– Ну, если однажды о нашем родстве станет известно, такая трогательная история не помешает. Только представь заголовок на каком-нибудь сайте со сплетнями: «Мы узнали, что у Софьи Монаховой есть сын, но она не навещала его в реанимации». А в прошлом было много всего. – Перед глазами встал тускло освещенный коридор из их первой квартиры, но Саша усилием воли отогнал воспоминание. – Я делал не то, что они хотели, они забывали предупредить, что задерживаются, или прийти на родительское собрание. Потом я оказывался занят в тот самый момент, когда у них появлялось время, но должен был все бросить. Знаешь, что самое забавное? – вдруг усмехнулся он. – Я надеялся, что после аварии изменятся они. Например, наконец-то скажут, что им интересно, что я делаю, или что они гордятся моими достижениями вне спорта – когда в восьмом классе я бросил плавание, переживаний было столько, будто шел на олимпийский рекорд… Но потом я быстро вспомнил, почему мне уже никогда не быть хорошим сыном. Я не идеальный человек, но, хочется верить, не х-худший в мире.
Саша снова сделал паузу, чувствуя, что начинает волноваться, и сосредоточился на двух вещах: ощущении гладкой керамики под пальцами и золотистых искрах в волосах Эли. Если ей и не терпелось услышать, что он скажет дальше, она мастерски это скрывала, глядя на него с прежним вниманием.
– Даже когда я стал жить один, – медленно продолжал Саша, – знал, что с другими людьми будет то же самое. Ожидания не совпадут с реальностью, я снова буду неправильным, и мне скажут об этом не один раз. Я бы хотел сказать, что мне абсолютно наплевать на чужое мнение, но это не так. Проще было не пытаться с кем-то сблизиться, а продолжать работу, вот и все. А потом вдруг появилась ты, хотя шансы встретиться у нас были ничтожны, и то, что я читал о связи родственных душ, оказалось правдой. – В памяти всплыли медицинская форма, пронзительный взгляд над краем маски и ощущение тонких пальцев, чье тепло проникало ему под кожу, достигая самого сердца. На коже выступили мурашки, и он рассеянно потер плечо. – Но страх никуда не исчез. Я все так же сильно боялся, что будет дальше – и со мной, и с моей работой. Потом оказался дома и постепенно приходил в себя. У меня накопилась куча дел, но я не мог толком ни за что взяться, поскольку мне запретили работать больше пары часов в день. Я чувствовал себя ужасно, и физически, и эмоционально, и постоянно злился. Что хорошего я мог написать тебе? В такие моменты я хотел лишь остаться один, чтобы меня не видели и не слышали.
Вопреки его опасениям, в пристальном взгляде Эли появилось понимание, и он осмелился сказать то, что пришло в голову только что.
– Учитывая, сколько людей сейчас так и не находят родственную душу и все равно ведут счастливую жизнь, это может звучать странно. Но сколько остались одни уже после пробуждения, заодно ранив и другого? Я не хотел этого, но и рисковать было не лучшим вариантом. Особенно если в итоге твоей родственной душой оказывается такой человек, как… ты.
Саша сделал глоток остывшего чая, показывая, что закончил. Еще одна, большая часть правды, перестала быть секретом. Погружаться еще глубже он не был готов, как и не был уверен, что готова Эля.
– Какой человек? – тихо спросила она.
Мягкий. Ласковый. Терпеливый. Добрый. Тот, кто нравится не только из-за связи родственных душ.
– Очень хороший, – в итоге смущенно сказал он. – Теперь я вижу, что пытался усидеть на двух стульях и в результате обидел тебя. Прости меня.
– То есть ты хотел сохранить нашу связь, – уточнила Эля, – но в то же время боялся ее?
– Можно и так сказать. – Это прозвучало почти как вопрос.
Она покачала головой и взяла вилку, отщипывая кончик тарта.
– Нас таких двое.
Саша, делавший новый глоток чая, едва не выплюнул его обратно.
– Что?
Эля вдруг очень заинтересовалась белыми завитками меренги поверх лимонного крема.
– Когда мы почти перестали общаться, я пыталась найти этому объяснение. Я боялась, что сказала или сделала что-то не так, или что ты злишься на меня из-за того, кем и где я работаю. Или что у тебя кто-то появился, и она разбирается в нейросетях, в отличие от меня. – Она наклонила голову, так что волосы упали ей на лицо, и посмотрела на Сашу из-под кудрявых прядей. – Мне тоже не хотелось оказаться не тем человеком. Но и спрашивать тебя напрямую я не решалась.
Саше потребовалось несколько секунд, чтобы осознать сказанное.
– Почему?
Она пожала плечами.
– Как я сказала, нас таких двое. Я радовалась тому, что уже имею, и в то же время боялась, что, если стану настаивать, оттолкну тебя. Мне кажется, иногда незнание – это благо. В твоих документах не было пометки об отказе от пробуждения, и никто не сказал мне, как ты относишься к поиску. Но с первых видений я знала, что не хотела бы разрывать нашу связь.
– И я не хочу этого, – признался Саша. Эля нерешительно улыбнулась ему, и уголки его губ поползли вверх. После признания в груди стало заметно легче, и он впервые почувствовал, что его действительно услышали. – И ответ на все твои предположения один – нет.
Во-первых, Эля была одним из самых тактичных людей, которых он встречал, – и даже ее угроза санитару в первое утро не портила впечатление. Во-вторых, как бы сильно он ни хотел, чтобы его семья и родственная душа держались подальше друг от друга, уговаривать ее уволиться казалось ему подлым поступком. Такие решения она должна принимать самостоятельно, а ему придется как-нибудь смириться с этим. Что же касается последнего пункта… Хотя врачи говорили, что с интимными отношениями нужно быть аккуратнее, поиск девушки занимал одно из последних мест в списке его приоритетов.
– Рада, что мы это выяснили. Не хочешь попробовать тарт?
– Если только немного, – сдался он.
Эля разрезала кусок ребром вилки на две практически равные части, и оба склонились над тарелкой. Со стороны это наверняка выглядело смешно, но Саше было все равно. Он никогда не делил с кем-то еду таким образом и вряд ли стал бы делать это с кем-то, кроме Эли.
– Какие еще видения ты помнишь? – не без любопытства спросил он, когда от тарта остались одни крошки.
– Дно большого бассейна, – ответила Эля, задумчиво сдвинув брови. – Затем были учебники по математике, шкафчик в раздевалке и, кажется, экран компьютера. Я была в восторге, что могу заглянуть в твою жизнь. А ты?
– Школьные прописи. Куклы. Книжка с рисунками животных. – Накануне Саша впервые за долгое время открыл свой архив записей видений и просмотрел ранние годы. Именно тогда он чаще всего записывал то, что видел. – О, и у тебя были игрушки. Я помню плюшевую ворону.
– Во́рона! – судя по голосу, Эля давно о нем не вспоминала. – Я очень любила играть с ним в детстве, но потом так вышло, что он потерялся. И я терпеть не могла прописи. Никогда не хватало терпения.
– Не хватало терпения? Ты же училась играть на пианино.
– Я исполняла красивую музыку. А на уроках русского языка меня ругали за слишком маленькие хвостики у буквы «у».
– Теперь ты понимаешь, как я чувствовал себя на уроках, которые мне были не нужны. Зачем мне зубрить историю Древнего Египта, когда дома ждет компьютер? Я уже тогда надеялся, что создам нечто уникальное, – признался Саша, и Эля понимающе улыбнулась. – Моей семье было все равно, а Никита Егорович пообещал мне инвестиции и помощь, когда я был только на втором курсе. Он заставил меня поверить, что моя мечта чего-то стоит, понимаешь? Мы могли говорить об Альде часами, искали новые возможности для ее обучения и применения, развивали ее характер. Мне кажется, я никому так не доверял, как ему.
– И ты думаешь, что родители не любят его именно по этой причине?
– Возможно, хотя это так глупо. Он не виноват, что они никогда не проявляли интерес к моим увлечениям.
– Мне очень жаль, – мягко сказала Эля и, потянувшись через стол, взяла его за руку.
– Все нормально. Брэм Стокер говорил, что есть причины для того, чтобы все было так, как оно есть.
– Не всегда приятно об этом думать.
– И все же я с ним согласен.
Эля опустила взгляд на часы на запястье и недовольно поморщилась.
– Прости, но теперь мне точно пора идти. Мне еще нужно добраться до дома и закончить кое-какие дела.
– Тебе долго ехать?
– Около часа. А до работы получается почти полтора.
Саша удивленно округлил глаза. От его квартиры до офиса можно было за десять минут доехать на машине. Затем он вспомнил, где находится больница, в которой он лежал, и его охватил стыд.
– Я вызову тебе такси. Пожалуйста, не спорь, – настойчиво добавил он, заметив, что Эля хотела сделать именно это.
– Только не «бизнес», это было бы слишком.
С этим он был не согласен, но промолчал и протянул ей телефон, где уже был выбран тариф «комфорт плюс». Поколебавшись, Эля написала свой адрес.
– Когда мы сможем увидеться снова? – спросила она, вслед за Сашей выходя на улицу. Такси должно было приехать через две минуты.
– В будни по вечерам я занят, – с искренним сожалением сообщил он. – А в эту субботу читаю лекцию в своем университете.
– Какую лекцию?
– Об обработке естественного языка и языковых моделей на примере обучения Альды. В прошлом году она вышла на первое место по скорости обработки пользовательских запросов по сравнению с конкурентами. Меня очень давно просили прийти, я должен был провести ее в марте, но, сама понимаешь, было не до того.
– Скажи, а на эту лекцию могут прийти не только студенты?
– Не знаю. Регистрацию давно закрыли.
– Жаль, – вздохнула Эля.
Он поднял брови.
– Ты хотела бы пойти?
– Вдруг наконец-то поняла бы, как устроен твой ассистент, – застенчиво пояснила она. – И послушала бы тебя со сцены. Раньше видела только на фото.
Саша задумался. Он был хорошо знаком с деканом; возможно, тот сделал бы исключение для его родственной души. Речь ведь шла не о билете в Большой театр. И потом… Учитывая, что недавно он заикался почти на каждом слове и страдал от головокружения, если долго оставался на ногах, присутствие Эли среди толпы студентов в качестве моральной поддержки ему совсем не помешает. Кроме того, преподаватели лично знали Колесникова, и первое публичное появление Саши после аварии должно было пройти безупречно.