Машура задохнулась и топнула ногой так, что от тапка разлетелись каскады мелких брызг, вспыхнув изумрудами:
– А я просила меня спасать?! Да я бы сама с этими косокрылыми справилась! И вообще, зачем ты меня притащил в этот… – девчонка прищурилась на разливы осенней грязи, – на эту помойку ледниковую?!
Я осознал, что мы стоим в десятке метров друг от друга и орем на всю округу, но в тот момент мне все стало по фигу:
– Значит, помойка, да?! А твой мир, что – розовый сад? Тут меня хоть убить никто не пытался, – я невольно потер ноющее горло, – ну, по-настоящему. И знаешь, что? – Я нацелил в Машуру указательный палец, будто хотел вырубить трансляцию. – В следующий раз, когда тебе какой-нибудь хорек вроде Ноала мозги на стену вынесет, я собирать их не буду!
Я развернулся на пятках, поставив точку в дискуссии, и зашагал к метро. Там, у автобусной остановки, редкие пассажиры переминались на холодном ветру, настороженно поглядывая в мою сторону. Я почти поравнялся с ними, когда сзади послышалось торопливое плюх-плюх-плюх. Машура дернула меня сзади за рукав, развернула к себе:
– Что ты там про Ноала сказал? – быстро зашептала она, заглядывая в лицо.
– Ничего, – буркнул я, стараясь выдернуть руку и ища глазами фары маршрутки.
– Нет, ты сказал… – саттардка провела ладонью по лбу, будто у нее голова болела. – Я ведь не помню ничего. Только как мы из Крома на су-бонге вылетали. А потом – темнота и…
– Я же тебе уже объяснял, – нехотя проворчал я, – не получалось у нас по-другому от исуркхов уйти. Пришлось разделиться, летуны погнались за нами двумя, и мне ничего не оставалось, как волчок крутануть…
– Ага, а потеря памяти у меня – это последствие перелета с Ветром Времени, – оборвала меня Машура. – Только вот ты сам что-то ничего не забыл. Или забыл? Например, рассказать, что Ноал меня… – она замялась, подбирая слово.
В этот момент из темноты вынырнула, уютно светя желтыми запотевшими окошками, маршрутка. Я пристроился в хвост торопившихся попасть в тепло пассажиров и облегченно перевел дух. Даже если бы мне отдельно заплатили, я не собирался посвящать Машуру в то, как я тащил ее серое тело через поток, как всю ночь держал руку на угасающем пульсе, как боялся спать, чтобы поутру не проснуться рядом с трупом…
К счастью, машина была плотно укомплектована поздними пассажирами, и охота поболтать у девушки пропала. До Купчино мы доехали в отрадной тишине. Машура глазела на огни в окне и дулась. Когда мы, порядком разомлев в тепле, вылезли у «Шайбы», снова зарядил дождь. До номера 128 было метров двести, но мы все равно успели поцапаться. Саттардка согласилась назваться Машей из Саратова, но вот сиротой, потерявшей семью в автокатастрофе, быть не желала.
– Мои родители живы! – упрямо повторяла она, сверкая глазами, и как я ни объяснял, что соврать надо для легенды, дальше этой точки дело не двигалось.
На двери подъезда оказался кодовый замок – в действующем состоянии. Я набрал номер квартиры. После пяти нервных гудков, динамик хрюкнул неопознаваемым голосом:
– Кто?
– Лиан, – коротко сообщил я.
Настал момент истины: либо дверь нам откроют, либо придется снова действовать по плану Б. Только вот на сей раз плана этого у меня не было. Наверное, фантазия истощилась.
В железной двери что-то заурчало, послышался щелчок замка. Я радостно рванул ручку на себя, обернулся…
– Эй, ты чего?
Машура стояла в световом квадрате, падавшем из окна первого этажа, и попыток последовать за мной не делала. Я тяжело вздохнул: в обществе этой девушки я вечно чувствовал себя словно волк, собирающий яйца в электронной игре. Как быстро я бы ни метался со своей корзиной, все равно не успевал, и что-нибудь смачно падало на пол.
– Ну, что на этот раз не так? – обреченно спросил я.
– Решетки, – Машура вытянула руку в направлении ярко освещенных окон. – Только не ври, не надо. Это тюрьма, да?
Я не удержался и прыснул, подпирая спиной тяжелую дверь:
– Угу. Воспитательная колония для малолетних угонщиц из чужих вселенных.
Не двигаясь с места, девчонка пожирала меня настороженным взглядом – неужели поверила?
– Простите, – послышалось у меня за спиной под аккомпанемент скулежа и царапанья когтей по бетону, – разрешите… Мне с собачкой надо…
Интеллигент в пальто протиснулся мимо меня, влекомый жирной таксой, до предела натянувшей поводок. Псина на мгновение притормозила перед Машурой, обнюхала ее тапки, чихнула и потащила хозяина дальше под дождь.
– Ну что, пойдешь в тюрьму, – подбодрил я «собачью радость», – или тут будешь грибами обрастать?
Не говоря ни слова, девчонка протиснулась мимо меня в подъезд.
116-я оказалась на втором этаже. Я зачем-то пригладил волосы, но позвонить не успел – дверь распахнул Вовка собственной персоной. За прошедшие два года он совсем не изменился – то же круглое лицо, смешливый рот, чуть полноватая фигура. Только вверх парень вытянулся и приоделся: штаны с дизайнерскими дырами стольник за штуку, оранжевая кенгуруха…
– Чего такой жизнерадостный? – поприветствовал я друга, пропихивая капавшую на коврик Машуру в коридор с зеркалами.
– Тебя рад видеть, – чуть застенчиво пробормотал Вовка, отступая в сторону. – Вот, знакомьтесь. Это Андрей Юрьевич. А это…
– Маша из Саратова, – зло буркнула Машура, посылая взгляд исподлобья высокому нестарому мужчине.
– Очень приятно, – улыбнулся «мировой Андрей». Улыбка была печальная, будто в его жизни случилось что-то непоправимое, и он никак не мог забыть об этом, даже когда спал или заваривал чай. – И без Юрьевича, пожалуйста. А ты, значит, Лиан?
Он протянул мне длинную узкую руку, которую я после секундного колебания пожал. Машура тоже сунула хозяину кончики пальцев. Глаза мужчины скользнули по растекающейся на мраморных плитках грязной лужице и плавающим в ней кроличьим ушам – уже не розовым, а черным.
– Переодеться бы вам, – холеные пальцы почесали гладко выбритый подбородок. – А может, и в душ сразу, а? Согреться? Хотите?
Да, надо отдать «новому хахалю» должное: нашел тактичный способ отправить в ванну бомжеватых пасынковых гостей. Я припомнил, что последний раз мылся где-то неделю назад, и решительно кивнул. Машура вопросительно глянула на меня.
– Давай-давай, Маш, а то от тебя уже псиной воняет, – подбодрил я сироту саратовскую. – И это… дамы вперед.
После моего короткого инструктажа девчонка перестала пугаться бьющей сверху воды и освоила систему самополива. Оставив ее в ванной с мылом и стопкой полотенец, я проследовал за Вовкой на кухню. Там хозяйственный Андрей без Юрьевича уже разливал чай. На круглом столике красовалась вазочка с печеньем и блюдо, полное ярких экзотических фруктов – гигантских желтых апельсинов, манго и, кажется, маракуй.
– А может, вы есть хотите? – обернулся ко мне новоявленный отчим. – У нас тут котлеты в холодильнике…
Я вежливо отказался и присел на край табуретки – не хотел подушки на стульях мочить. Ноги сунул как можно глубже под стол – аромат фруктового чая, к счастью, пока заглушал все остальные запахи. Но глазастый хозяин заметил мой маневр:
– Сапоги мои тебе как, не натерли? Сорок третий размер все-таки. – И как ни в чем не бывало зачерпнул ложечкой сахару.
Вовка недоуменно перевел взгляд с отчима на меня и обратно:
– Какие сапоги?
– Извини, не успел тебя предупредить, – я тоже решил обнаглеть и положил себе песку. Две ложки. – Мы тут заняли кое-что у тебя с дачи, – я нарочито обращался напрямую к приятелю. Дача-то была именно его и материна, так что пусть не забывает «дядя Андрей» – его сапожищи там только временно стояли.
Вовка смущенно заерзал на стуле:
– Андрей, это… Им же наверняка ночевать негде было, а тут еще холодрыга такая, дождь… Мы с Лианом и раньше не в сезон в Толмачево ездили, помнишь, я тебе рассказывал…
– Вдвоем ездили, – уронил мужчина c ударением на «вдвоем» и подтолкнул ко мне синюю вазочку. – Печенье хочешь? Домашнее.
Наши глаза встретились. У Андрея они были темно-коричневые, почти черные, как очень зрелые черешни. Это создавало странный контраст с почти белыми коротко стрижеными волосами. Вспомнилось почему-то, что мама говорила, будто люди, у которых глаза очень темные, а волосы светлые, или наоборот, добрые по натуре. Хотя она, наверное, меня имела в виду, голубоглазого брюнета. Это я-то добрый?! Я тряхнул головой, отгоняя бредовые мысли, и сунул печенину в рот. Юрьевич перевел взгляд на несколько потерянного Вовку.
– Вов, ты не поищешь какую-нибудь смену для гостей? Лиану, наверное, из твоего что-нибудь подойдет. А для Маши возьми из маминого, она не обидится. Только смотри тихонько там, не разбуди.
Вован радостно сорвался со стула, словно щенок, которому хозяин бросил палку.
– Лена только что из Темиртау приехала, – зачем-то пояснил Андрей, размешивая сахар в высоком бокале. – Там замечательный курган раскопали – погребение сакского воина и мальчика… Да ты, может, слышал, об этом в газетах писали, в интернет-новостях?
Я покачал головой:
– Вы ее закодировали? Или насильно в диспансер укатали?
Блондин обжегся чаем, поджал губы и отставил бокал на стол.
– Лиан, почему ты так мать Владимира не любишь? Она тебе что-то сделала?
– Она Вовке сделала, – я подцепил из вазочки вторую печенину. – Вкусно, кстати. Вы испекли?
– Нет, это Лена, – спокойно ответил Андрей, карие глаза снова поймали мои. – Владимир простил ее. У них теперь прекрасные отношения.
– А у вас с «Владимиром»? – я не отводил взгляд. – Тоже прекрасные?
Мужчина откинулся на спинку стула, длинные пальцы поглаживали бока чашки. Почему-то он напомнил мне ящерицу, рассматривающую Алису в телескоп.
– Лиан, пойми, отчим не является сволочью по определению. Если ты от сожителя твоей матери не видел другого, то это не значит…
Печенина громко хрустнула у меня в кулаке. Я ничего не сказал только потому, что слова Машуры «а с другом ты тоже подерешься?» все еще звучали у меня в ушах. Сверлил доброго отчима взглядом и мысленно считал до десяти. К счастью, у Андрея хватило ума заткнуться. В неловкой тишине раздались музыкальные трели – моя спутница во всю драла горло под душем, талант развивала. По коридору прошлепали тапки, и в кухне появился Вовка с кучкой цветного тряпья.