Мир современных медиа — страница 33 из 52

Можно констатировать, что большая часть содержания Интернета не имеет отношения к политике (в традиционном понимании этого слова). По отношению к традиционной медиа-политической системе Интернет, по характеристике одного из виднейших современных социологов, Николаса Лумана, представляет собой окружающую среду, наглядно демонстрирующую разнообразие интересов и даже реальностей аудитории [Luhmann N., 1992], которую принципиально невозможно свести к общему знаменателю.

Поскольку всякая массовая коммуникация нуждается для своего существования в особом социальном пространстве («публичной сфере» Юргена Хабермаса), то возникает, по мнению Марка Постера, целый ряд вопросов. Кто и как взаимодействует в Интернете? Насколько применим в отсутствии взаимодействия лицом к лицу термин «сообщество»? Какой оказывается политика, т. е. как происходит распределение власти между ее участниками? Что представляет собой феномен кибердемократии (CyberDemocracy)? [Poster M., 2000. P. 405] Правда, большинство вопросов оставлено без ответа, но важна уже сама их артикуляция.

Если технологическое обновление медиа рассматривать как угрозу демократии, то возникает вопрос, как должна относиться к этому теория медиа.

Если сегодня машины способны на создание новых форм децентрализованного диалога, различных комбинаций человек – машина и на поддержку новых политических образований, то каковы условия развития демократического общения в новой информационной среде? Что сегодня следует понимать под публичным, если публичные имиджи (в режиме реального времени) оказываются более важными, чем само публичное пространство? Это вопросы, которые, по мнению Поля Вирилио, имеют решающее значение [Virilio P., 1993. P. 9].

В некотором роде Интернет можно сравнить с хабермасовской публичной сферой: хотя в Сети не выдвигаются претензии на истинность и на существование критического разума, в ней тем не менее происходит рождение неких самоорганизующихся форм, публичных арен. С развитием видео – и аудиоподдержки систем общения, строящихся пока преимущественно на тексте, такая виртуальная реальность может еще серьезнее заявить о себе, а жалобы на то, что «электронные деревни» – не более чем проявления эскапизма белых недообразованных мужчин, уже не будут казаться убедительными.

Изменчивый, гибкий статус индивида в Интернете ведет к переменам в природе такого важного социального феномена, как авторитет, прежде всего политический. Если в Средние века авторитет был наследственным, в эпоху модерна базировался на мандате народа, основанном на голосовании, то сам термин «демократия» говорит о суверенитете телесно воплощенных индивидов, определяющих путем голосования, кто ими должен руководить. Ныне, в условиях киберпространства и мобильной идентичности, вероятно, потребуется некое новое понятие, фиксирующее отличные от прежних отношения между лидерами и толпой.

На примере деконструкции гендера в интернет-сообществах можно судить о том, насколько серьезными могут быть последствия для политической теории и реальной политики в условиях широкого распространения новых электронных способов передачи информации и потере контроля над ее содержанием. Выдвинутая под влиянием широкого распространения Интернета в середине 90-х гг. идея «электронной демократии» (electronic democracy), суть которой состоит в возможностях новых электронных медиа улучшить инфраструктуру демократического общества, создавая условия перехода от репрезентативной (представительной) к партисипационной демократии (демократии участия), от простого участия к соучастию всех граждан в решении актуальных социальных проблем вместе с административными органами посредством проведения интерактивных диалогов, форумов, телеконференций и телеголосований [Consultant Study… 1995. Dec. № 4], хотя и продолжает довольно широко обсуждаться, но ее практическая реализация оказалась весьма сложной.

Технологическое обновление медиа порождает целый ряд новых социально-политических проблем: децентрализация демократического дискурса (исчезновение в этих рамках понятий большинства и меньшинства), угроза стабильности существующих государств (из-за утраты ими контроля над приватно-публичной информацией), подрыв основ частной собственности (в силу неограниченного воспроизводства информации) и общественной морали (распространение порнографии). Очевидно, что однозначного решения эти проблемы не имеют, да, собственно, к поиску решения еще и не приступали. Пока социология массовых коммуникаций и теория медиа только фиксируют ситуацию, нащупывая подходы к формулированию нового проблемного поля.

5. Социология интернета-проблемы становящейся науки

Интернет, окутанный оцифрованным языком, опосредованный машинными обозначениями «пространства без тел», предлагает социологии беспрецедентный предмет исследования. В настоящее время можно говорить о новом исследовательском направлении – социологии Интернета.

Основной блок публикаций об Интернете выполнен в популярно-публицистическом жанре. Едва ли не классикой считаются работы о виртуальных сообществах журналиста Г. Рейнгольда [Rheingold H., 1993]. Теоретическим осмыслением современных коммуникационных и информационных технологий занимались философы, социальные критики [cм.: Войскунский А. Е., 2000. С. 3–10], теоретики литературы, исследующие гипертекстовые структуры [Greco D. ]. Позднее появились академические работы Б. Вэлмана, в которых рассматривается сетевая организация «онлайновых коммуникаций» [Wellman B., Hampton K., 1999; Wellman В., Gulia M., 1999]. Большая работа выполнена П. Коллоком, исследовавшим проблему конфликта частных интересов в киберпространстве и возможности создания «общественных благ» [Kollock P., 1999]. Постмес, Спирс и Ли проводили социально-психологические исследования «онлайнового поведения» [Postmes Т., Spears R., Lea M., 1998]. Хэмман создал академический электронный журнал по социологии виртуальных коммуникаций «Cybersociology Magazine» [http://www.cybersociology.com.]

В социологии Интернета явно конституируются «тесные отношения» с дискурсами политики, контркультуры, художественной литературы. В становящемся дисциплинарном блоке литературы выделяются следующие «идеологические» маркеры:

1) ссылки на «эксплицитно идеологические» социально-философские, политические и художественные работы;

2) терминология критической теории («эмансипация», «реификация», «киберкапитализм»), постмодернизма («симулякры», «ризоматичность») и т. п.;

3) идеологическая ангажированность в проблематизации одного из полюсов «базовых различений».

Одни авторы думают о том, как расширить возможности активного участия пользователей Сети; другие, напротив, о том, как навести больше порядка (оппозиция «свобода – контроль»); в оппозиции «частное – публичное» исследователи электронной коммерции ищут возможности для продвижения частных интересов, а исследователей некоммерческих организаций в Сети больше привлекают условия предоставления общих благ и удовлетворения общих интересов.

У исследователей Интернета преобладающим является критический пафос в отношении современного общества. Так, Мануэль Кастельс в фундаментальной трилогии об информационной эпохе [Castells M., 1996] трактует информационные технологии как инструмент освобождения маргинальных сообществ (особенно ярко это проявляется во втором томе о «власти идентичности»). Можно с некоторыми оговорками утверждать, что в становящейся социологии Интернета преобладают идеологические схемы критики Просвещения и современности. Конструирование собственного «проблемного поля», создание собственной терминологии осуществляется пока путем заимствований и адаптации «чужих» дискурсов. В свое время Мишель Фуко назвал процесс установления гегемонии определенного видения мира колонизацией. По-видимому, именно так и следует на нынешнем этапе характеризовать социологические исследования Интернета. Телекоммуникация опирается на компьютерные технологии, а социология Интернета – на нетехнологический дискурс, колонизирующий образы и термины теории дизайна, искусства, коммуникации и даже философии.

Важным элементом рассуждений являются ссылки на художественную литературу: весьма часты цитаты из Дж. Джойса, В. Вульф и У Фолкнера, А. Роб-Грийе и Н. Сарро, М. Павича и X. Кортасара. Широко используются работы литературоведов, переключивших внимание с автора на читателя, – Р. Барта, В. Изера и У Эко; встречаются и обращения к «нарративной эксцентрике» Ф. Рабле, М. Сервантеса и Л. Штерна. Однако наиболее часты обращения к появившемуся в конце 1940-х гг. в сборнике рассказов Х. Л. Борхеса образу «сада расходящихся тропок» [Moulthrop S., 1995. P. 119].

Исследователи заимствуют и деконструируют традиционные тропы – образы и риторические элементы, принятые в устоявшихся областях гуманитарного знания.

На данном этапе становления дискурса социологии Интернета доминирует технологизированный язык, формирующийся под влиянием субкультуры киберпанка и профессиональных программистов. Возникновение Интернета описывается как результат взаимодействия растущей высокотехнологической промышленности Силиконовой долины с социально-политическими идеями калифорнийской контркультуры. Построение новой компьютерной реальности оказывается новой формой технологической утопии. Опыт виртуальных коммуникаций сравнивается со зрительными образами, возникающими в измененном состоянии сознания [Hillis К., 1996. P. 71], и появляется тревога по поводу интернет-аддикции, особенно характерная для популярных и социально-психологических текстов.

На формирование социологического дискурса об Интернете оказывают влияние и государственные идеологии. Одну из наиболее распространенных метафор в описании виртуальных коммуникаций – информационную супермагистраль (information superhighways) – ввел в оборот в бытность свою вице-президентом США Альберт Гор.

Сильнейшее влияния на социологический дискурс об Интернете оказал М. Маклюэн своим расширенным определением медиа и утопией «глобальной деревни», которая была едва ли не важнейшей вдохновляющей идеей в развитии