ссе массовой коммуникации? Во-первых, оно всеохватно, включая в себя практически все, что актуально и потенциально входит в мир индивидуума, т. е. все, что «релевантно» для него (за исключением сферы его профессиональной деятельности, где он выступает в качестве эксперта). Во-вторых, оно носит практический характер, т. е. формируется и развивается не ради самого себя (как научное знание, определяемое идеалом «науки для науки), а для непосредственной связи с реальными жизненными целями. В-третьих, главной его характеристикой является нерефлексированность: оно принимается на веру как таковое, не требуя систематических аргументов и доказательств.
Именно получение и высказывание знаний такого рода и становятся предметом регулирования в рамках конституционно-правового порядка, главной нормой которого является свобода распоряжения знаниями, – как своими собственными, так и «чужими», обращающимися в этой сфере. Другими словами, конституционно-правовой порядок знаний – это порядок, устанавливающий и реализующий принципы свободы слова как максимально неограниченной свободы выражать, воспринимать и критиковать знания.
«Вторичными» нормами этого порядка знаний можно считать принципы 1) равнозначности всех мнений и точек зрения и 2) свободного доступа к этому порядку. Под первым подразумевается отсутствие всяких квалификационных требований к «качеству» мнения (истинность, содержательность, эмпирическая подтверждаемость и т. д., которые предъявляются к научным знаниям), под второй – отсутствие формальных барьеров доступа к «форуму мнений» (например, требования обосновать мнение).
Институциональную структуру конституционно-правового порядка знаний образуют институт общественного мнения (публичная сфера) и охраняемая законом сфера частной жизни. Поэтому к конституционно-правовому порядку знаний относятся как парламент и масс-медиа, с одной стороны, так и неформальные сети коммуникаций, наполненные слухами и разрозненными обрывочными сведениями, – с другой. Пожалуй, самым полным и последовательным выражением конституционно-правового порядка знаний, его совершенной институциональной формой является процедура свободного демократического голосования, осуществляемая по принципу «один человек – один голос», где абсолютно не важны ни обоснованность, ни прочие эпистемологические, психологические, социологические и любые другие качества высказываемого мнения.
Фундамент этой сферы образуют базовые «когнитивные», т. е. связанные со знанием и информацией, демократические права — свобода слова, свобода веры, свобода прессы. Можно сказать, что, в корне отличаясь от академического порядка знаний в одном отношении – квалифицированности представляемых в нем знаний, конституционно-правовой порядок сходен с академическим порядком в отношении царящей в нем свободы выражения, получения и критики знаний. Это – результат их генетического родства: конституционно-правовой порядок знаний ведет свое происхождение от классического академического порядка знаний, свойственного науке эпохи модерна.
Однако общая нормативная и институциональная структура конституционно-правового порядка знаний оказывается весьма противоречивой. Практически в любом обществе с большей или меньшей силой проявляется противоречие между приватностью и публичностью внутри самого этого порядка, поскольку требования доступности и открытости информации входят в конфликт с правом личности на сохранение в неприкосновенности ее приватной сферы. Особенно ярко это противоречие проявляется в деятельности СМИ, стремящихся к максимальной полноте информации, предоставляемой обществу по интересующим его вопросам, причем не важно, касаются ли эти вопросы текущих изменений климата или частной жизни выдающихся персон. К последним общество проявляет больший интерес, и требования конституционно-правового порядка о доступности и открытости информации только поощряют СМИ максимально удовлетворять общественные запросы (что к тому же способствует увеличению продаж информационного продукта), но при этом страдают частные интересы. Вспомним в связи с этим всеобщее негодование по поводу «папарацци», обвиненных в гибели принцессы Дианы, транслированное и усиленное СМИ. (Приговор суда, вынесенный в феврале 2006 г. признал их не виновными в этой трагедии, присудив трем журналистам символический штраф в один евро.)
В последнее десятилетие в публичной и частной сферах как основных «локусах» функционирования массовой информации наблюдаются весьма интересные изменения. С одной стороны, происходит своеобразная реприватизация публичной сферы путем законодательного усиления права на защиту частной жизни и неприкосновенность «частной» информации, что означает сужение публичной сферы как открытой для обсуждения и высказывания мнений. Наряду с этим расширяется сфера приватного, т. е. исключенного из потока свободной циркуляции идей, по мере активизации авторского и патентного права (здесь речь идет о проблемах, возникающих «на стыке» конституционно-правового и экономического порядка знаний). С другой стороны, оживление террористических движений вызывает усиление государственного контроля за гражданами, что ведет к сужению сферы приватного, но выигрывает от этого не конституционно-правовой, а военно-полицейский и бюрократический порядки знаний.
В России общепринятая модель взаимоотношений частной и публичной сфер еще не сформировалась. Этим, до некоторой степени, объясняется огромный поток информации в СМИ, вызывающей опровержения, судебные иски о защите чести и достоинства, а также обвинения в безнравственности и оскорблении общественной морали.
Рассмотрим еще одну, пожалуй, базовую проблему, вытекающую из глубинного принципа конституционно-правового порядка знаний: подлежит высказыванию любое мнение, даже заведомо ложное или нелепое. В рамках конституционно-правового порядка знаний принципиально отвергается требование квалифицированности высказываемого мнения (его истинности, обоснованности, рациональности и т. д.). Демократия – не теория познания. «Демократические выборы, являются тайными, – напоминает Шпинер. – Это означает, что без всякой проверки отдаваемые голоса подсчитываются, но не взвешиваются» [Spinner H. Op. cit., S. 127]. Та же проблема существует применительно к масс-медиа, императивом которых является информирование, то есть максимально широкое представление сведений, а не селекция знаний.
История говорит о разных способах решения этой проблемы по мере становления конституционно-правового порядка знаний. Они сводятся к попыткам (а) эпистемологической квалификации знаний, допускаемых в сферу их свободной циркуляции, (б) квалификации их с точки зрения своеобразно понимаемой обыденной социологии и (в) морально-этической квалификации. К первому и второму способам относится введение разного рода цензов и ограничений (ценз оседлости, имущественный ценз, возрастной ценз, дискриминация по полу, гражданству, национальной или этнической принадлежности и т. д.), применяемых в отношении лиц, имеющих право на выражение своих знаний, т. е. имеющим право голоса в принятии важных решений на общегосударственном или локальном уровне. При этом практикуются своего рода повседневные антропология и социология, основанные на нерефлексирумых квази-теоретических предпосылках обыденной жизни. (О теориях повседневности см.: [Ионин Л. Г., 2004. С. 281–285].)
Так, в основе дискриминации по половому признаку, одним из проявлений которого было лишение женщин права голоса, лежало господствовавшее столетия предположение, что женщины по своей когнитивной и эмоциональной конституции не способны формировать истинное, обоснованное и разумное мнение, т. е. представление, что женщины являются эпистемологически ущербными существами – эпистемологическими инвалидами. Понадобились долгие десятилетия борьбы за всеобщее избирательное право, пока, наконец, женщины были допущены к избирательным урнам. Такого же рода сомнения выражались в отношении негров. И поныне нельзя считать полностью разрешенным вопрос о том, каков нижний возрастной предел когнитивной зрелости (вспомним в связи с этим, что в греческих полисах из гражданского состояния исключались мужчины, достигшие 60 лет).
До сих пор в ходу множество теорий повседневной «социологии», предполагающие, например, что верное (истинное) мнение об интересах общества или локальной общины могут иметь только те граждане, что прожили в данном государстве или городе, поселке, не менее определенного количества лет (на этом обыденном знании возникает ценз оседлости), или только те, что обладают недвижимым имуществом на данной территории (имущественный ценз), или только принадлежащие к «титульной» национальности. При этом предполагается, что мнения лиц, не принадлежащих к названным категориям, ложны в отношении интересов общества либо потому, что они недостаточно интегрированы в соответствующую социальную общность, либо потому, что они ориентированы на интересы другой национальной или государственной общности (например, «русскоязычные» в нынешней Латвии).
Если эпистемологическая квалификация знаний предполагает в качестве институционального механизма разного рода цензы и ограничения на право выражения мнений, то морально-этическая квалификация требует введения моральной цензуры. В этой области критерии морального здоровья и нездоровья высказываний еще в большей степени определяются повседневными теориями, как правило, в принципе недоступными верификации, что, в конечном счете обрекает моральные суждения и осуждения на субъективизм и произвол.
Попытки введения разного рода цензов и цензур всегда были попытками выработки системы своего рода самокоррекции конституционно-правового порядка знаний, подобно системе критики знаний академического порядка. Но критика знаний опирается на четко сформулированные эпистемологические критерии. Введение таких критериев в конституционно-правовой порядок, где обращаются не знания в научном смысле, но повседневные знания, т. е. мнения, не обладающие свойствами, позволяющими оценивать их истинность, ведет, как мы видим, к разрушению самих основополагающих принципов этой сферы.