такими абстрактными единицами, как часы, минуты и секунды, и, с другой стороны, у человека, который, как исландцы в древности, часов не знал и считал время только такими единицами, как ночь, день, зима, лето и т. д., т. е. единицами, которые в то же время и явления природы. Время было менее абстрагировано от происходящих в нем явлений природы или других событий.
В современных изданиях отдельных саг об исландцах принято в предисловиях анализировать хронологию саги и сводить в хронологическую таблицу даты, установленные посредством такого анализа (например: рождение Гуннлауга — 984 г., переезд Гуннлауга в Борг — 999 г., поездка Гуннлауга в Норвегию — 1002 г. и т. д.). Кое-что в таких таблицах, конечно, просто догадка или допущение. Но такие таблицы все же удается составлять, так как в сагах об исландцах встречаются не только очень многочисленные датировки типа однажды утром, однажды вечером, на утро, на следующий день, через некоторое время, весной, той же осенью, через несколько зим и т. п., т. е. датировки, отражающие, так сказать, вечный аспект времени, но иногда и датировки типа в то лето, когда Эйрик Рыжий поехал, в Гренландию, в то время, когда Харальд конунг Прекрасноволосый завоевал власть в Норвегии, за четырнадцать зим до принятия христианства и т. п. Но, конечно, в сагах об исландцах никогда не встречаются датировки типа в 984 году, в начале десятого века и т. п. Наложение абстрактной хронологической сетки на события абсолютно чуждо сагам об исландцах. Таким образом, научный анализ, т. е. в данном случае составление хронологической таблицы событий, как это часто бывает, не только не помогает нам понять психологию анализируемого произведения, но, наоборот, затемняет ее. В сущности, накладывать хронологическую сетку на события в саге об исландцах — это все равно, что, иллюстрируя такую сагу, изображать ее героя сидящим в капроновой куртке на молнии за рулем гоночной машины.
Дело в том, что в сагах об исландцах время — неравномерный и непрерывный поток. Оно образует единство с событиями, неразрывно с ними связано, осознается только постольку, поскольку они происходят, существует только в них. Это очевидно из того, что в сагах об исландцах рассказывается вообще только о событиях, и даже не о всяких событиях, а исключительно о событиях, связанных с той или иной распрей, и никогда не описывается ни природа, ни быт, ни переживания персонажей, ни вообще ничего, что существовало независимо от событий. Не бывает в сагах об исландцах и сцен, с которых начинается действие. Такие вводные сцены обычны в романах. Но такие сцены подразумевают статическое описание, сделанное в определенный момент действия, и поэтому в сагах они невозможны. Характерно, что внешность действующих в саге лиц нередко впервые описывается перед важным событием в их жизни — сражением, поединком и т. п. Внешность человека оказывается как бы частью события. Характерно также, что если в саге оказывается изображенной одежда и т. п., то это, как правило, не то, что типично, а, наоборот, то, что отклоняется от обычного, т. е. представляет собой своего рода событие.
Если никаких событий не происходит, то в саге об этом иногда сообщается в трафаретных выражениях типа некоторое время было спокойно, год было спокойно, две зимы было спокойно, так что нечего рассказать, ничего не было, о чем можно рассказать, во время их пребывания там и т. п., но чаще вообще ничего не говорится: время как бы перестает существовать и снова возникает только со следующим событием. Так, например, в Саге о Ньяле, после того как Ньяль берет к себе на воспитание Хёскульда, время перестает существовать и снова возникает в следующем абзаце той же главы XCIV, когда Хёскульд уже оказывается взрослым и происходят события, в которых он играет важную роль.