Гипнообруч у Фуруху не забирали даже на ночь, и, очевидно, заразившись от этих «фэдеров» духом экспериментаторства, он вначале попробовал с обручем есть. Появились новые вкусы! Потом – пить чорум. И это было потрясающее опьянение! Как любили говорить десятники, очумительный, ломовой кайф. Затем, не снимая чудодейственного прибора, он взял в руки гынду, на которой теперь сам умел играть. О! Фуруху изобразил такое «под чорум с обручем»!.. Птицы слетелись слушать! Возможно, впрочем, птицы ему и примерещились, но в любом случае, впечатление осталось очень яркое. И наконец, он рискнул не снимать обруча, когда остался ночью с женщиной. Вот что было по-настоящему неописуемо! «Ах, если бы еще второй обруч!» – мечтал Фуруху. И высказал свою оригинальную мысль очередной пришедшей к нему подруге. С этого все и началось.
Подруга была самкой фруктовика.
К этому моменту Фуруху давно перестал считать фруктовиков грязными, неопрятными и дикими. Брезгливость сменилась устойчивой симпатией. Он уже знал, что они практически во всем, как люди. То есть они и вправду люди, просто другой расы. Было теперь в лексиконе Фуруху и такое слово. И вот, пообщавшись уже с несколькими самками, а к тому же распознав среди «желтых» и «черных» нескольких переодетых самцов, он пришел к окончательному выводу: фруктовики – более высокоразвитая раса, чем люди планеты Моналои. Как ни дико казалось поначалу осознавать такое, двух мнений на этот счет быть уже не могло. Во всяком случае, у человека, мало-мальски разобравшегося в общей ситуации на планете. А когда разберешься мало-мальски, очень хочется разобраться и как следует. Очень – не то слово. Сильнее всего на свете хочется: сильнее, чем еды, чорума или женщин.
Впрочем, насчет еды, это он, конечно, загнул… Фуруху вспомнил, как грыз зубами сарателловые ножки и усомнился в неистребимости своей тяги к знаниям. Но… Ведь подобного выбора никто перед ним пока не ставил. И Фуруху рискнул поговорить всерьез. С кем? Понятно, с кем. С самкой фруктовика, точнее с пушистой девушкой, как он стал называть их теперь, отучая себя от грубого прозвища.
И не случайно именно ей он предложил раздобыть где-нибудь такой же, как у него гипноизлучатель, чтобы они могли одновременно и очень тонко чувствовать друг друга. Предложение это не могло не удивить своей необычностью и послужило хорошей затравкой для разговора.
В общем, Фуруху не обманулся в ожиданиях. Пушистая девушка оказалась хорошо образованной, как и большинство людей ее расы. Она знала невообразимо много интересного о других планетах, звездах, звездных скоплениях. Она прочла ему целую лекцию по астрономии и космонавтике. Потом перешли к делам земным, то есть моналойским. В истории родной планеты для Фуруху существовало изрядное количество белых пятен. И похоже было, что к некоторым из этих тайн не имеют доступа даже фруктовики. Во всяком случае, пушистая девушка оказалась не в курсе многих важных событий прошлого. Она, например, не знала, когда и откуда появились здесь первопоселенцы, а также, когда и зачем на смену старой, эмирской власти пришла новая, фэдерская. Но она достаточно подробно рассказала о самих фэдерах. Так называли в действительности лишь пятерых высших руководителей планеты. Фадер – по-шведски отец, фэдер – отцы, а все руководство и служба безопасности, как наверху, так и на местах, разговаривают именно на упрощенном шведском языке. Фуруху уже знал этот язык, но как-то слово «фэдеры», знакомое ему еще из моналойского, не соединилось в голове со своим изначальным смыслом. Бывает.
Ну, что ж, отцы, так отцы. Не слишком удивился Фуруху. Куда больше заинтересовало его, что означает, «наверху» и «на местах». Пушистая рассказала и об этом. О северном материке Томфастланде и экваториальном Караэли. О спецпомощниках, которые в каждом султанате представляют фэдерскую власть. О том, что поставлены эти помощники, конечно же, над султанами, а сами фэдеры стоят над эмир-шахом Зулгидоем.
Фуруху аж вздрогнул, когда она назвала превеликого сокращенным именем. Не полагалось так. Но им, фруктовикам, видно, было наплевать и на это: одно слово – высшая раса!
В общем, вырисовывалось потихоньку, кто есть кто на планете Моналои. И это в целом радовало, ведь Фуруху сам начинал чувствовать себя уже не совсем моналойцем.
Он изначально был необыкновенным человеком. Выродком, как он сам сказал бы раньше. Феноменом – как, замирая от восторга, именовал себя теперь. Фруктовикам такие нужны, они его обучат и станут использовать в совместных проектах – для изучения наук, для освоения других планет, для разработки новых технологий… Так вот о каких должностях, говорил, надо понимать, Свамп, когда туманно намекал на большие перспективы молодого вчерашнего сотника!
И Фуруху поделился своими мечтами с пушистой девушкой. А она вдруг загрустила. Фуруху не понял, от чего. Стал допытываться. Девушка – в слезы. Что такое?! Его заело, как всегда – не остановить теперь. Хочу все знать – и точка! Вынь да положь мне новую информацию. Девушка отплакалась, вытерла слезы и вдруг проговорила шепотом:
– Об этом нельзя рассказывать моналойцам, но тебе я расскажу. Ваша раса никогда не сможет выйти в космос. И ты никогда не сможешь заниматься освоением новых планет. Ты привязан к этой, потому что вы едите совершенно другую пищу. Понимаешь…
Вдруг гримаса боли исказила ее черты. Пушистая девушка поднялась, быстро оделась и сказала:
– Можно я пойду?
– Конечно, – сказал вконец растерявшийся Фуруху. – Приходи завтра. Хорошо?
Она не ответила, ушла молча, и Фуруху в который уж раз подумал философски: «Вот настоящая уму не подвластная загадка – женский характер!»
На следующий день он попросил Свампа прислать ему ту же девушку.
– Не получится, – сказал Свамп равнодушно.
– Почему? – удивился Фуруху.
– Потому что сегодня утром ей отрубили голову, – пояснил Свамп еще равнодушнее.
– Жаль, – сказал Фуруху совершенно не своим голосом.
Ему вдруг захотелось плакать, что было абсолютно непредставимо и дико для любого нормального моналойского сотника или охранника. С огромным удивлением он впервые в жизни почувствовал, что ему жалко не собственных утраченных возможностей – не удастся встретиться вновь с приятной партнершей, – а было ему жаль именно пушистую девушку. Как человека, как личность. Безумно жаль.
Чтобы сменить тему, Фуруху спросил:
– Сколько дней я уже провел здесь?
– Всего лишь двенадцать, – напомнил Свамп.
– Надо же! – искренне удивился Фуруху. – А кажется, что целую вечность.
– Еще бы, – со странной усмешкой сказал Свамп. – А уж мне-то и моим сотрудникам такое подчас кажется, что и произнести страшно…
Высокий представитель фэдеров выдал эту загадочную фразу и словно прикусил язык. Но Фуруху-то хорошо успел понять его. Конечно, фраза была не случайной. Разве такой человек способен обмолвиться? Просто Свампу хотелось увидеть реакцию Фуруху. Зачем? Ну, на этот счет у него уже созрела некая гипотеза. Все эти сотрудники, и черные, и желтые, а может, и сами фэдеры БОЯТСЯ теперь своего бывшего простого сотника. Уж слишком быстро он начал меняться, ну, прямо на глазах. А убивать не хотят – уникальный экспонат пропадет! Да что экспонат! Им бы, поди, и не удалось убить его. Раз уж Фуруху такой уникальный, значит сумеет за себя постоять. Или кто-то еще вступится за него. Уж это точно.
– Когда ты последний раз говорил с Язоном динАльтом? – внезапно выпалил Свамп.
– Что? Так звали эту пушистую девушку? – глупо спросил Фуруху, и только в следующую секунду до него дошел жутковатый в своей абсурдности смысл вопроса.
Но Свампа быстрый и чисто рефлекторный ответ подопытного сразу успокоил. Он только переспросил для верности:
– Ты что, действительно до сих пор не знаешь, кто такой Язон дин Альт?
– Действительно не знаю.
– Слава Богу, – непонятно выдохнул Свамп.
Слово «бог» было уже знакомо Фуруху, но чисто теоретически, и какого именно бога поминал Свамп, он даже представить себе не мог.
А ночью для него-таки прислали женщину, и опять пушистую, то есть из расы фруктовиков. Видно, Свамп искренне хотел утешить своего необычного пленника. Женщина-то была роскошная, просто сказочная женщина. Нет совсем не юная девушка, пожалуй, даже постарше самого Фуруху, но красоты неотразимой. И в огромных голубых глазищах, обрамленных длинными густыми ресницами (теперь подобные детали очень нравились ему), сверкало нечто настолько необычное, что растерялся даже такой бывалый охотник до женского пола, как Фуруху.
– Ну ладно, глазки-то строить, иди сюда скорее, дурашка, – проговорил он жарким шепотом страстного любовника, пряча свою внезапную робость за развязностью.
Но прекрасная незнакомка явно не понимала по-моналойски. Это сбило его, но вспомнив, что есть такой язык – эсперанто, который должны понимать все, – Фуруху быстро перевел свою фразу, даже добавил к ней по дороге еще каких-то сальностей.
– Да ты за кого меня принимаешь? – возмутилась пушистая, будто была наложницей эмир-шаха, захваченной в плен, а вовсе не пришла к нему по доброй воле.
Да, Фуруху привык уже ко многим странностям, свойственным расе фруктовиков, особенно их женщинам, и готов был прощать все эти странности. Как-никак, существа высшие. Мало ли: может, он просто не понимает, а это не чудачество, наоборот – великая мудрость. Но, простите, если наемная потаскуха начинает капризничать и отказывает ему, персональному охраннику султана Азбая, да еще уникальному жителю Моналои, вокруг которого на цыпочках ходят сами фэдеры7… Это уже слишком!
Он шагнул навстречу пушистой красавице и грубо рванул ее к себе. Вчера было много нежностей, а сегодня пусть будет так. Это он тоже любит. Особенно раньше любил, когда был еще желторотым десятником.
– Иди сюда, зараза! – успел он бросить ей в ответ на наглую реплику.
А больше не успел ничего. Потому что пушистая женщина с большущими голубыми глазами сделала какое-то еле заметное движение, и Фуруху стало очень больно.