И вот однажды, когда он любовался тополиным ручьём и думал о своём неясном будущем, на аллее появился человек. Он шёл к Славе — узколицый, молодой. Его обрамлённое чёрной бородкой лицо показалось странно знакомым. Он свернул к скамейке и улыбнулся Славе, как доброму знакомому.
— Здравствуйте!
Слава встал, пожал протянутую руку, тоже улыбнулся, делая вид, что узнал и рад.
— У нас в детдоме был праздник…
— Сергей Алимович! А я сразу не узнал…
— Был праздник — традиционный сбор выпускников. Я приезжал. Сейчас заходил к вам, во дворе женщины мне всё рассказали. Примите моё глубокое соболезнование. — Постояли минуту, помолчали, не глядя друг на друга. Потом сели на скамью.
— Выздоравливаете?
— Вроде.
— Это вам, — Сергей Алимович протянул кулёк с яблоками и орехами.
— Спасибо, зачем вы… У меня полная тумбочка набита всякой всячиной — соседи и знакомые без конца носят.
Тополя тихонько шумели над их головами, звонко чирикали воробьи, пахло лекарствами и молодой травою.
— Женщины во дворе сказали мне, что вы спасали какого-то мальчика — попал под поезд. И поэтому задержались.
— Да. Вы его видели. Когда вы сошли в Минводах, они садились; мальчик, женщина и мужчина.
— Неужели тот самый мальчик?!
— Тот самый. Боря.
— А что он сейчас?
— Не знаю. Они не ответили на моё письмо.
— Да-а… Бывает же такое… А у нас работа в разгаре, — Сергей Алимович улыбнулся, как бы извиняясь за то, что меняет тему разговора. — У нас, правда, не так тепло, как здесь, но скоро потеплеет. Моё самое любимое время, когда в старом ауле расцветают персики. Долго ещё лежать?
— Не знаю. Думаю недельки через две выписаться.
— Как раз у нас зацветут персики. Приезжайте.
— У меня нет специальности.
— А вам лучше всего в газету, в наш «Гидростроевец», там есть вакансия. Вы же журналистом собираетесь стать.
— А меня возьмут?
— Возьмут! Я поговорю с кем надо. Это было б отлично. Если там работать, стройку можно узнать, как свои пять пальцев.
Слава понимал, что не сможет пока жить дома — это выше его сил. Единственный выход — куда-то уехать.
— Если будете в городе, зайдите, пожалуйста, к отцу мальчика, к Борису, с которым мы ехали.
— К кандидату наук?
— Да.
— Зайду. А разве он его отец?
— Да. Такая история. Расскажу. Я сейчас объясню вам, как его найти. И сразу напишите мне письмо: что с Борей? Уехали они, или нет?
На другой день Алимов прислал Славе письмо-телеграмму:
«БЫЛ БОРИСА БОЛОТОВА БОРЮ ВЫПИСАЛИ БОЛЬНИЦЫ ОН СОВЕРШЕННО ЗДОРОВ ОНИ ЖИВУТ ВСЕ ВМЕСТЕ БОРИС ОЛЯ БОРЯ ОЛЕЖКА И ТЕТЯ КАТЯ БОРЯ ОЧЕНЬ ЖДЕТ ВАШЕГО ПРИЕЗДА ГОВОРИТ МНЕ СЛАВА ВАГОН ЗНАЧКОВ ПРИВЕЗЕТ ЕМУ КУПИЛИ НИКЕЛИРОВАННУЮ КОЛЯСКУ ОН СОВЕРШЕННО СЧАСТЛИВ ЕГО ОТЧИМ УЕХАЛ РАБОТАТЬ НАШУ ГЭС НЕТЕРПЕЛИВО ЖДУ ВАС КРЕПКО ЖМУ РУКУ АЛИМОВ».
Оставатья в родном городе, идти работать в ту редакцию, где работала его мать, было выше Славиных сил. За время болезни у него перебывали все мамины сослуживцы. Приходил и редактор городской газеты.
«Очень сожалею, но что поделаешь — все там будем. Людмила говорила, что ты… тово… балуешься. — Его водянистые глаза блудливо блеснули из-под очков. — Пописываешь? Возьмём к нам в редакцию, поможем, научим».
Слава знал, что редактор долгие годы был влюблен в маму, и его окатила ледяная дрожь при мысли, что этот человек претендовал на место его отца. Правда, безуспешно, но все равно претендовал. «Лучше на стройку пойду носилки таскать, чем к тебе», — со злорадством подумал тогда Слава.
До телеграммы Алимова Слава боялся заводить разговоры о выписке из больницы, а теперь он только и делал, что ходил за своим лечащим врачом и просил: «Выпишите, пожалуйста, я ведь совершенно здоров». И когда он, наконец, вышел за больничные ворота, то первое, что сделал, обошёл все газетные киоски и накупил всевозможных значков. Конечно, это был не вагон, как мечтал Боря, а две больших пригоршни — тоже кое-что! В тот же день Слава уехал из родного города. По дороге на строительство ГЭС он заехал повидаться с Борей. Дверь ему открыла Оля, она так изменилась, так похудела, что на улице Слава ее, пожалуй, бы не узнал.
— А-а — растерянно протянула она, — проходите, вот только жаль, что Боря спит.
Слава обрадовался, что Боря спит и заторопился:
— Вот возьмите, это ему, — он передал Оле сверток со значками, — я тороплюсь, меня машина на улице ждет, — соврал он. — Я как-нибудь еще заеду, пока! — И не дожидаясь, что скажет Оля, повернулся и выбежал на улицу. Он так много думал о встрече с Борей, а обрадовался, что он спит, обрадовался не тому, что он не увидится с Борей, а тому, что, значит, можно уйти ни о чем никому не рассказывая, не отвечая ни на какие вопросы: легче всего ему было сейчас молчать.
XV
Теплое весеннее солнце скрылось за тучами, крупными редкими каплями срывался дождь. Слава сидел на бухте кабеля в кузове попутного грузовика, мчавшегося темнеющей от дождя дорогой. Плотный поток воздуха, Пропитанный терпкими запахами весенней степи и дождевой свежести, бил в лицо, высекал слёзы. Плоские синеватые предгорья — слева, справа — степь, уходящая к самому морю на многие километры, а впереди сливающиеся с тучами темно-бурые горы Большого хребта. Во всем этом было что-то таинственное, вроде бы уже когда-то пережитое и в то же время совершенно новое.
Дождь быстро перестал и, когда машина въехала в поселок гидростроителей, солнце затопило золотым горячим блеском всю маленькую долину. Голубые и зеленые домики поселка, корпуса общежитий и служб, словно плывшие в зелёном и белом кипении цветущих садов, показались Славе чудом рядом с бурыми склонами лысых гор, мертвенно-серыми осыпями и, уныло торчащим на окраине поселка, заброшенным минаретом, похожим на отточенный карандаш. По другую сторону горной реки, излучина которой, огибая поселок, слепила глаза отражённым солнцем, поднимались в гору чуть желтоватые сакли древнего аула, лепились одна над другой ступенями циклопической лестницы.
Отсюда, из поселка, не было видно тех мест, где проходил фронт основных работ. Но стройка уже чувствовалась во всем: в рёве дизелей двадцатисемитонных БЕЛАЗов, водители которых в своих кабинах под стальными навесами казались игрушечными человечками в стеклянных коробках; в далёком и близком лязге и скрежете бульдозеров, экскаваторов; в ухающем где-то, как старинная пушка, кузнечном прессе; в едком запахе сгоревшей солярки; в далёких криках: «Вира! Майна!»; в грозно блистающей высоко на горе махине кабель-крана; в выцветшем транспаранте на фронтоне столовой: «Уложить к концу года в тело плотины 900 тысяч кубов бетона — наша задача!»
Из открытого окна кабинета были видны белёсые горы, минарет, похожий на отточенный карандаш, сакли древнего аула, излучина реки и новый посёлок строителей, а совсем рядом, метрах в тридцати, у буфета, толпа мужчин, сгрудившихся в очереди за пивом. День выдался знойный. Долетавший в кабинет запах пива дразнил секретаря парткома. В одном из ящиков его письменного стола лежали прозрачные вяленые тарашки.
— Журналисты нам нужны, — сказал Славе секретарь парткома. — Да ты садись, садись. У нас редактор газеты книгу пишет. В порядке летописи… Ты комсомолец?
— Кандидат партии.
— Это хорошо. Хорошо! Закалка тем более армейская. Алимов плохого рекомендовать не будет.
В дверь заглянули.
— Заходи, заходи, — позвал секретарь парткома. В кабинет вошёл Сергей Алимович.
— Ну, как мой подопечный, Дмитрий Иванович?
— Нормально. Буду рекомендовать Смирнову. А у тебя как дела? Справляешься со своими девчоночками? — отечески улыбнулся Дмитрий Иванович, и Слава почувствовал, что этот немолодой грузный человек гордится Алимовым.
— Воюю… Экзамены сдают, — чуть слышно ответил Алимов и отвел в сторону черные, близко посаженные глаза.
Секретарь парткома вынул из кармана белый батистовых платок, встряхнул его, устало вытер широкий потный лоб и бритую бугристую голову.
— О, да ты посмотри, так они всё пиво выпьют! — оживлённо сказал он, взглянув в окно. — Будешь мимо идти, скажи Клаве, чтобы мне оставила. Да вот по дороге проводишь своего товарища, сейчас я звякну. — Он снял телефонную трубку, навалился большой оплывшей грудью на стол:
— Жарища, сердце давит… Люсенька? Соедини со Смирновым. Смирнов? Товарища к тебе посылаю. Недавно демобилизовался, кандидат в члены партии. Ладно, ладно, поездишь на грузовой, я запчасти не делаю, решим в рабочем порядке. Ну, бывай. У меня всё. — Он положил трубку. — Ну, трогай, успеха тебе на новом месте! А ты, Алимов, не забудь Клаве насчет пивка сказать.
— Не забуду, — прошептал Алимов.
«Почему он так тихо говорит? — удивился Слава. — Простужен что ли? Хотя и тогда, в вагоне, он точно так же шептал, наверно, горло больное».
Попращавшись за руку с секретарем парткома, они вышли на улицу.
— Может, по кружечке? — спросил Слава, когда Алимов направился к буфету передать просьбу секретаря.
— Не пью, извините.
Когда они проходили мимо одноэтажного сборнощитового здания с вывеской «Учебный комбинат», Алимов тронул Славу за плечо:
— Одну минутку, подождите, пожалуйста. Зайду, узнаю, как там мои девочки экзамены сдают. У нас филиал энергетического техникума. Я им шпаргалки передал, все три варианта решил, но у меня почерк плохой, вдруг не разберут. Я сейчас, подождите. Хотя бы тройки получили!..
Вернулся Алимов сияющим:
— Молодцы девочки: всё сдули, точь-в-вточь! Но тот, что принимал, видно, усёк: всем по четверке поставил. Больше нам и не надо, нам бы и по трояку хватило!
«Странный тип: инженер, а шпаргалит» — подумал Слава и спросил:
— А что за девочки?
— Мои, у меня в лаборатории двадцать девочек, а когда откроется фронт основных работ, будет сто! Сюда. — Они вошли в дом барачного типа. Полы в коридоре были только что вымыты. Алимов открыл дверь с табличкой «Гидростроевец». В лицо пахнуло табачным дымом и запахом пива.