Он беспомощно умолк, заметив, что по ее щекам снова заструились слезы.
– Я забыла запереть за собой дверь. Я никогда не забываю это сделать. Я не могу забывать сейчас, когда она все знает!
Действуя автоматически, Саша метнулся к двери и, включив свет, запер ее на оба замка и, на всякий случай, на цепочку. Затем снял кроссовки и вернулся в комнату, где громко всхлипывала, упав обратно на подушку, Эля.
«Ты должен быть рядом с родственной душой, ты должен ее успокоить, она должна чувствовать себя в безопасности», – в панике тараторил голос, отзываясь резкой болью в груди, в той ее части, которую он привык ассоциировать с источником связи между ним и Элей. Опустившись на колени, Саша пробежал взглядом по вздрагивающей фигуре и остановился на блестящих от слез глазах. Там, где совсем недавно он видел тепло, теперь была только боль.
– Я запер дверь. Не волнуйся, – сказал он с той мягкостью, которую в нем могла пробудить только она. Эля всегда думает, что другим людям не до нее, а ты ведь ее родственная душа. – Чем я могу помочь? И не говори, что ничего не нужно. Я не поверю.
Эля завозилась под пледом и вытащила скомканную бумажную салфетку, чтобы промокнуть глаза.
– П-прости. Обычно я не плачу из-за дверей.
– Я так и не думал.
– И, когда я говорила, что представляла тебя у себя дома, тоже имела в виду не это, – она показала на себя. – Хочешь чего-нибудь? Чай или кофе? Возьми стул или сядь сюда…
– Ничего я не хочу. Лежи спокойно.
Он надавил ей на плечо, не давая подняться, и озабоченно нахмурился, когда Эля снова залилась слезами.
– Я не могу ничего сделать. Сами льются, – всхлипнув, хрипло пожаловалась она и потянулась за новой салфеткой из коробки на тумбочке. Какое-то время она плакала, не говоря ни слова, а он гладил ее по плечу, растерянный и беспомощный.
– Может быть, что-то могу сделать я? – в конце концов спросил Саша. Бездействие начинало тяготить его, и мелькнула мысль обратиться за помощью к Альде. Или даже к отцу. Как успокоить родственную душу, если она абсолютно разбита? Все было куда хуже, чем тогда, в больнице, а психология была совсем не по его части. – Объясни мне, что случилось.
В глазах Эли появился страх, заставивший его умолкнуть на полуслове. Все ее тело напряглось, и он испугался, что зря задал этот вопрос так скоро. Сейчас было не время проявлять нетерпение.
«Нет! – воскликнул знакомый голос у него внутри, прежде чем он мог убрать руку с ее плеча. – Ты уже знаешь, что ей нужно.Защити ее».
Сколько бы Саша ни рылся в памяти и списках старых видений на пути сюда, не смог найти ничего связанного с ее тетей – или женщиной, которую можно было за нее принять. Сейчас он сел на полу по-турецки и, прокрутив в голове разговор с Зоей, попробовал еще раз.
– К нам никто не придет. Ты в безопасности. Но тебе не станет легче, если ты будешь держать все в себе, – сказал он, хотя сам крайне редко следовал этому совету. – Хочешь, запиши еще одно голосовое сообщение друзьям. Или поговори с тем… Источником.
– Ты слышал? – спросила она, глядя на него с ужасом.
– Только последние пару слов, – немного приврал он. – Что это значит?
– Источником мама Зои называла воображаемого собеседника, которому можно высказать то, что наболело, – наморщив лоб, кое-как объяснила Эля. – Как если бы он и был причиной того, что тебе плохо, понимаешь? Это из психотерапии.
– Ага, – только и сказал Саша. – Так поговори с ним.
Помолчав, она неохотно ответила:
– Я не хочу переживать это еще раз. Я была глупой и слабой, и мне очень стыдно.
– Ты переживаешь это сейчас раз за разом, пока плачешь, – возразил он, заставив ее вздрогнуть. – Тебе не нужно делать это в одиночку. И я, и твои друзья готовы помочь. Если хочешь поплакать еще, то давай. Но потом все-таки объясни мне, что произошло.
– Я боюсь.
– Чего? Что тебя станут осуждать или относиться как-то иначе? – с изумлением спросил он, поймав неуверенный взгляд. – Я стану? Ни за что на свете. Ты можешь рассказать мне все, что тебя тревожит. Или начни с части истории, а остальное потом.
Поколебавшись, Эля вытащила руку из-под пледа, и Саша сразу накрыл ее своей. Он бы не смог объяснить этот жест даже сам себе – просто знал, что ей это было нужно, чтобы собраться с силами. Ее ладонь была горячей и влажной. Другую она сунула под подушку.
– Что тебе рассказала Зоя? – с ноткой обреченности в голосе спросила она.
– Что твоя тетя – тва… Ужасно с тобой обращалась. Еще что вы с ней случайно столкнулись сегодня вечером у места гибели твоих родителей, и она заставила тебя плакать.
– Я должна была давно смириться с тем, что тетя Ника меня ненавидит, – тихо произнесла Эля, делая долгие паузы, словно с трудом подбирая слова. – И каждый раз почему-то заново этому удивляюсь. Она считает, что я мешала ей с поисками и из-за этого целые годы жизни были потрачены впустую. Но я не согласна. Она пропадала на несколько дней, не сообщая, где находится, потом возвращалась и снова исчезала, а я молчала, потому что знала, чем она занята. Как можно за это осуждать? Ей все не везло, и тогда она начала искать возможность завести обычные отношения, надеясь, что это приведет ее к родственной душе. У некоторых так бывает.
Саша кивнул. В конце концов, не женись его отец на матери, вряд ли бы поехал в Стамбул в тот самый момент, когда мог встретить там Эсин.
Эля перехватила его руку и сжала крепче, прежде чем продолжить.
– Отношения тоже не складывались. По разным причинам, но, мне казалось, и здесь тетя винит меня – «никто не хочет связываться с девушкой с прицепом» и все в таком духе. Потом я стала старше, и, кажется, она начала видеть во мне соперницу. Я никогда не давала ей повода так думать, – поспешно добавила она, умоляюще глядя в глаза Саше. – Я училась, работала, искала тебя и точно не хотела привлекать внимание взрослых мужчин.
Когда мне было восемнадцать, у нее завелся поклонник. Поначалу он казался лучше, чем все, кто был до него, – криво улыбнулась Эля, и от этой улыбки по спине Саши пробежал холодок. – Не знаю, что с ним сейчас, но когда-то он был музыкантом. Поначалу он просто давал мне советы, хвалил, мы даже играли в четыре руки. Я считала, что мне очень повезло – он был невероятно талантлив, учился у лучших преподавателей, и ему прочили большое будущее. Как-то раз он снова был у нас в гостях, и тетя отошла в магазин, потому что разбила бутылку вина. Он настоял, что хочет оценить мою игру перед разговором с каким-то важным человеком из музыкального училища, куда я хотела поступать, поэтому остался дома. Мы сидели за фортепиано в моей комнате и вместе исполняли Листа, который мне никогда не давался.
Она с шумом набрала в грудь побольше воздуха. На мгновение их глаза встретились, и Саша почувствовал, что от страха перед тем, что она собиралась сказать дальше, его сердце забилось очень часто. Пожалуйста, пусть это будет не то, о чем он думает, пожалуйста, только не это, только не его Эля…
– Он начал прикасаться ко мне, – сказала она, невидящим взглядом уставившись на их руки. – Сперва осторожно, так что я не придала этому значения, но потом его намерения стали очевидны. Все происходило очень быстро, и сбежать из комнаты у меня не вышло. Я умоляла его остановиться, несколько раз ударила. Но потом он схватил меня за запястья и сказал успокоиться, ведь иначе я сломаю руку и не смогу играть. Я не буду описывать детали, но из всего, что он говорил и делал в тот момент, это почему-то показалось самым мерзким.
Эля сглотнула и рассеянно погладила руку Саши большим пальцем. Ее голос стал ровным, но было бы ошибкой считать его равнодушным. Так говорят, когда хотят отстраниться от темы, боясь страшной боли, которую могут причинить воспоминания.
– Если бы в тот момент не вернулась тетя, я не знаю, что бы со мной было. Точнее, знаю. И от этого еще хуже.
– И что она? – тихо спросил Саша, не узнав собственный голос.
– Решила, что я хотела соблазнить его, и накричала на меня. Он не стал опровергать ее предположение и сказал, что подростки не в его вкусе, а я могу забыть о карьере в музыке. Они ушли поговорить, а я заперлась в своей комнате и не выходила до поздней ночи. Даже подперла дверь стулом. Больше он у нас не появлялся, но тетя с того дня возненавидела меня еще сильнее. Я начала верить, что и правда сама его спровоцировала, и каждый день прокручивала в голове наши разговоры, анализируя каждое слово и взгляд. Всякий раз у меня была новая версия, что могло заставить его сделать это, и казалось, я вот-вот сойду с ума.
Те несколько недель словно выпали из моей жизни. Я все время боялась, что он будет ждать меня у школы, или дома, или магазина, где я работала. Зоя и Сеня видели, что со мной что-то не так, и не успокоились, пока я не рассказала им правду. Без подробностей, конечно. Они хотели пойти к моей тете и устроить скандал, но боялись, что сделают мне только хуже. Они твердили, что это была не моя вина, и со временем я в это поверила. Но тогда мне казалось, что абсолютно любой человек, который проявляет ко мне внимание, неважно кто, на самом деле притворяется, чтобы завершить начатое им. Я уже не могла играть на фортепиано как прежде, так что, конечно, не поступила в училище. Всякий раз, думая о выходе на сцену, я представляла его – в зале, за кулисами, готового рассказать любому свою версию случившегося. И ему бы поверили, я это точно знаю – с его-то связями и идеальной репутацией, которой он хвастался. Моя карьера рухнула бы, даже не начавшись.
Думаю, моя преподавательница догадывалась, что случилось что-то очень серьезное, но ни о чем не спрашивала – у нее болел муж, так что и своих проблем хватало. Она посоветовала подать документы в педагогический, что я и сделала. Тогда я не видела другого выхода. Кое-как сдала экзамены и переехала на съемную квартиру вместе с Зоей. Мы с тетей перестали общаться, но в декабре она снова начала писать мне и просила приехать на обед первого января. Я думала, она раскаялась и хочет помириться. Но потом пришел еще один гость. Снова он.