– Слабая! – упрямо тряхнула кудряшками Ева. – И вдребезги прямо. На осколки. Отец говорил, все пространство Солнечной системы ими за… – она задумалась, вспоминая, – …запачкано, вот!
– Ахха ахха, – усмехнулся Змий, – знаю я, как он выражается в божьем гневе. Другое слово там было.
– Не верь ему, дитя, он – Отец лжи! – сонно донеслось со стороны чайника.
Отец правды послеполуденно сопел, устало сложив на животе красивые руки, но Птица ещё сопротивлялась дрёме.
– Тффу! – сплюнул Змий. – Везде контролирующие органы!
Плевок попал на спрятавшийся от Евы одуван. Тот затрясся, воздел к небу малахитовые лепестки, затем оперся ими о землю, поднапрягся и вытащил наружу длинный корень, на глазах Евы трансформировавшийся в рыбий хвост.
– Вау! – ахнула девочка.
– Не придумано! – вяло погрозила пиалой Птица.
Одуван кокетливо тряхнул лепестками, сгоняя капельки брильянтовой росы, выдавил из сердцевинки два лазоревых глазка, пальцами, сформировавшимися из концевых отростков листьев, живописно распределил отросшую солнечную гриву по появившимся сдобным плечам и, отчаянно вихляя рыбьей кормой, полез на Древо.
Змий, с изумлением наблюдавший действо, воровато оглянулся на Отца и Птицу, хвостом подцепил упрямо ползущую наверх тварь и зашвырнул в дальнюю часть Сада, где возвышался над основной массой деревьев крутолобый древний дуб.
Ева хихикнула, прикрыв рот ладошками.
– Нравитсся? – удивился аспид.
– Ещё! – потребовала девочка.
– Что?
– Плюйся!
– Пошшалить хочешшь? – задумчиво покивал Змий. Взблеснул зарницей в зрачках и низко наклонился к Евиному уху. – А давай лучшше яблоко сорвём, м? Оно вон, пошшти соссрело ушше!
Девочка с интересом покосилась на плод. Сверкнул и пропал отсвет Змиева пламени в её глазёнках.
– Нельзя, Троян! – вздохнула она. – Деда запрещает строго настрого. Плюнь лучше ещё куда‑нибудь.
Внимательно наблюдающий за ней собеседник покачал всем телом, расслабляя захват Древа. Однако выражение змеиной морды нельзя было назвать недовольным.
– Плюнуть… – он задумчиво огляделся и невольно облизнулся, остановив взгляд на пасущемся неподалеку Агнце. – Это мошно!
Волнообразные движения затрясли тело Трояна, он, словно помпа накачивал количество жидкости, достаточное для воздействия на объект в центнер весом. А затем алая пасть раскрылась и девятый вал слюны, горчащей соком одуванчика, окатил ни о чём не подозревающего зверя.
Агнец взблеял, поднялся на дыбы, заколотив передними копытами по воздуху с силой, достойной Буцефала. И начал раздуваться справа и слева равными розовыми почками, которые с чмоканьем лопнули, выпуская наружу оскаленные жабры. Голова в оригинале, меж тем тоже видоизменялась, рот увеличился, полезли кривые зубы, и выпученные глаза, совершающие колебательно‑вращательные движения. Тело барана вытянулось, покрылось чешуей, заострило хвост чернокрылым шаттлом…
На поляне, дико оглядываясь, лежала гигантская зубастая рыба.
– Кто же может устоять перед Моим лицом?* – взревела она.
– Ой, блин… – пробормотал Змий и на всякий случай подтянул опешившую Еву к себе поближе – под защиту стальных колец. – Лёвушшшка, здравссствуй…
– Кто предварил Меня, чтобы Мне воздавать ему?.. – не умолкал пришелец.
– Шшшш, – поморщился Змий. – Не ори так, Дар Моря!
– Под всем небом всё Моё! – взвился собеседник. – Я кипячу пучину, как котёл, и море претворяю в кипящую мазь; оставляю за собою светящуюся стезю; и бездна кажется сединою. Нет на земле подобного мне!
– Что с ним? – испуганно пискнула Ева.
– Модифиссировался, – задумчиво покивал Троян. – Поддался тёмной половине… Зачем иссскупать грехи, если можно проссто уничтошшить того, кто грешшит? Ффи, как примитивно!
– Плюнь его обратно! – потребовала Ева.
– Не могу! – покаянно повесил голову Змий. – Я так и не понял, как это полушшилось… Видать, шшто‑то такое ессть в сслюне, изменяюшшее генетическую сструктуру прототипа…
Рыба, меж тем, оперлась на короткие толстые плавники, приподняла тушу над Садом и, влажно блестя зубами, посмотрела в сторону нового мира.
– И звезды небесные… – заревела она, выворачивая целые пласты земли, сочащейся соком, – …падут на землю, как смоковница, потрясаемая сильным ветром, роняет незрелые смоквы свои. И небо скроется, свившись как свиток; и всякая гора и остров двинутся с мест своих.
– Крассиво! – умилился Змий.
Ева изо всех сил стукнула его по носу.
– Верни Агнца обратно! – взвизгнула она. – И убери этого головастика!
– Левиаффана‑то? – на всякий случай уточнил Змий. – Беги, дитя, рассбуди Отца, а я его придершшу пока… Сскажи – гибель мира!
Он ласково подтолкнул девочку в спину, придавая ускорение, а сам пополз навстречу рыбе.
– Ты, главное, не волнуйсся, – усмехнулся, – ссссс кем не бывает! Ну, вышшел из сссебя с моей помошшью… Подумаешшь! А мир ссейчас я тебе пошшрать не дам! Он мне ешо нушен! Новая игрушшка! Непознанная…
Взбешенное чудовище с неожиданной прытью бросилось в его сторону. Полетели комья земли, вывороченные с корнем деревья, ошмётки кустов. Змий грудью прикрыл от удара Древо, на котором алел почти дозревший Плод. Столкновение потрясло Вселенную до основания. В новом мире случился катаклизм, уничтоживший динозавров и прочий гнус, отчасти изменили свои контуры материки.
Кривые клыки Вселенского Пракита зловонно щёлкали в секунде от хвоста Змея, кольцо пирсинга в раскрутившемся языке последнего простукивало бронированную чешую врага на предмет слабого места.
– Отец, это что ж такое твАриться? – захлопало крыльями и запричитало у чайника на все, придуманные и непридуманные голоса. – Кто этого А‑Туина, прости осподи, впустил?
– Яаааа, – заревела Ева, вплетая минорную ноту в перкуссию боя, – это я Трояна попросила плюнуть…
Окончательно не проснувшийся Отец с силой потёр щёки. Пробормотал:
– Сон разума, однако! – покосился на девочку, неожиданно чмокнул её пушистую макушку и грозно сказал: – Не реви! Успеешь ещё…
– Поддержку с воздуха? – любезно предложила Птица.
– Выполняй!
Белое тулово коротколапо разогналось в глиссаде поляны, с низким гудением поднялось в воздух, сделало круг над местом боя. Противников почти не было видно – до того молниеносными движениями они обменивались. Однако сине‑зелёная туша, усиленная инерцией пожранных галактических грехов, явно теснила Змия к Древу.
Птица примерилась между мгновениями и нежно дёрнула Пракита за пучок скользких усов. Тот замотал головой, как припадочный, саданул хвостом Змию по морде, отчего последний отлетел к Древу и шваркнул по нему, заставив Плод опасно качаться.
– Отец! – заметив это, протрубила Птица.
– Вижу, – спокойно ответил тот.
Отставил Еву себе за спину вместе со столом и табуретками. Аккуратно переставил на землю чайничек с пиалами. Распрямился и посмотрел на драчунов.
– Проссти… – прошипел от Древа Троян, тяжело дыша. – Не думал, шшто так полушитсся, зсуб даю!
Отец не ответил. Всё так же молча смотрел на Левиафана, приближающегося к Древу с крейсерской скоростью, и не замечающего, как плавится вокруг воздух, как текут небеса над его головой, как земля превращается в дно кипящего котла…
Потемнело. Удар грома сбил все бутоны с райских цветов. Мелкий дождик не проморосил, но хлынул, ввинчивая тугие струи в живую плоть. Из прозрачных они превращались в грязно‑серые, сине‑зелёные, белоснежные… С Вселенского Пракита стекали хвост и жабры, растворялись пластины чешуи. Когда на востоке показался краем голубого плаща чистый небосвод, на поляне вновь пасся белоснежный Агнец, трава была юна и гибка, и только алый цвет Плода на Древе указывал на то, что вовсе не весна обнимает природу.
Ева, вынырнув из‑за Отца, побежала к Агнцу, обняла за морду и звонко поцеловала.
Троян устало выдержал праведный взгляд и полез на ветви. Положил голову на развилку рядом с яблоком.
– Не плюй в колодец! – каркнула, подлетая, Птица и совершила вертикальную посадку в круг песка у корней. – То есть больше не плюй. Не надо нам этих модификаций!
Сияющая Ева кормила Агнца божьими одуванчиками. Тот морщился (сок горчил), но терпеливо жевал подношение.
– ГМО! – задумчиво произнёс Змий, наблюдая идиллическую картину.
– Опять??? – взвилась Птица. – Даже не думай!
– Не ори на меня! – шикнул собеседник. – ГМО. Гибель Мира Отложена.
* – выделенное курсивом, цитаты из Книги Иова.
Песнь тринадцатая: Кое‑что об отношениях полов
Огонь уже угасал, оттого был сердит – фыркал ежом и плевал искрами. Но загорелый мальчуган по‑хозяйски тыкал в его нутро сучковатой палкой, усмиряя. Сидящая рядом белокурая девчушка внимательно следила за происходящим.
Мальчишка глубокомысленно посмотрел на облака, расшевелил золу с краюшки костра, и выкатил на изумрудную траву два обугленных кругляша.
– Вот! – торжествующе провозгласил он.
Девочка насмешливо наморщила нос:
– Что – вот?
Изнутри раскинувшейся над их головами изумрудной кроны раздался явственный смешок.
Мальчик покраснел.
– Это еда, Ева! Настоящая! Называется «печёная картошка». Я сам её открыл! Хочешь попробовать?
– Фи, – фыркнула та, – сам открыл, сам и ешь свои угольки!
Мальчишечьи кулаки, перепачканные в золе, сжались.
С ветки заинтересованно свесилась плоская змеиная голова. Бревноподобное тело стекло на траву чудовищной каплей абсента и нависло над костром.
– Это неэсстетично, Адам! – прошипел Змий. – То ли дело пешшёные яблоки! Ммм?
Названный его не слушал. Перекидывая с ладони на ладонь одну из картофелин, поднёс Еве и присел перед ней на корточки.
– Да ты попробуй, дурёха! Даже Сын заценил!
Змий фыркнул. Украдкой откатил кончиком хвоста вторую картофелину за ствол, утянув туда же голову. Чавканье прозвучало многозначительно.