1. Становление дискурсного анализа
Реально вся массовая коммуникация в обществе может осуществляться только на основе языка. Однако язык как основа этих сообщений стал предметом специального исследовательского интереса относительно недавно, с возникновением особого междисциплинарного направления – дискурсивного анализа текстов, одним из основных источников которого явилась структурная антропология К. Леви-Строса.
Главной особенностью этого подхода, возникшего в середине 60-х гг. XX в., является его интерес к анализу повествования. Исследование литературных рассказов и бытовых историй, затем анализ фильмов и социальных мифов, которые основываются преимущественно на методах языкознания, представлены в работах Р. Барта [Barthes R., 1966], А. Греймаса, Б. Тодорова, Ц. Кристевой, У Эко [Есо U., 1976] и многих других. Хотя первые исследования такого рода начали появляться примерно в 1964 г., их социокультурный контекст и оказанное ими влияние на читателей связаны со студенческими волнениями 1968 г. и последовавшими изменениями в сфере высшего образования. В 70-е гг. структурализм как новый исследовательский метод быстро распространился не только в Европе, но и в США, причем наиболее значительным и продолжительным его воздействие оказалось в романоязычных странах Европы, Северной и Южной Америки.
Связующим звеном этого очень широкого и весьма разнонаправленного потока исследований стала семиотика (в англоязычных странах) или семиология (франц. semiologie) как общая теория знаковой деятельности, у истоков изучения которой стояли швейцарский лингвист Фердинанд де Соссюр и американский логик и философ Чарльз Сандерс Пирс. Обогащенное междисциплинарными подходами, формируется проблемное поле изучения многообразных проявлений культуры и общественной жизни, выпадавших из поля зрения традиционных научных дисциплин, – изучение жестикуляции, национальных флагов и символов, анализ кино, рекламы, комиксов и других средств СМИ. (Многие из этих работ были впервые опубликованы в журнале «Communications».)
Одновременно в США начинаются исследования в области лингвистической антропологии, заложившие основы для широкого изучения дискурса и коммуникативных явлений. Благодаря деятельности таких ученых, как Д. Хаймс и Дж. Гамперц [Gumperz J., Hymes D., 1972], в середине 1960-х гг. возникли этнография устной речи и этнография коммуникации. В рамках данного подхода проводились исследование общего этнографического контекста дискурсов, в том числе особенностей их коммуникативной реализации, а также социальных и культурных условий их употребления. Именно в конце 60-х гг. «американское языкознание стало на путь создания теории коммуникации» [Hoffe W. L., Jesch J. S. 11].
Вторым важным источником современного дискурсного анализа следует признать микросоциологию. Исходя из существенно различающихся теоретических ориентаций, Ирвин Гоффман, Гарольд Гарфинкель и Аарон Сикурел обращаются к изучению повседневного речевого общения, тех значений и интерпретаций, которые лежат в его основе. Это породило особый интерес к одному из самых распространенных, обыденных и в то же время наиболее своеобразных видов повседневного речевого общения – разговору, беседе [Sudnow D., 1972; Schenkein J., 1978]; начало этим исследованиям положила работа Х. Сакса, Е. Щеглова и Э. Джефферсона [Sacks H., Schegloff E., Jefferson G., 1974] о смене ролей в разговоре. Предложенные методы анализа речевого общения быстро стали использоваться в других дисциплинах, прежде всего в социолингвистике и этнографии. Ныне анализ речевого общения (прежде всего неформальных способов устной речи) является одним из главных направлений в обширной сфере дискурсного анализа. Изучение речевого общения и достигнутые результаты оказали значительное влияние на изучение других типов повседневного диалогического взаимодействия: «врач – пациент», «учитель – ученик», текстов общения при встречах, интервью при найме на работу и др.
Третьим направлением, важным для становления дискурсного анализа, явились разработки представителей лингвистической философии, опубликованные в 1960-х гг., прежде всего Дж. Остина и Дж. Сёрля, а также Г. Грайса, посвященные анализу речевых актов (таких как обещания или угрозы) [Austin J. L., 1962; Searle J., 1969; Grice H., 1975]. В этих трудах была предложена концептуальная структура изучения языка с точки зрения прагматики, что позволило выявить связь между языковыми высказываниями как лингвистическими объектами, с одной стороны, и социальными действиями – с другой.
Четвертым источником дискурсного анализа стала зародившаяся в середине 1960-х гг. социолингвистика, ориентированная на эмпирические исследования реального использования языка в определенном социальном контексте, что означало отказ от вне-контекстного, т. е. абстрактного, изучения языковых систем методами структурной или «порождающей» грамматики.
Пятый источник определила смена парадигм в конце 1960-х – начале 1970-х гг. в психолингвистике, когнитивной психологии и в области изучения искусственного интеллекта. Восприятие, запоминание, репрезентация в памяти, воспроизведение текстовой информации – вот основные темы исследования в рамках этого плодотворного психологического научного направления. Результаты изучения, проводившиеся вначале на материале рассказов, с одной стороны, а с другой – искусственного интеллекта, оказались чрезвычайно важны для компьютерного моделирования как возможностей распознавания значительных по объему потоков информации, организованных в сценарии – фреймы [Minsky M., 1975], необходимых для интерпретации дискурса.
Одновременно происходили изменения в лингвистике, постепенно выходящей за рамки изучения одного предложения. Во многих (особенно в западноевропейских) странах в конце 1960-х гг. ученые пытаются разработать грамматики текста и теории текста, направленные на выявление закономерностей сочетания предложений, а также возможностей высокоуровневой семантической интерпретации текста в терминах макроструктур. (Так, в Великобритании интерес к структурам дискурса инициировала так называемая системная грамматика М. Хэллидея.) Эти работы выявили новые зависимости между употреблением языка (дискурсом) людьми и их социальными обстоятельствами. Позиция в тексте и выполняемая функция определяют не только свойства последовательностей предложений или целых фрагментов текста, но и особенности фонологической и синтаксической структуры, а также варианты семантической интерпретации предложений. Сходные наблюдения были сделаны и в рамках развиваемой в США грамматики дискурса.
Совокупность идей, развитых в столь различных направлениях дискурсного анализа, позволила по-новому охарактеризовать отношения, существующие между грамматическими структурами текста, с одной стороны, и другими структурами текста, например нарративными, – с другой.
2. Дискурсный анализ – новое междисциплинарное направление
В начале 1970-х гг. результаты работ в разных направлениях дискурсного анализа получали отражение в монографиях, специальных выпусках журналов, в материалах конференций. До конца 1970-х гг. осознанное стремление к интеграции и взаимообогащению было отнюдь не характерно для этих областей научного поиска, каждая из которых первоначально представляла собой автономное направление развития в рамках отдельных научных дисциплин. Однако процесс быстрого количественного накопления знаний привел к качественным изменениям – формированию новой научной дисциплины, называемой то дискурсным анализом, то исследованием дискурса, то лингвистикой текста. К дисциплинам, стоящим у истоков этой области исследований, вскоре присоединились история с правоведением (уделяющие особое внимание разного рода текстам) и, наконец, теории речевой и массовой коммуникации. Зримым свидетельством институционализации нового исследовательского направления стали международные журналы «Text» и «Discourse Processes», целиком посвященные исследованиям в этой области, стоящей на стыке нескольких научных дисциплин, а также выделение особых секций на конференциях, посвященных гуманитарным и социальным наукам.
Такой – исторически-обзорный – взгляд на возникновение дискурсного анализа как науки, включающей несколько исследовательских областей, тесно связанных с «родительскими» дисциплинами, дает представление об исследованиях в этой сфере. Так, в языкознании речевым актам посвящено гораздо больше исследований, чем в философии, где была впервые разработана теория речевых актов. Иначе говоря, новая междисциплинарная наука должна рассматриваться не с позиций отнесения (привязки) к исходным научным дисциплинам, но с точки зрения изучаемых ею проблем и объектов анализа, ибо, как писал Макс Вебер, в основе деления наук лежат не «фактические» связи «вещей», а «мысленные» связи проблем. «…Там, где с помощью нового метода исследуется новая проблема и тем самым обнаруживаются истины, открывающие новые точки зрения, возникает новая наука» [Вебер М., 1990. С. 364]. Если следовать логике Вебера, то дискурс-анализ, безусловно, является новой наукой.
Кроме неравномерного количества исследований этого проблемного поля в разных дисциплинарных образованиях существуют различия между тем, что может быть приблизительно названо типами дискурсного анализа в разных странах. Так, например, особенности построения новой теории, процедуры исследования, описания, а также различия в философских и даже политических взглядах отличают англоязычные работы по дискурсному анализу от существующих концепций дискурсного анализа в романоязычных странах, несмотря на все возрастающее число заимствований, наложений, взаимопереводов и, следовательно, взаимного влияния. Вообще говоря, дискурсный анализ в англоязычных работах характеризуется продолжающимся воздействием со стороны структурной или порождающей лингвистики, когнитивной психологии, прагматики и микросоциологии. Некоторые известные французские школы (находящиеся под влиянием идей Луи Альтюссера, Мишеля Фуко, Жака Деррида и / или Жака Лакана), в отличие от своих предшественников 60-х и начала 70-х гг., демонстрируют большую философскую направленность дискурс-анализа, включающего частые отсылки к идеологическим, историческим, психоаналитическим и неомарксистским работам, особенно в сфере литературного анализа. Замечу попутно, что некоторые работы, посвященные анализу дискурса, отличает чрезмерная метафоричность, что делает чтение их весьма нелегким занятием, особенно для непосвященных [см., например, Laclau E., Mouffe Ch., 1985].
Французский вариант дискурсного анализа, прежде всего благодаря его историческому и политическому посылу, оказал значительное влияние на соседей по Каналу, способствуя появлению широко известных и получивших значительный резонанс в научном сообществе культурологических и идеологических работ социологов и специалистов по массовым коммуникациям в Англии, проводимых, в частности, в рамках исследований Центра по изучению современной культуры (CCCS) в Бирмингеме начиная с конца 60-х гг. [Hall S., Hobson D., Lowe A., Willis P., 1980] и несколько позже – деятельность Glasgow Media Group.
Такова в общих чертах картина формирования нового междисциплинарного направления – дискурсивного анализа, или дискурс-анализа, широко применяемого при изучении текстов масс-медиа. Поскольку новости в прессе являются формой письменного или каким-либо другим образом фиксированного и заранее обдуманного дискурса, обычно анализируются структуры письменных текстов.
3. Структура дискурса массовой коммуникации
Одно из наиболее очевидных свойств газетных и теленовостей, которое игнорировалось как в традиционных, так и в сравнительно недавних исследованиях СМИ, состоит в том, что они – особый вид дискурса.
«Дискурс» в широком смысле слова понимают как «язык в употреблении» [Meinhof U., 1993], сложное единство языковой формы, значения и действия, находящее свое выражение в коммуникативном событии или коммуникативном акте. Преимущество такого понимания в том, что дискурс, не разрушая интуитивные или лингвистические подходы к его пониманию, не ограничивается рамками конкретного языкового высказывания, т. е. рамками текста или самого диалога, а расширяет их до уровня корреляций с внешним миром.
При определении значения дискурса необходимо учитывать значения, доступные для всех участников коммуникации, что предполагает не только знание языка и общий тезаурус, но и знание мира, совпадающие или, по крайней мере, разделяемые и понятные установки и представления других людей. Лучшей иллюстрацией является литература, в рамках которой создатели художественных текстов придают им определенную форму, наполняя ее определенным содержанием, т. е. набором значений, адресованных читателю, которые предположительно ему понятны, с целью вызвать отклик, как это происходит в разговоре, беседе лицом к лицу (в случае межличностной коммуникации); иными словами, в случае письменной коммуникации писатели и читатели участвуют в процессе социокультурного взаимодействия. В случае массовой коммуникации работает та же схема: новости как результат когнитивной и социальной деятельности по производству текстов и их значений, ориентированных на читателей и телезрителей, понимаются последними (находят отклик) в результате их интерпретации, в основе которой лежит предыдущий опыт общения со СМИ.
Доминирующая роль социально-психологических подходов к изучению средств массовой коммуникации означала концентрацию внимания преимущественно на экономических, политических, социальных или психологических аспектах обработки текстов новостей, позволяя выявлять основные факторы, задействованные в процессе производства новостей и в процессе использования или воздействия этих сообщений. Однако в этих исследованиях само сообщение рассматривалось лишь постольку, поскольку оно информирует о перечисленных выше факторах, действующих в различных контекстах его употребления. Контент-анализ сообщений (как традиционный, ведущий свое происхождение от работ Г. Лассуэла и Б. Берельсона, так и более изощренный, сравнительно недавно возникший) был ориентирован на методологически адекватное описание отдельных свойств текстов СМИ с основной целью – выявить особенности соответствующих контекстов. Результативность такого подхода определялась скорее формально-логически – обоснованностью используемых категорий и валидностью статистической обработки результатов, чем содержательно, оставляя за пределами рассмотрения систематический анализ, направленный на понимание роли самих текстов массовой коммуникации и их структуры (строения) на восприятие их аудиторией.
Особое значение для анализа структур медиа-текстов имеют работы голландского исследователя Тийна Ван Дейка, активно работающего в этой области с 80-х гг. XX в. Основываясь на результатах исследований дискурса, Ван Дейк предложил новаторский подход к изучению текстов сообщений массовой коммуникации, направленный на изучение сути процесса массовой коммуникации, а именно самих речевых сообщений [Van Dijk T., 1987; 1991]. При этом речевые сообщения уже не анализируются лишь в терминах, поддающихся наблюдению и статистической обработке, эмпирически выявляемых переменных, соотносящихся со свойствами источника новостей или условий их производства, с одной стороны, и характеристиками потребителей и оказываемого на них воздействия – с другой, т. е. в рамках традиционного контент-анализа. Все виды текстов массовой коммуникации (тексты новостей в особенности) требуют изучения их самих как особого типа языкового употребления и особого типа текстов, относящихся к специфической социокультурной деятельности.
Это означает анализ текстов массовой коммуникации с точки зрения их собственной структурной организации, по-разному проявляющейся на разных уровнях описания. Подобный анализ структур текста не ограничивается лингвистическим описанием фонологических, морфологических, синтаксических или семантических структур изолированных слов, словосочетаний или предложений, как это принято в структурной или порождающей лингвистике. Тексты характеризуются более сложными, относящимися к более высокому уровню свойствами (такими как отношения связности между предложениями, общая тематическая структура, схематическая организация) и рядом стилистических и риторических параметров. Тексты массовой коммуникации – в письменном или устном виде, в форме монолога или диалога – предстают в виде комплекса их общей организации и специфических свойств. Этот подход дает возможность описания структуры и функций частей газетных статей, например заголовков и вводок (leads) в сообщениях, так же как и стилистических особенностей, используемых создателями для разных структур внутри самого текста, позволяя показать связи и особенности линейной (формальной) и тематической (содержательной) организации таких текстов. Точно так же тексты интервью или бесед со знаменитостями, т. е. тексты, являющиеся одной из форм диалогического взаимодействия в сфере массовой коммуникации, могут на основе такого подхода исследоваться с точки зрения изменения в них ролей говорящих, использования ими разных стратегий, особенностей выстраивания на этой основе линейной упорядоченности.
Изучение дискурса не ограничивается эксплицитным описанием структур самих по себе. Результаты исследований дискурса в области таких различных дисциплин, как теория речевой коммуникации, когнитивная психология, социальная психология, микросоциология и этнография, показали, что дискурс не является изолированной текстовой или диалогической структурой. Скорее, это сложный коммуникативный феномен, включающий социальный контекст, позволяющий получить представление как об участниках коммуникации и их характеристиках, так и о процессах производства и восприятия сообщения. Хотя основательный анализ структур текста важен сам по себе, главным результатом его применения являются открываемые им возможности расширенного понимания контекстуальной перспективы дискурса, особенно значимой в исследовании текстов массовой коммуникации. Иначе говоря, направленный таким образом дискурсный анализ может привести к новому пониманию самих процессов производства и использования сообщений, по праву считающихся наиболее значимым элементом самой массовой коммуникации (и ее изучения). Подлинная инновативность этого подхода заключается в возможности эксплицитного соотнесения большинства факторов и условий производства текстов массовой коммуникации – от экономических условий до социальных и институциональных процедур выпуска текстов новостей – с характеристиками структур этих текстов. Применение так понятого дискурс-анализа расширяет возможности изучения и интерпретации процессов восприятия (понимания, запоминания) и воспроизведения информации, содержащейся в текстах новостей, которые теперь можно изучать с позиций их обусловленности текстуальными и контекстуальными (когнитивными, социальными) особенностями коммуникации.
Приступая к исследованию структуры новостей как особого вида социального дискурса, характерующегося чрезвычайно большим количеством связей и опосредований, Ван Дейк выделяет несколько уровней исследования.
1. Семантический уровень дискурс-анализа как последовательности предложений дает возможность изучать соотнесенные друг с другом интерпретации – значение или референция слов, функцией которых, закрепленных за предшествующими предложениями, выступают последующие несамостоятельные или самостоятельные предложения. Этот аспект дискурса часто описывают с точки зрения локальной или последовательной связности (когерентности). В упрощенном виде основное правило семантической связности состоит в том, что предложение А связано с предложением В, если А относится к ситуации или событию, которое является возможным (вероятным, необходимым) условием существования ситуации или события, к которому относится В (или наоборот). Правило семантической связности можно выразить проще: текст является семантически связным, если он описывает возможную последовательность событий (действий, ситуаций). Следовательно, семантическая связность зависит от наших знаний и суждений о том, что возможно в этом мире.
Это означает необходимость когнитивного и социального анализа знаний носителей языка в рамках определенной культуры, изучение того, как они используют эти знания в процессе интерпретации дискурса вообще и в установлении связности текста в частности. Анализ показал, что такие знания должны быть эффективно организованы в особые кластеры, так называемые сценарии [frame], содержащие всю общедоступную в данной культуре информацию о конкретном стереотипном варианте какого-либо явления [Minsky M, 1975]. (У людей существуют одинаковые сценарии для таких форм поведения, как совершение покупок в супермаркетах, прием гостей в день рождения или выход на демонстрацию и т. д.)
Как и любой другой вид дискурса, сообщения СМИ в значительной степени полагаются на общедоступные знания и суждения в связном и всем понятном изображении тех событий, которые требуют организации знаний в форме сценариев (о гражданской войне, о террористическом акте, о политическом митинге, о голосовании или о революции).
Эти политические сценарии определяют и групповые социальные установки, поскольку включают мнения и суждения, основанные на оценке событий определенными социальными группами. Из этого следует, что наше субъективное представление о семантической связности газетного сообщения может определяться тем, располагаем ли мы соответствующим сценарием или социальной установкой, имеющей особое значение для понимания и оценки причин или оснований каких-либо действий или событий. При таком концептуальном подходе нам легче изучать разные по идеологической ориентации способы использования сценариев или установок в процессе сообщения новостей.
2. Следующий уровень дискурсивного анализа сообщений массовой коммуникации, выделенный Ван Дейком – это семантическая макроструктура, которая фиксирует общие темы (топики) текста и одновременно характеризует то, что можно было бы назвать общей связностью (когерентностью) текста, как его общий или основной смысл. Макроструктуры выводятся из значений предложений (пропозиций) текста по правилам теории (например, лингвистической) с помощью операций селекции, обобщения и конструирования. В когнитивной теории обработки дискурса эти правила действуют как не всегда надежные, но эффективные макростратегии, которые дают возможность читателям извлекать топик текста из последовательности предложений. Эта процедура в значительной степени зависит от нашего знания о мире (от сценариев).
Макроструктуры и когнитивные операции, в которых эти макроструктуры используются, являются определяющими в процессах как производства текстов новостей – в работе корреспондентов и редакторов, так и в процессах восприятия, накопления, запоминания и дальнейшего воспроизводства информации потребителями. Использование возможностей макроструктурирования объясняет, как газетчики (newsmakers) привычно, изо дня в день суммируют огромное число текстов-источников (сообщения других СМИ – телеграфные сообщения, интервью, отчеты, материалы пресс-конференций), лежащих в основе производства какого-либо отдельного газетного сообщения. Теория макроструктур дает возможность исследовать особые характеристики заголовков и вводок (leads), в которых субъективно обобщается остальная часть сообщения. И наконец, именно выделение макроструктур делает понятным, почему в памяти читателей удерживаются только основные топики, т. е. высшие уровни макроструктуры газетного сообщения.
3. Организация общего значения текста как целого задается схематической суперструктурой — набором характерных категорий, порядок следования которых определяется специфическими для каждой культуры правилами или стратегиями. Так, в европейской культуре, как показывает Ван Дейк, господствует одна нарративная схема, в которой представлены следующие категории: Краткое содержание, Обстановка (Setting), Направленность, Осложнение, Развязка, Оценка и Кода. Если одна из этих обязательных категорий отсутствует, адресат может заключить, что рассказ не закончен, лишен смысла или это вообще не рассказ. Многие часто используемые типы дискурса также демонстрируют присущую им суперструктуру, облегчающую не только процесс производства, но и восприятие текста: если мы знаем или догадываемся, что текст, который предстоит воспринять, – рассказ, то происходит активизация имеющихся у нас как носителей конкретной культуры конвенциональных знаний о схеме рассказа.
Без использования макроструктур и суперструктур нам пришлось бы интерпретировать текст и выявлять его связность только на микроуровне, а построение структур высшего уровня было бы возможно применительно лишь к отдельно взятому тексту, что, как показали экспериментальные исследования, осуществить весьма нелегко, если вообще возможно. Отсюда следует определяющее значение глобальных структур, отражающих и тематическое содержание, и схематическую форму текста, не только для теоретического анализа, но и для реальных процессов производства и понимания нарративного текста.
Газетные сообщения ежедневно публикуют тысячами. Согласно определенным жестким ограничениям, накладываемым профессиональной практикой, составом наличных сотрудников, периодом времени, предельным сроком подачи материала, эти газетные сообщения должны быть организованы на основе технологически выработанной схемы – схемы новостей, в соответствии с которой определенные части текста должны выполнять особые конвенциональные функции, которые рассматриваются как обязательные элементы формальной организации текста. Общеизвестна категория Краткого содержания, составленная соответственно из Заголовка и Вводки. Корпус текста демонстрирует также различные схематические категории-функции, включающие Главное событие, Фон, Контекст, Историю, Вербальные реакции или Комментарии, каждая из которых при дальнейшем анализе может быть расчленена на более мелкие категории. Например, категория Комментариев может быть разделена на Оценку и Перспективы, где корреспондент или редактор могут дать оценку событиям-новостям. Журналисты, следуя рутинным профессиональным практикам, привыкли подверстывать к тексту информацию, которая соответствовала бы данным категориям, например, они стремятся отыскать предпосылки (или описать фон) происшедших событий. Таким образом, структуры новостей как формальные конвенциональные схемы легко могут быть соотнесены с установившейся практикой производства текстов новостей или выведены на ее основе.
Специфическим свойством сообщений-новостей является то, что и макроструктуры (топики) и схема новостей, которая организует их, не представлены в тексте в виде непрерывной последовательности: они дискретны, появляются эпизодически, частями. Вершина макроструктуры такого текста новостей обычно дается в начале, т. е. на первом месте; затем следует Заголовок (макропропозиция высшего уровня), затем Вводка (вершина макроструктуры), затем последовательно идут макропропозиции низших уровней сообщения, включающие детали содержания и менее важные категории схемы (например, Историю или Комментарии), располагаемые в самом конце. Для читателя важно, что, как правило, начало текста представляет собой наиболее важную информацию. Безусловно, это весьма успешная и очень эффективная стратегия организации текста, допускающая к тому же стилистическое варьирование в статьях разных авторов или разных газет.
Очевидна существенная связь между структурой текстов новостей и стратегией их производства, с одной стороны, и использованием этих сообщений в контексте СМИ – с другой. Это верно и для газетных сообщений, и для теленовостей, которые передают в большинстве своем, как правило, лишь верхние уровни макроструктур газетных сообщений, что позволяет рассматривать телевизионные новости как суммирование или резюме газетных текстов.
Итак, макроструктуры выводятся из текста или приписываются ему на основе наших знаний и убеждений, а потому эти структуры, естественно, подвержены индивидуальному варьированию. Информация, являющаяся важной для одного человека или группы людей, может не быть таковой для других. Это открывает простор для тематически и схематически тенденциозного переструктурирования текста, например, когда менее важную информацию помещают в Заголовке или Вводке или когда важную информацию помещают в конце сообщения, а то и вовсе опускают.
Соотнесение текстов новостей с социальными макроструктурами вообще, и с общественными институтами по производству новостей – СМИ в частности, требует выработки особой теоретической стратегии, с помощью которой можно было бы исследовать поочередно различные уровни. Например, прямая связь между историей или мировой экономикой, с одной стороны, и различными вариантами стилистического выбора в текстах новостей – с другой, маловероятна. Даже более тесные связи, существующие между способами институциональной организации или социо-идеологическими установками и формой сообщения или его стилем, требуют анализа нескольких промежуточных стадий. Однако это большая и весьма важная задача. Ее решение – это пока только перспектива.
4. Роль социальных акторов
Основной теоретической предпосылкой этой сложной системы анализа выступает признание участников процесса создания / потребления текстов новостей (журналистов и аудитории СМИ) социальными субъектами (social actors) и членами определенных социальных групп. И те и другие – представители социума, но журналисты стоят у истоков самого сообщения, именно они создают и интерпретируют эти тексты в общем коммуникативном контексте новостей. Совокупная деятельность этих социальных субъектов, их социокультурная активность, организация, общность убеждений или идеологии дают возможность соотнести тексты новостей с процессом их институционального и социального производства и потребления, а также с экономическими условиями их производства и распространения. Эти факторы определяют историческую значимость самих текстов, их роль в выражении идеологии и, следовательно, в узаконивании власти или в установлении (отрицании) статус-кво в глобальной системе информационного трафика.
Соотнесение текстов новостей с бесчисленным количеством их контекстов при анализе деятельности участников коммуникации и их позиций все же не устанавливает прямые и однозначные связи между текстами и процессами их производства и потребления, поскольку существует весьма важный опосредующий фактор – когнитивные характеристики участников коммуникативного события (их восприятия и интерпретации) как важной компоненты их социального облика. Без учета человеческого фактора в процедуре производства или процессе потребления новостей невозможно адекватно описать или объяснить процессы понимания, приписывания значений, передачи информации, механизмы убеждения, различные способы выражения идеологии и т. д. Именно люди определяют успех или неуспех процесса массовой коммуникации как трансляции сообщений посредством языка и текстов. Однако до последнего времени практически не существовало серьезных исследований когнитивных аспектов производства и потребления новостей, поскольку специалисты в области когнитивной психологии почти не уделяли внимания анализу медиа, а исследователи массовой коммуникации не обладали необходимой теоретической подготовкой. Хотя, скажем, микросоциологи, начинающие изучать процессы подготовки и написания новостных сообщений журналистами, широко пользуются такими когнитивными понятиями, как интерпретация, правила или процедуры, но объясняют их не более подробно, чем когнитивные понятия классической макросоциологии, такие как нормы, цели, ценности, идеологические установки.
Когнитивный анализ обработки дискурса новостей основан на взаимодействии между репрезентациями и операциями в памяти, причем последние носят стратегический характер. Особенностью стратегий, в отличие от правил грамматики или формальных алгоритмов, является их гибкость, ориентация на достижение неких целей и зависимость от контекста. Анализируя поступающую информацию, стратегии позволяют осуществлять параллельную обработку, т. е. одновременный анализ частичной и неполной информации, поступающей из разных источников, и управляют на этой основе когнитивными репрезентациями, хотя и не всегда надежно, но довольно эффективно.
Различные типы репрезентаций находятся на входе и выходе этих стратегических операций. Знания, существующие в памяти, могут быть представлены в виде сценариев, которые можно определить как абстрактные, схематические, иерархически организованные наборы представлений, конечные пункты (default values) которых являются незаполненными, что позволяет использовать сценарии в различных ситуациях путем заполнения этих конечных позиций конкретной информацией. Понимание дискурса предполагает наличие в памяти (общего содержания) сценария. Присущие какой-либо культуре стереотипные социальные ситуации могут быть представлены в памяти в форме сценариев таким образом, что люди могут взаимодействовать друг с другом или общаться на основе этого общего знания. Подобные сценарии относительно постоянны, они часто используются членами социума, поэтому сценарии находятся в семантической или долговременной социальной памяти, в отличие от информации, к которой прибегают лишь в исключительных случаях. Кроме сценариев отдельных эпизодов, в нашей семантической памяти существуют фреймовые репрезентации известных объектов или личностей, как и знание о единицах, категориях и правилах языка, дискурса и коммуникации. Наконец, мы обладаем организованными в определенные схемы представлениями об общих взглядах, т. е. оценочными представлениями о социальных явлениях, структурах или проблемах (к примеру, государственная система образования, ядерная энергия или аборты). Для обозначения подобных абстрактных понятийных схем, усваиваемых в процессе социализации, разделяемых подавляющим большинством данного общества и используемых членами социальных групп, употребляется классический термин «установки» (attitudes).
Разнообразные типы социальных знаний и убеждений, включающие лингвистические коды, фреймы, сценарии и установки, образуют репрезентации общего характера, которые используются для интерпретации поступающей конкретной информации – ситуаций, событий, действий или дискурса. Эти стратегические процессы анализа и интерпретации осуществляются в рабочей или кратковременной памяти. Результаты таких операций накапливаются в эпизодической памяти, которая вместе с семантической (социальной) памятью является частью долговременной памяти. Таким образом, эпизодическая память действует как накопитель всей входящей и получившей интерпретацию информации и включает весь индивидуальный опыт, относящийся как к событиям, которые мы наблюдали или участниками которых мы являлись, так и к воспринятым текстам; именно на этой основе каждое событие или ситуация получают репрезентацию в терминах субъективной модели или модели ситуации.
Модель ситуации организована в виде схемы и включает такие постоянные категории, как Обстановка (Время, Место), Обстоятельства, Участники, Событие / Действие и соответствующие им характеристики и оценочные свойства. Когда человеку требуется понять текст, он создает для этого не только эпизодическое представление этого текста, но использует имеющиеся у него представления о событиях или явлениях, которым посвящен текст, т. е. он создает модель. Именно модели выступают в качестве референциальной основы когнитивной интерпретации и обеспечивают выявление условий связности (когерентности) текста. Как показывают исследования, люди действуют не столько в реальном мире и говорят не столько о нем, сколько о межличностых моделях явлений и ситуаций, с которыми они реально сталкиваются, но получающих определенное толкование (напомню еще раз теорему Томаса: «Если ситуация воспринимается как реальная, она реальна по своим последствиям»). Следовательно, индивидуальные и групповые различия в обработке социальной информации могут быть объяснены и на основе различий в моделях.
Люди используют наборы таких моделей для обобщения и абстрагирования, а в конечном счете реконструируют на их основе некоторые типы фреймов, сценариев или установок, которые образуют общие социальные знания и убеждения. Это значит, что они обладают единичными моделями, с одной стороны, и абстрагированными сценариями – с другой. Но при этом необходимо иметь и обобщенные (и все же личностные) модели, которые должны отражать привычный опыт, относящийся к повторяющимся событиям или ситуациям.
Те же особенности характеризуют производство текстов, и коммуникацию в ходе их трансляции: основной целью этих процессов является установление понимания, то есть построение (или модернизация) модели или передача модели получателю. Можно сказать, что эпизодические репрезентации текстовых структур и значений служат средством создания таких моделей. Другими словами, мы понимаем текст, только если мы понимаем ситуацию, о которой идет речь, т. е. если у нас есть модель этого текста (или для этого текста). Все это относится и к текстам новостей.
Для того чтобы иметь возможность участвовать в коммуникативном событии, мы создаем также модель контекста, отражающую коммуникативную обстановку, место действия, обстоятельства, участников, а также тип речевых или каких-либо других актов, включенных в процесс коммуникации. Саму репрезентацию текста или диалога можно считать ядром модели этого коммуникативного события. По истечении длительного времени большая часть информации, содержащейся в тексте, уже не может быть извлечена из памяти. Существует тенденция к запоминанию только макроструктур воспринятого текста, структур самого верхнего уровня модели. По-видимому, на основе всех этих текстов мы пытаемся представить себе случившееся путем моделирования ситуации. Позже, при воспроизведении этих текстов (например, в беседе о новостях дня) используется эта модель, особенно макроструктуры ее высшего уровня. Иначе говоря, рассказы о нашем опыте или событиях, почерпнутые из прессы, представляют собой результат целенаправленного отбора, они частично отражают эпизодические модели, существующие в нашей памяти.
Информация, в основе которой лежат сценарии или определенные установки и которая стала компонентом модели, часто воспроизводится в предвзятой форме. Отсутствие объективности основано на сложившихся убеждениях, включающих и схемы предубеждений, существующих в социальной памяти. Вообще говоря, людям свойственно наиболее полно припоминать информацию, которая подтверждает их знания, убеждения и установки или какие-либо особые отклонения от них.
Итак, когнитивная структура включает:
1) репрезентации, существующие в эпизодической и социальной памяти, такие как сценарии, установки и модели;
2) стратегические процессы, в рамках которых гибко используются, применяются и модифицируются в соответствии с новой информацией, новыми условиями и пр. такие репрезентации;
3) систему контроля, которая управляет процессом поиска в памяти, активацией имеющихся знаний и их приложением, использованием макроструктур и суперструктур, переводом информации в разные виды памяти.
Эта структура имеет отношение как к пониманию ситуаций, явлений, действий и текстов о них, так и к планированию действий, их производству или исполнению. Планирование вербального или другого действия означает лишь создание модели того, что мы собираемся сделать в данной обстановке и в конкретный момент времени. Данное произведение или исполнение речевого акта полностью находится под контролем такого плана-модели. Каждое сообщение-новость подготавливается и пишется так же под влиянием модели события-новости, модели одного из явлений массовой коммуникации (в модели могут быть отражены задачи сообщения, предельный срок подготовки, типы читателей и пр.) и лежащих в ее основе социальных сценариев и установок.
Осуществляемая путем обработки социальной информации в период первичной и вторичной социализации и коммуникации социальная категоризация организована с учетом таких параметров, как пол, возраст, внешний вид, происхождение, род занятий, статус, обладание властью или личностные особенности. Каждая из этих категорий может ассоциироваться с набором однотипных критериев, обусловливающих такую категоризацию, например, прототипические внешние данные, деятельность или социальную обусловленность их проявления.
Те же категории и критерии могут быть использованы для получения и организации информации о группах людей с девиантным поведением, об этнических группах, иммигрантах или людях других национальностей. Подобные групповые схемы контролируют обработку социальной информации, т. е. наше взаимодействие с членами этих групп или другие коммуникации, так или иначе связанные с участниками подобных групп. Такие схемы определяют построение моделей социальных встреч, внутри которых могут получить большую или меньшую значимость определенные социальные субъекты и приписываемые им характеристики, которые будет легче припомнить в будущем.
Если схемы являются по своему характеру негативными или основаны на недостаточной информации, их называют предвзятыми, сексистскими, или расистскими. То же самое можно сказать и об интерпретации взаимодействия с членами групп, которым приписывают какие-либо врожденные или приобретенные характеристики, ассоциируемые с полом, расовой принадлежностью, происхождением, внешностью, возрастом. В таких случаях когнитивные репрезентации будут варьировать у различных групп в зависимости от социоэкономического и культурного статуса группы в социальной структуре. Когнитивные схемы, имеющиеся у членов какой-либо группы и отражающие информацию о тех, кто не принадлежит к данной группе, должны различаться в зависимости от того, какое положение эта группа занимает (доминирующее или подчиненное), участвует ли она в осуществлении власти, заинтересована в сохранении политики угнетения или бросает вызов этой политике. Таким образом, групповые схемы играют центральную роль в более общей организации социальных, идеологически ориентированных установок; одновременно схемы предоставляют материал для узаконивания прав этой группы и ее деятельности в социальной структуре. Иначе говоря, структуры и содержание социальной памяти являются функцией нашего социального (группового) положения в обществе.
Такие же организационные принципы лежат в основе общих социальных репрезентаций о групповых или классовых отношениях, о социальных институтах и других социальных структурах. Так, исследование когнитивных репрезентаций и разговоров, касающихся этнических меньшинств, показывает, что люди с белым цветом кожи в Западной Европе и Северной Америке склонны представлять себе само существование людей с черным цветом кожи, иммигрантов или представителей других меньшинств не только как сложную проблему, но как угрозу государству, культуре, социоэкономическому положению (вопросы жилья и обеспеченности работой), привилегиям, безопасности каждого и общему благосостоянию.
Классовое самовосприятие – еще один тип категоризации в групповых схемах. Оно характеризует явление, которое традиционно исследовалось в качестве классового сознания. Различные общественные институты могут быть охарактеризованы путем выделения основных задач, стоящих перед ними, выполняемых функций, результатов их деятельности, а также с помощью представления их внутренней (например, иерархической) организации, их возможностей, стандартных отношений с другими такими же институтами или группами социальных субъектов. Весьма важным оказывается факт, что носители каждой культуры обладают отличающимися друг от друга представлениями о различных СМИ, таких, например, как телевидение или газета. Читая газету, они руководствуются своими убеждениями и схемами установок, относящихся к газетам (или конкретной газете), чтобы направлять восприятие и извлекать из своей памяти необходимые суждения об изображенном в событиях-новостях. Институтам, ведающим коммуникацией, приписываются авторитетность или способность внушать доверие: например, аудитория может поверить в то, что теленовости более надежны и менее предвзяты, чем газетные сообщения.
5. Социальные репрезентации и производство новостей
Производство новостей и их восприятие обязательно включают социальные репрезентации. Для журналистов и читателей, принадлежащих к одному обществу, культуре или социальной группе, часть репрезентаций должна быть общей, поэтому в газетных сообщениях обычно эти репрезентации считаются заданными. Предполагается также, что читателю или зрителю известны основные социальные институты и их характеристики, так же как и основные социальные группы или классы. События-новости и действия становятся понятными на фоне общих знаний в системе одной культуры. Журналисты как особая социальная группа принадлежат к средним слоям общества, к категории служащих. Большая часть из них – белое население мужского пола, живет на Западе. Соответственно нашей основной посылке о социокогнитивном характере репрезентаций установки этой группы также находят отражение в их когнитивных репрезентациях. Не только общие нормы, цели и ценности, но и интересы, разделяемые членами разнообразных групп, воплощаются в том, что журналисты знают и думают о других социальных группах и социальных структурах.
Следовательно, социальные схемы, существующие в представлениях журналистов, оперативно воплощаются в создаваемые ими модели новостей. В целом именно эти модели и схемы определяют, как журналисты будут освещать социальные события, представлять их в новых моделях и обновлять старые модели. Эти модели играют свою роль на каждой стадии процесса производства новостей: в рутинной процедуре сбора новостей и поиске сенсаций, в коммуникативном взаимодействии во время интервью и пресс-конференций, в восприятии материалов текстов-источников и их обобщении и, наконец, в самом написании материала или его редактировании. В то же время все журналисты знают о форме представления материала, так же как и о стиле его изложения, наборе предпочтительных тем, о тех личностях или группах, которые интересны для описания. Эта информация может быть использована как вклад в построение коммуникативной модели контекста, которая, в свою очередь, включает некоторые важные фрагменты общей схемы деятельности всего института СМИ: представления о «текучке», особые цели, предельные сроки подготовки материала, а также личные качества журналиста. Общеизвестные ценностные ориентации (убеждения, профессиональные установки), относящиеся к определению большей или меньшей значимости сообщения (newsworthiness) теми, кто заняты производством новостей, – это практичные, разумные оценочные критерии, которые дают возможность стратегически распределять и отбирать источники новостей, в том числе тексты-источники, извлекать из них главную информацию, видеть перспективы развития событий и, наконец, определяют тематическую и стилистическую структуры сообщения. Эти ценностные ориентации основаны на сложном взаимодействии рассмотренных социальных репрезентаций (т. е. относящихся к данной культуре, этнической или родовой принадлежности, национальности, политической идеологии, основным целям) с информацией, которая более направленно определяет коммуникативную модель (т. е. читатели, предельные сроки подготовки материала, истинные цели).
Т. Ван Дейк делает вывод, что репрезентация и воспроизведение событий-новостей журналистами – не рутинный процесс, но набор конструктивных стратегий, находящихся под социальным и идеологическим контролем.
Принятое журналистами определение новостей косвенно воспроизводится и читателями, которые были бы удивлены (возможно, даже сопротивлялись бы) коренным изменениям в выборе, содержании или стиле сообщений-новостей. Для когнитивного анализа общения посредством таких текстов особенно важной представляется конструируемая читателями модель того события, которое отражено и эффективно представлено в тексте сообщения.
Очевидно, модель события, сконструированная каждым читателем, не будет полностью совпадать с моделью этого события, имеющейся у журналиста, или той моделью, которую он хотел бы создать у читателя. Однако такие вариации ограниченны, ибо рамки интерпретации у большинства читателей задаются социальными репрезентациями, которые предопределяют единую точку зрения (конечно, в определенных пределах).
Теории, предполагающие реакцию читателя, сталкиваются с определенными проблемами, обусловленными такими характеристиками читателей, как социальный класс или гендер. Однако внутренняя реакция людей на то, что они читают или видят, может быть не адекватна таким вещам, как социально-экономические групповые или классовые интересы, уровень образования, но, как правило, непосредственно связана с эмоциональным или физическим состоянием. Столь же вероятно, что несмотря на различия в восприятии текстов разными людьми, то общее, что все находят в текстах, значит больше, чем различия в восприятии.
Развитие идей нарративно-дискурсного анализа предпринял А. Бергер [Berger A. A., 1997], предложивший модель, которая помещает нарративы и в целом все разновидности текстов в более масштабный контекст. Тексты создаются отдельными людьми (или группами людей, когда необходима кооперация, например, в киноиндустрии или телевидении) и рассчитаны на ту или иную аудиторию. Тексты обращаются к аудитории через определенный медиум – устную речь, радио, печать, телевидение, кино, Интернет и т. д. Все это происходит в определенном обществе. (Многие произведения, однако, становятся популярными в самых разных обществах. Некоторые комиксы или романы переведены на множество языков, а кинофильмы и телевизионные программы часто собирают большую аудиторию во многих странах.)
По мнению Бергера, существует пять узловых точек, участвующих в процессе передачи текстов-нарративов (схема). Все узловые точки связаны друг с другом, допустимо анализировать любой из этих пяти элементов в отдельности или какое-либо их сочетание. Например, медиум, посредством которого работает художник, сильно влияет на создаваемый им текст и на то, как аудитория реагирует на этот текст. Разумеется, есть огромная разница между просмотром фильма в кинотеатре, показанном на большом экране и озвученном современной аудиосистемой, и просмотром того же фильма на 19-дюймовом экране телевизора с 3-дюймовыми колонками.
Фокальные точки анализа медиа (по Бергеру)
Имеется еще один момент, который следует осознать. Многие явления, которые не рассматриваются нами в качестве нарративных текстов, фактически являются таковыми или, по крайней мере, содержат сильный нарративный компонент. Если разговоры о болезнях, любовные истории и рассуждения на тему психотерапии можно представить как нарративы, то все вышеописанные явления имеют определенные характеристики и следуют определенным правилам, которые и определяют то, что обычно называется нарративом: сказки, пьесы, рассказы, романы, фильмы и песни.
Что касается понятия дискурса, то он лежит в основе макроконцепций, в которых предпринимается попытка теоретического определения идеологических кластеров – дискурсивных формаций, систематизирующих знание и опыт и подавляющих (в силу своего господствующего положения) альтернативные дискурсы. Поэтому встает вопрос, как дискурс может быть оспорен внутри себя самого и как возникают альтернативные дискурсы? Такого рода дебаты характерны для многих исследовательских областей, в том числе для феминизма и постструктурализма. Особое внимание уделяется идеологической природе дискурса, которая проявляется наиболее ярко в «дискурсе авторитета, который требует нашей безоговорочной лояльности. Поэтому дискурс авторитета не оставляет никакого места игре с обрамляющим его контекстом… Он неразделим со своим авторитетом – политической властью, институтом, личностью, существуя и отмирая вместе с ним» [Meinhof U., 1993. P. 162]. Макроверсии дискурса, присутствующие у Пьера Бурдье в его определении лингвистического капитала [Bourdieu P., 1977], особенно в «дискурсивных формациях» Мишеля Фуко [Foucault M., 1969], развивают Эрнесто Лаклау [Laclay E., 2003] и Муфф Шанталь [Mouffe C., 2000].
Изучение анализа текстов массовой коммуникации как нарратива и дискурса приобретает в последнее время все большую популярность, хотя, возможно, под влиянием используемого метода этот подход демонстрирует чрезмерную, по моему мнению, описательность.