— Мой Моцарт, — Смирнов щелкнул мальчика по стриженой голове. Тот заулыбался. — Варь! — крикнул Смирнов. Никто не откликнулся. — Проходи, проходи, — подтолкнул он Славу. — Варь?
— Я на кухне, минутку, — ответил раздражённый женский голос.
Они вошли в комнату. Смирнов подал Славе венский стул.
— Садись, старик, будь как дома, мы — журналисты, нам стесняться не положено.
На пороге появилась молодая женщина.
— Мой новый литработник, — представил Славу Смирнов. — Между прочим, она тоже наша, — он подмигнул Славе, — машинистка.
У хозяйки дома были лучистые карие глаза, большие яркие губы и ослепительно белые зубы, которые она то и дело показывала.
«Какая красивая, — подумал Слава, — оба они красивые, редко такую пару встретишь».
Варя накрыла на стол скатерть, поставила две бутылки вина «Портвейн 33». Принесла сковородку жареной картошки. Смирнов включил телевизор.
— Выпьем, старик, мы — журналисты! — торжественно сказал Смирнов, уверенный, что Славе так же, как и ему, не терпится выпить.
XVI
Ночью прошёл дождь, и дорога искрилась под утренним солнцем, далёкая и ясная.
— Красотища! Земля, как умытая. А через час всё высохнет, и опять пылюка поднимется. Ты приглядывайся к людям, слушай, запоминай, — поучал Славу Смирнов, — нас, журналистов, глаза и уши кормят. Здесь Прометеи настоящие есть. «Прометеи, добывающие огонь». — С удовольствием произнёс он название своей будущей книги.
Слава хотел сказать, что Прометеев было не много, а всего один, и огня он не добывал, а украл его. Но постеснялся, промолчал.
— Здравствуйте, Станислава Раймондовна, доброго здоровья! — Смирнов уступил дорогу догнавшей их женщине. Лицо его приняло выражение умильной готовности.
На Станиславе Раймондовне была брезентовая роба, кирзовые сапоги, из-под старенькой вытертой до розоватых полосок каски выбивалось облако седых волос, через плечо висела полевая сумка.
Они пошли втроем. Станислава Раймондовна задавала теми: шла размеренно, вроде бы не спеша, а Слава и Смирнов едва поспевали за ней. Слава вспомнил, что уже видел это лицо, листая подшивку «Гидростроевца», и читал о ней несколько колонок с подзаголовком «очерк». У моста в котлован их встретил охранник в высокой бараньей папахе и темной суконной гимнастерке, подпоясанной завидным офицерским ремнем.
— Он со мной, — сказал Смирнов о Славе.
Охранник, путая русские слова, выражал свое почтение Станиславе Раймондовне, а Смирнов тем временем вынес из его будки две каски. Одну надел сам, другую подал Славе: без касок в котлован не пускали. Когда они перешли мост, их обогнала «Волга». Машина затормозила, из окошка выглянул секретарь парткома, крикнул:
— Смирнов! Хорошо, что я тебя увидел, поедешь со мной, дело есть. — И, встретившись глазами со Славой, приветливо кивнул ему.
Смирнов развел руками.
— Мне материал для номера собрать надо.
— Садись, садись, — повторил секретарь, — материал твой помощник соберёт. Пусть Станислава Раймондовна потаскает его за собой. Парень молодой, справится.
— И то, — сказал Смирнов, — Станислава Раймондовна, возьмите его с собой, если не помешает.
— Не помешает. Пойдёмте. — Станислава Раймондовна улыбнулась и тронула Славу за руку.
Смирнов сел в «Волгу» и она покатила в котлован, навстречу огромному, похожему на мамонта БЕЛАЗу, ревущему на подъёме и выхлопывающему черный дым.
Слава один за другим задавал вопросы, расспрашивал обо всем, что попадало в поле его зрения. Он спрашивал, как залегают трещины, что виднелись в скалах? из какой породы эти скалы? почему у горного компаса восток слева, а не справа, как на обычном компасе? как сшиваются стальными анкерами кровли в штольнях и сколько тонн нагрузки может выдержать такой анкер?
— Вы извините, что я так много спрашиваю я такой профан в геологии.
— Ничего, — улыбнулась Станислава Раймондовна, — я почти сорок лет работаю и то не все знаю.
После этих слов, после доброй её улыбки Славе стало с нею легко и просто. Сначала они прошли по прохладным штольням левого берега каньона. В одной из них, в глухом тупике, грохотала бурильная машина. Увидев Станиславу Раймондовну, проходчик выключил машину, штольня наполнилась гулкой тишиной.
— Чего остановился? — спросила Станислава Раймондовна, проходя за машину, к глухой стене.
— А чё она вам будет в голову бить, — отвечал парень, приподнимая со лба оранжевую каску.
Пока Станислава Раймондовна что-то вымеряла в тупичке, Слава разговорился с проходчиком.
— Вот трещина появилась, так мать на день по три раза ходит. Ну, мать беспокойна! Ох, беспокойна мать! — Проходчик с восхищением поглядел на Станиславу Раймондовну.
Она подозвала Славу и на трещине, изломанной от кровли до пола мокрой штольни, показала, как следует измерять азимут падения и угол падения, рассказала биографию трещины, которая была помечена в её документах за номером пятьдесят. Она обяснила ему, что трещины — вещь страшная: они идут по обоим берегам каньона в хитром сплетении, известном лишь им, геологам, они живут постоянно, они угрожают плотине смертельной опасностью. Трещины меняют направление и, если их не бетонировать, не держать под постоянным, ежедневным контролем, громадная гора во многие миллионы тонн может рухнуть.
— На трещинах, где сами, а где с помощью скалолазов, мы ставим «маяки». «Маяк» — это две тоненькие стеклянные полоски, которые приклеиваются цементным раствором в стык друг с другом по обе стороны трещины. Если скала «дышит», если идет раскрытие трещины, если есть подвижка, «маяк» нам это показывает — стеклышки смещаются по отношению друг к другу. Можете посмотреть такой «маячок» своими глазами. — Станислава Раймондовна провела Славу за бурильную установку к мокрой, пахнущей известковым раствором стене и, направив на неё луч карманного фонарика, высветила две тонкие стеклянные полоски. — Это целая служба. Служба начальника группы геологической документации котлована.
— А кто начальник? — спросил Слава.
— Я. Кстати, вот этой пятидесятой трещины не было. Она образовалась недавно в результате взрывных работ. Пока мы её не изучили как следует. Мы не знаем, как она себя будет вести, что можно от неё ожидать? Боюсь, что она не такая безобидная, как кажется. Пока подвижек нет. Но ничего нельзя гарантировать.
Станислава Раймондовна делала какие-то необходимые ей записи на фанерке от посылочного ящика.
«Ленинград» — прочёл Слава на дощечке за чертой обратного адреса.
— А у вас кто в Ленинграде?
— Я сама ленинградка, коренная ленинградка. У меня там квартира. Все там у меня. Это от сестры посылочка. В Ленинграде я сначала рабфак окончила, потом горный институт.
Они вошли в гулкий, шестиметровой высоты тоннель, желтые гирлянды электрических лампочек придавали ему вид сказочного подземелья.
— Пять месяцев здесь катилась речка. Мы здесь на плотах всё обследовали. Три камеры от БЕЛАЗа, а сверху доски — и поехали! Но электричества не было, с фонарями ездили, два раза чуть не утонули. Ничего, обошлось.
Слава представил себе плот в чёрной ревущей бездне, и мурашки побежали по спине. Выйдя из тоннеля в котлован, они зажмурились от яркого солнца.
— Мне надо наверх, посмотреть пятьдесят пятую трещину. Высоты не боитесь?
— Н-нет! — почти бодро сказал Слава.
Высота левого берега каньона была триста метров. Подниматься по пожарной лестнице на крышу пятиэтажного дома без опыта страшновато, а здесь была высота небоскрёба и та же пожарная лестница. Над головой, карнизами нависали заградительные сетки. Слава всегда боялся высоты и сейчас судорожно цеплялся за тонкий железный поручень, стараясь не смотреть вниз. Всё существо его сжалось, он боялся, что вот-вот закружится голова и он упадет вниз. Он видел перед собой только подошвы сапог Станиславы Раймондовны. Через каждые тридцать-сорок метров подъёма можно было отдохнуть на балкончиках, но Станислава Раймондовна не задерживалась, и Слава не смел отставать от неё. Когда они поднялись наверх, на скалистую площадку, ноги Славы сами собой подломились, и он сел на моток стальной проволоки, забытый строителями или специально доставленный сюда для работы.
Отсюда, с высоты птичьего полета, была хорошо видна вся стройка: гигантская чаша безлесой, скалистой долины, выжженная солнцем, окаймлённая темными бесплодными горами, бурыми осыпями, изрезанная белыми лентами дорог, по которым катили десятки автомобилей, тракторов, тягачей. Стены каньона, где поднималась бетонная дуга плотины, были разлинованы направленными взрывами, что гремели здесь много месяцев, откалывая кусок за куском от каменного массива. Над каньоном висели на тросах соты прожекторов для ночной работы, взлетали синие брызги электросварки, темнели глубокие провалы подходных штолен. Петли белых дорог, спичечные коробки экскаваторов, крохотные крапинки людей, работающих в котловане, всполохи электросварки, отсюда, с трехсотметровой высоты, казались нереальными и вместе с тем приобретали геометрическую четкость линий.
— Не верится, что всё это сделали люди! — восхищенно сказал Слава.
— Да. К этому не привыкнешь, — отозвалась Станислава Раймондовна, — устали?
— Да ничего, почти не устал.
— С непривычки можно, конечно, устать. — Станислава Раймондовна улыбнулась. — Вы, как придёте домой, ноги холодной водой помойте и на другой день помойте, все пройдет. Можно и на машине сейчас подъехать, да я всегда пешком добираюсь.
— Ничего, дойдём.
Но ноги не слушались Славу, и через полкилометра пути он присел у дороги на трубу, по которой к месту работ подавался сжатый воздух.
— Станислава Раймондовна, я просматривал подшивку вашей, вернее нашей многотиражки и там встретил материал о вас. Там писали о вашем дне рождения, о том, что вы, мол, сами забыли о нем, а вам напомнили товарищи по работе. Это правда? Или так, натяжка?
— Правда. Правда, я совсем забыла. В тот день, помню, мне так же надо было идти на левый берег, я собралась уже выходить из дому, вдруг приходит старший инженер-геолог, Петр Сергеевич, и говорит: «Немедленно в контору, начальство из Ленинграда приехало, производственное совещание». Пришли. Все наши сидят чинно, приезжих, правда, никого нет. Но только я зашла, начальник экспедиции, Николай Александрович, встал и говорит: «Дорогая Станислава Раймондовна, от имени всех нас, от имени стройки поздравляю вас с шестидесятилетием!» Я, по правде говоря, дальше уже ничего и не слышала от волнения. Вазу хрустальную мне подарили, цветы. За цветами они, оказывается, машину специально в город гоняли. А потом начали поступать поздравления и подарки из разных северных экспедиций, где я работала. И как они запомнили мой день рождения, до сих пор не пойму!