Музыка растекалась широкой рекой. Холодная, чистая, белая, как снежная вершина далекой горы, продолжала звучать одна единственная нота.
Забушевал ураган, арпеджио взрезали потоки волшебной музыки.
С гулким грохотом упали скалы, застонала, задрожала земля, потоки воды затопили леса и долины.
Тяжелая, как удар, нота, гулкая и неземная, распахнула пространство между двумя мирами, и я увидел космос, похожий на пустыню, где не остается следов.
Веселая легкая мелодия залила светом луга и поля.
Гаст Райми пошевелился.
На мгновение понимание отразилось в его голубых глазах. Он увидел меня. А затем огонь жизни погас в его древнем дряхлом теле.
Я знал, что старец умирает, что я растревожил его покой, что он потерял всякий интерес к жизни.
И вновь запели струны.
Гаст Райми сидел передо мной, мертвый, и последняя искра жизни угасала в его мозгу.
Волшебные заклинания арфы, подобно могучему ветру, раздули эту искру.
Орфей вырвал Эвридику из царства мертвых, а я опутал паутиной музыки душу Гаста Райми, не давая ей покинуть тело.
Искра заколебалась, пропала, стала ярче.
Все громче пели струны. Все громче шумели волны.
Высоко-высоко звучала резкая нота, похожая на ледяной звездный свет.
Музыка соткала паутину, которая оплела всю комнату.
Паутина зашевелилась.
И опутала Гаста Райми!
И вновь понимание появилось в его голубых глазах. Он перестал бороться. Он сдался. Ему легче было вернуться к жизни и ответить мне на вопросы, чем сопротивляться поющим струнам, пленившим его душу!
Белоснежная борода Гаста Райми зашевелилась, губы задвигались.
— Ганелон, — сказал старец. — Когда арфа запела, я понял, кто играет на ней. Что ж, спрашивай. А затем позволь мне умереть. Я не желаю жить в те дни, которые должны наступить. Но ты останешься в живых Ганелон, и тем не менее ты умрешь. Это я прочитал в твоем будущем.
Седая голова склонилась на грудь, словно старец к чему-то прислушивался. Сквозь распахнутые настежь окна до меня доносились бряцание оружия и предсмертные крики людей.
Война — кровавая война!
Жалость захлестнула меня. Мантия величия, которая окутывала Гаста Райми, исчезла. Передо мной сидел сморщенный старичок, и на какое-то мгновенье я почувствовал непреодолимое желание повернуться и уйти, дав ему возможность вновь уплыть в спокойные морские просторы мыслей. Когда-то Гаст Райми казался мне высоким сильным человеком, хотя на самом деле он никогда таким не был. Но в детстве я часто сидел у ног повелителя Шабаша и с благоговением смотрел на его величественное лицо, окаймленное белоснежной бородой.
Возможно, в те далекие времена он был и добрым, и человечным. Сейчас в его глазах застыло безразличное выражение. Он напоминал мне бога, вернее, человека, который слишком часто разговаривал с богами.
— Учитель, — сказал я, запинаясь. — Прости меня!
Лицо старца осталось безмятежным, и все же я почувствовал, как внутри у него что-то дрогнуло.
— Ты называешь меня учителем? — спросил он. — Ты, Ганелон? Много воды утекло с тех пор, как я слышал из твоих уст столь смиренные слова.
Одержанная мной победа показалась мне бессмысленной. Я опустил голову. Да, я победил Гаста Райми, но мне не по душе была такая победа.
— В конце концов круг всегда замыкается, — спокойно сказал он. — Мы с тобой очень близки: и ты, и я — люди, а не мутанты. Я позволял магистрам Шабаша пользоваться моими знаниями только потому, что был их предводителем. Но… — он на мгновение умолк, — …вот уже двадцать лет, как мысли мои покоятся во тьме, где не существует понятий добра и зла, где люди плывут, как деревянные куклы, в потоке жизни. Пробуждаясь, я отвечал на вопросы. Меня ничто не волновало. Я думал, что потерял всякую связь с действительностью, и мне было все равно, унесет или не унесет смерть всех мужчин и всех женщин в Мире Тьмы.
Я не мог произнести ни единого слова. Я знал, что причинил великое зло Гасту Райми, пробудив его, лишив вечного покоя. Голубые глаза смотрели на меня, не отрываясь.
— И я понял, что ошибался. Мне было не все равно. В твоих жилах, Ганелон, течет не моя кровь. И все же мы очень близки. Я учил тебя, как учил бы собственного сына. А сейчас я о многом сожалею. И больше всего о совете, который я дал магистрам, когда Медея вернула тебя с Земли.
— Ты посоветовал им убить меня.
Он кивнул.
— Матолч тебя боялся. Эдейрн стала на его сторону. Они заставили Медею согласиться. Матолч сказал: «Ганелон изменился. Пусть старик заглянет в будущее и расскажет, что нас ждет». Они пришли ко мне втроем, и я дал волю своей мысли, которую ветер времени унес далеко вперед.
— И что ты увидел?
— Конец Шабаша… если ты останешься в живых. Я видел, как щупальца Ллура тянутся в Мир Тьмы, как гибель идет по пятам Медеи и Эдейрн. Время течет, как река, Ганелон. Вероятности изменчивы. Повстанцы отправили на Землю Ганелона, а в Мир Тьмы вернулся человек с двойным мозгом. Ты можешь пользоваться памятью Эдварда Бонда, как оружием. Медея напрасно настояла на твоем возвращении. Но она любит тебя.
— И идет на поводу у тех, кто требует моей смерти.
— А знаешь ли ты, что было у нее на уме? Во время жертвоприношений в Кэр Секире появляется Ллур. Ты был его Избранником. Неужели же Медея думала, что он позволит тебя убить?
Сомнения закрались в мою душу. Медея вела меня в Кэр, как барана на бойню. Впрочем, если она могла оправдаться, пусть ее. Вина Матолча и Эдейрн была доказана.
— Может быть, я пощажу Медею, — сказал я. — Но жизнь оборотня я уже обещал одному человеку. Что же касается Эдейрн, она должна умереть.
Я показал Гасту Райми Хрустальную Маску. Он кивнул.
— А Ллур?
— Ганелон был его Избранником, — ответил я. — Ты сам сказал, что теперь у меня два мозга. Я не желаю поклоняться Ллуру! Земля многому меня научила. Ллур — не бог!
Седовласая голова старца вновь склонилась на грудь. Восковая рука дотронулась до белоснежных завитков бороды. Гаст Райми посмотрел на меня и улыбнулся.
— Ты и это знаешь? Тогда я скажу тебе то, о чем никто и никогда не догадывался. Ты не первый человек, пришедший с Земли в Мир Тьмы. Первым был я!
Я уставился на него с нескрываемым удивлением.
— Разница между нами заключается в том, — продолжал он, — что ты родился в Мире Тьмы, а я — нет. Плоть моя от праха земного. Прошло много времени с тех пор, как я пересек границу миров, и мне уже никогда не удастся вернуться, потому что я давно прожил отпущенный мне срок. Только здесь, в Мире Тьмы могу я поддерживать искру жизни, которая горит во мне, хотя жизнь давно потеряла для меня всякую цену. Да, я родился на Земле, знал Вортигерна[7] и королей Уэльса. У меня был собственный замок — Кэр Мерлин, — и над ним светило не красное, а золотое солнце! Голубое небо, синее море, серые камни алтарей друидов — вот мой дом, Ганелон! Бывший дом. Мои знания, которые в те дни люди называли волшебством, и женщина из Мира Тьмы по имени Вивьен помогли мне перебраться сюда.
— Ты родился на Земле? — спросил я.
— В первый раз, да. В Мире Тьмы я старел все больше и больше, и постепенно начал сожалеть, что сам себя отправил в изгнание. С годами ко мне пришла мудрость. Но я с удовольствием отдал бы все, что имел, за один вздох сладкого чистого земного воздуха, за дуновения ветерка с Ирландского моря, на берегу которого я играл, когда был маленьким мальчиком. Но я не мог вернуться. На Земле тело мое вновь превратилось бы в прах. И поэтому я погрузился в мечты… мечты о Земле, Ганелон.
Голубые глаза загорелись, лицо ожило от нахлынувших на старца воспоминаний. Голос его стал звонче.
— Я вновь бродил по горам Уэльса, видел, как лосось выпрыгивает из серых вод Уска. Я встречался с королем Артуром и отцом его, Утером, дышал воздухом Англии времен ее молодости. Но все это были только мечты! Во имя любви к праху, меня породившему, во имя ветерка в древней Ирландии, я помогу тебе, Ганелон! Мне казалось, что жизнь человеческая давно потеряла для меня всякую цену, но я не могу допустить, чтобы эти уроды повели землянина на казнь! А ты — землянин, Ганелон, несмотря на то, что родился в Мире Тьмы, мире волшебства! — Он наклонился, пристально посмотрел на меня. — И ты прав. Ллур — не бог. Он — чудовище. Его можно убить.
— Мечом, Имя Которому Ллур?
— Слушай меня внимательно. Позабудь сказки и легенды — они не более, чем символы, с помощью которых Ллур захватил власть и затопил Мир Тьмы волнами мистического ужаса. А за этими символами скрывается истина: вампиры, оборотни, живые деревья — биологические недоноски, неуправляемые мутации! Первым мутантом был Ллур. Его рождение раскололо один мир на два, и каждый из миров начал развиваться по своим законам. Ллур стал решающим фактором, определившим темпоральную модель энтропии.
— Слушай дальше. Ллур родился человеком, но мозг его был уникален. Он обладал скрытыми силами, которые естественным путем не развились бы у человечества и за миллион лет. Только потому, что Ллур слишком рано научился пользоваться своими силами, он избрал путь зла. В мире будущего, мире логики и науки, Ллур нашел бы себе применение. В мрачные времена суеверий он погряз в пороках, постепенно превратился в могущественное чудовище, обладающее колоссальными, неземными знаниями. В Кэр Ллуре установлены аппараты, которые испускают лучи, необходимые для существования Ллура. Они пронизывают Мир Тьмы и, в свою очередь, способствуют появлению на свет таких мутантов, как Медея, Эдейрн, Матолч. Убей Ллура, и аппараты мгновенно отключатся. Со временем число мутаций сократится до нормы. Тень зла, закрывающая нашу планету, исчезнет.
— Как мне убить Ллура? — спросил я.
— Мечом, Имя Которому Ллур. В этом Мече заключена сила Ллура, от него зависит четкая работа радиационных аппаратов. Точно не знаю, как это произошло, но Ллур давно перестал быть человеком. Часть его — механизм, часть — энергия, часть — нечто невообразимое. Но он родился во плоти и должен либо поддерживать контакт с Миром Тьмы, либо умереть. Этот контакт — Меч, Имя Которому Ллур.