Вечером пошел ледяной дождь, и цены на такси выросли в несколько раз. Домой Эля отправилась на метро и всю дорогу украдкой изучала оказывавшихся рядом пассажиров. Впервые за долгое время вид чужих глаз, где смешивались два цвета, и колец, означавших завершение поиска, не пробуждал в ней желание отвернуться. Ощущавшаяся в такие моменты горечь навсегда осталась в прошлом. Подобно всем этим людям вокруг, она наконец-то узнала, что это такое – пробуждение связи. Она часто видела, как такие же счастливчики делились своими открытиями с соседями по вагону, в самых красочных выражениях описывая первое прикосновение к родственной душе и то, как прекрасно слышать, как она впервые произносит твое имя. Особенно часто это показывали в рекламе и кино. Эля молчала, но каждые несколько минут разблокировала экран телефона, чтобы перечитать тему долгожданного письма от Центра регистрации родственных душ: «В ваш статус внесены изменения». Перед глазами сразу возникало лицо Саши в тот момент, когда она исполнила его просьбу и сняла маску.
Эля не ошибалась: когда она переступила порог своей квартиры, с плеч будто упала огромная тяжесть. Хотя сама она изменилась навсегда, привычные маленькие детали – пряный аромат диффузора, блики света из прихожей на стенках аквариума – действовали успокаивающе. Повернувшись к зеркалу над обувной полкой, она заметила, как яркий свет лампы над головой подчеркивал изменившийся цвет ее глаз. Они теперь носили отпечаток Саши, и он останется с ней до конца жизни. При этой мысли по коже, помнившей его прикосновение, пробежали мурашки.
Кроме того видения с фотографии, Софья не узнала ничего из того, что описывала Эля. Похоже, она почти всегда видела Сашу, когда он был один. Что касалось поиска, по ее словам, Саша не ходил по специальным мероприятиям, как делали Эля и Зоя, но изредка просматривал каналы с описаниями видений. Тем, что видел сам, он с матерью не делился, и, похоже, о кудрявой девочке с черными глазами знал только его дядя.
Эля подошла к аквариуму, чтобы покормить Элтона, Фредди, Дэвида и Андромеду. Попугаи радостно выплыли навстречу, сом прятался, как всегда, но на этот раз они не заставили ее улыбнуться. Чем больше она узнавала о Саше, тем больше появлялось новых вопросов, на которые мог ответить только он. Мог бы ответить еще вчера, если бы все сложилось иначе. Но размышления о «если бы» никогда не приводили ни к чему хорошему, и она заставила себя остановиться. Было просто необходимо переключиться на что-то другое.
Эля занималась музыкой много лет, сперва в школе, затем, после продолжительного перерыва, на своем собственном цифровом пианино. Знакомое ощущение клавиш под пальцами было очень приятным, в какой-то степени отрезвляющим. Она надела наушники и извлекла несколько аккордов, давая себе время выбрать мелодию. Неделю назад, сидя на том же месте, она выбрала Soulmate to Love, которую одни справедливо называли гимном жизни одиночки, другие – посланием в адрес жестокой Вселенной. Все вокруг уже начали говорить о Дне святого Валентина, и она мрачно склонялась ко второму варианту. Однако сейчас ей требовалось нечто более жизнеутверждающее.
Одним из ее немногих воспоминаний о родителях было то, как папа играл на пианино свою версию I Believe in Love для ее мамы. Он говорил, что это поднимает настроение им обоим, и обещал когда-нибудь научить этой песне и дочь. Годы спустя она научилась ей самостоятельно, дав себе обещание, что сыграет ее, когда найдет родственную душу. Хотя с тех пор, как Эля репетировала ее в последний раз, прошло много лет, к ее изумлению, пальцы легко побежали по клавишам, словно только и ждали этого момента. Она решила, что позже обязательно сыграет ее еще раз, специально для Саши. Ее родители были бы очень рады за них обоих.
Эля надеялась, что настойчивый гул, смутно напоминавший звук пылесоса, вот-вот стихнет и она снова сможет заснуть. Прежде новые соседи сверху казались нормальными людьми, не из тех, кто будет убираться рано утром в воскресенье. Сдавшись, она вытянула руку и пошарила по прикроватной тумбочке в поисках телефона. На обычном месте его не было. Пришлось открыть глаза и оглядеться. Телефон лежал рядом, на свободной части кровати, и экран вспыхнул, стоило поднести его к лицу.
С губ сорвалось ругательство. Она не могла вспомнить, когда в последний раз спала до двенадцати часов дня. Но при одной мысли, что придется вставать, хотелось только плотнее закутаться в одеяло и оставаться в кровати до самого приезда друзей. Эля устроилась на подушке поудобнее и смахнула с экрана вверх. Из-под кудрявой челки на нее посмотрели лукавые голубые глаза Саши в подростковом возрасте – и этого взгляда было достаточно, чтобы сердце в груди запнулось, а затем застучало быстрее, словно пытаясь спешно восстановить ритм. Будь ее жизнь прежней, она задумалась бы о визите к кардиологу. Но, как известно, экстрасистола[5] была обычной реакцией на родственную душу после пробуждения связи, даже если это была лишь картинка.
Вчера поздно вечером Софья прислала ей больше десятка фотографии страниц из семейных альбомов, предлагая посмотреть на Сашу в детстве. Чувствуя прилив сил после игры на пианино, она не сдержала смешок. Иногда подобное случалось в романтических комедиях, и парень или девушка изо всех сил старались не допустить, чтобы фотографии попались на глаза их вторым половинкам. Вероятно, Саша тоже был бы против, учитывая, что он трепетно относился даже к собственному имени. Но она не могла удержаться и, уже лежа в кровати, перелистывала изображения до тех пор, пока глаза не начали закрываться сами собой. Было приятно узнать, что в некоторых семьях продолжают собирать и хранить старые фотографии. Ее семейный архив, скорее всего, давно уничтожили.
Эля вернулась к первым страницам, решив посмотреть все заново. Сперва перед ней оказался пухлый младенец с круглыми глазами и хохолком волос на лбу. Затем на его место пришел улыбающийся во все молочные зубы мальчик, с игрушечной машинкой, в полной пены ванне, с цветами на школьной линейке, в лице которого уже начали угадываться черты знакомого ей мужчины. Самая большая часть фото была посвящена ему и домашним компьютерам, менявшимся через каждые несколько лет; на последних снимках за письменным столом перед двумя огромными мониторами сидел долговязый сосредоточенный юноша, что-то писавший в толстой тетради. Самое недавнее фото, судя по подписи Софьи, было сделано полгода назад на одной из внутренних конференций «Иниго». Саша, в очках в роговой оправе и черной рубашке с расстегнутой верхней парой пуговиц, держал у рта микрофон и выглядел серьезным и сосредоточенным. И очень привлекательным, отметила про себя Эля. Оставалось узнать, как звучал его голос, когда не был таким хриплым и утомленным.
Стоило ей об этом подумать, перед глазами возник образ ночной реанимации, а с ним в нос ударил смешанный запах йода и дезинфицирующих средств, который было не спутать ни с каким другим. В ее уютной комнате стало темнее, словно она сжалась в размерах, и улыбка на губах Эли увяла. Она бросила телефон на кровать экраном вниз и свернулась в клубок, зарываясь щекой в подушку. Страх, о котором она читала в больнице, настиг ее неожиданно, затмевая собой все остальные чувства, кроме одного – тоски.
Эля знала, что новая связь родственных душ крепла за счет обеих сторон, но только сейчас окончательно поняла, что это значит. Ей было мало осторожных прикосновений к его руке, а фотографии не могли заменить рассказы. В разговорах с человеком, посланным выше, должны были активно участвовать двое. У нее возникло смутное подозрение, что именно последнему были посвящены ее сегодняшние сны. Они стерлись из памяти, стоило проснуться, и оставили внутри тяжелую пустоту, не дававшую встать с постели. В глазах закона, Софьи и сотрудников больницы ее одиночество закончилось, но пока она была далека от того счастья, которое всегда представляла. Признание этого факта заставило ее почувствовать себя еще хуже.
Телефон, помнила Эля, находился совсем рядом. Было бы очень легко дотянуться до него и отправить сообщение с извинениями, а затем провести день под одеялом, пока не настанет время для поездки в больницу. При этой мысли затылок сильно кольнуло, и она зажмурилась. Перед глазами ненадолго завис прямоугольный отпечаток дневного света.
Эля лежала неподвижно, пока ощущение не стало более терпимым и не вернуло ей способность рассуждать. Все это время она говорила себе, что любое известие о ее родственной душе будет лучше, чем зависшая перед глазами пелена неизвестности. Она заставляет чувствовать себя бессильным, когда даже понятия не имеешь, с чем пришлось столкнуться. Ожидание новых видений, в последние недели заканчивавшееся одним и тем же, было своего рода пыткой, словно кто-то свыше дразнил ее. Желание покончить с этим заставило ее требовать встречи с Сашей и пойти на пробуждение связи. Втайне Эля наивно надеялась, что случится чудо и он выздоровеет на глазах. Но, хотя в данный момент он не мог облегчить ее состояние, это было ничто по сравнению с тем, что она переживала всего несколько дней назад.
Когда голос разума наконец-то обрел ясность, Эля добавила вслух:
– Справишься.
Она не помнила, когда у нее появилась эта привычка, – может, сразу после известия о гибели родителей или позже, когда тетя, занятая отношениями с очередным парнем, начала все чаще забывать о ней. Уже много лет это волшебное слово помогало ей привести себя в чувство в самых тяжелых ситуациях: поход в аптеку с температурой тридцать восемь и пять и страх, что в двенадцать лет понятия не имеешь, хватит ли денег на лекарства; бутерброд на ужин, потому что это единственное, что хватает сил приготовить после трех контрольных работ и смены в магазине; первая ночевка в квартире без Зои, когда у соседей была шумная вечеринка и казалось, что они находятся в ее комнате. Раньше главным стимулом была будущая встреча с родственной душой, как случилось у ее отца и матери. Хотя к этому моменту ее глаза успели изменить цвет и документы о регистрации были подписаны, Эля чувствовала, что стены больницы не дают ей насладиться окончанием поиска в полной мере. Про себя она называла неизвестный день в будущем, когда Сашу выпишут,