Российская империя XVIII века в современной историографии
В октябре 1721 г. во время празднования победного окончания Северной войны Правительствующий Сенат преподнес царю Петру I титулы Великий, Отец Отечества и Император Всероссийский. С этого момента Россия стала официально именоваться Российской империей. Очевидно, однако, что соответствующий акт Сената знаменовал собою лишь формальное закрепление итогов длительного процесса эволюции российской государственности, берущего свое начало по крайней мере в XVI в., когда, завершив объединение русских земель, Москва начала постепенно осваивать прилегающее пространство, инкорпорируя территории Поволжья и Сибири, прежде входившие в состав Монгольской империи, и превращаться в огромную полиэтничную державу.
История формирования пространства Российской империи, механизмы управления ею, политика центра на национальных окраинах и многие другие связанные с этим проблемы всегда интересовали историков и являлись объектом многочисленных исследований. Однако сам феномен империи как особой формы политической организации и то, как он определял политические, социальные и иные процессы, долгое время оставался почти вне поля зрения исторической науки и лишь с начала 1990-х годов оказался включенным в проблематику исторических исследований. Важную роль в формировании новых подходов сыграло появление в 1992 г. в Германии книги А. Каппелера «Россия — многонациональная империя. Возникновение. История. Распад», в которой впервые была предпринята попытка комплексного изучения эволюции российской национальной политики на протяжении нескольких столетий и на всем имперском пространстве. Существенное значение для формирования нового научного направления имела возможность привлечь накопленные к этому времени в мировой науке методологические достижения в области изучения культуры, проблем конструирования наций и национализма, социальных, культурных и национальных идентичностей, колониальной истории и т. д. Исследования в области имперской истории оказались созвучны и характерным для современной мировой исторической науки поискам в русле так называемой «глобальной истории». Особенностью изучения истории России, и в частности в XVIII столетии, сквозь призму концепта империи является компаративный подход, предполагающий отказ от рассмотрения Российской империи как особого исторического феномена и направленный на выявление типологически общего в истории России и иных империй Нового времени — Османской, Австрийской (Священной Римской), Британской и т. д.
«Российская империя». Карта Р. Бонна. 1780 г.
С середины 1990-х годов «новая имперская история», как ее иногда называют, стала полем активного сотрудничества российских и зарубежных ученых, многочисленных совместных исследовательских проектов и научных конференций. Результатом этого сотрудничества явились десятки статей и монографий, посвященных взаимоотношениям центра и периферии, имперским элитам, языкам самоописания империи, «имперскому сознанию», наследию империи, имперской экономике, пространственным представлениям жителей империи и их правителей, «местам памяти» империи и пр. Однако многие вопросы, в том числе имеющие непосредственное отношение к России XVIII в., остаются далеко не решенными. Так, к примеру, хотя большинство исследователей согласны в том, что отличительными признаками империи являются обширность территории, многонациональный состав населения, выраженные центр и периферия, а также некоторые другие, в современной науке нет общепринятой дефиниции империи как политического образования. Далеко не решенной является и проблема типологии империй. Российскую империю, наряду с Османской и Австрийской, принято относить к континентальным или протяженным империям, отличающимся от морских — Британской, Французской, Испанской и т. д. Никто не сомневается в том, что периферии морских империй — это их заморские колонии, однако остается открытым вопрос о том, в какой степени можно считать колониями периферии континентальных империй.
Применительно к истории России еще сложнее обстоит дело с соотношением понятий «империя» и «государство». В современных социальных и политических науках принято считать, что государство — это феномен Нового времени и этим термином следует обозначать лишь ту политическую организацию, которая возникает на рубеже XV–XVI вв. При этом государство и империя обычно рассматриваются как различные типы политической организации и, соответственно, империя не является государством. Подобный подход противоречит принятому в российской историографии представлению о существовании государства на Руси по крайней мере с IX в.[36]. Все это порождает определенную терминологическую путаницу. Так, к примеру, известный политолог М. ван Кревельд в своей книге «Расцвет и упадок государства» утверждает, что «самыми ранними политическими образованиями, которые можно назвать государствами, были Франция, Испания, Португалия, Великобритания, страны, составлявшие Священную Римскую империю, страны Скандинавии и Голландия», а «первой страной после вышеперечисленных, которая стала государством или чем-то вроде того, была Россия. Его строительство началось, когда Петр I Великий обрел фактическую власть». При этом, однако, уже «Россию в XVI–XVII вв. можно охарактеризовать как развивающуюся патриархальную империю, управляемую царем, чья власть, благодаря завоеванию новых земель становилась все более и более абсолютной». Отмечая затем особенности созданного Петром I государства, в частности, отсутствие в нем гражданского общества, Кревельд затем приходит к противоречивому выводу о том, что, с одной стороны, в России было успешно построено «централизованное политическое сообщество», а с другой — она так и не превратилась в «полноценное государство». Российский исследователь А.И. Миллер предлагает своего рода компромисс, отмечая, что «империи Нового времени более или менее успешно стремились стать государствами, а в своем ядре — даже национальными государствами».
Несмотря на наличие нерешенных методологических проблем, изучение истории России сквозь призму концепта империи дало и ряд позитивных результатов. Так, например, стало очевидным, что проблема управления окраинами империи, а соответственно, и в целом проблема эффективности управления имперским пространством на протяжении всего XVIII столетия имела для центральной власти первостепенное значение, что проявлялось и в политической, и в социальной, и в экономической сферах. При этом формы и способы управления вырабатывались и складывались постепенно и по отношению к разным территориям носили дифференцированный характер. При общем стремлении к унификации системы управления и попытках добиться получения от окраин максимальной политической и экономической пользы для империи центральная власть в основном избегала резких действий, которые могли бы привести к нарушению политической стабильности и возникновению угрозы целостности страны. Одним из важнейших способов инкорпорации новых территорий было включение местных элит в состав российского дворянства и формирование общеимперской политической элиты.
Постепенно и достаточно противоречиво шел также процесс формирования имперского сознания и общеимперских представлений. В петровское время в политическом лексиконе прочно закрепляется словосочетание «российский народ», под которым понимают всю совокупность населяющих империю народов. Практически до конца XVIII в., когда впервые начинают складываться понятия нации и национального, формирующееся на новой основе национальное самосознание, понятия патриотизма, любви к отечеству и т. д. еще не имели этнической окрашенности и носили общероссийский характер, а населяющие Россию народы в глазах современников различались по вероисповеданию, месту расселения и обычаям.
Наряду с изучением истории России XVIII в. в рамках «новой имперской истории» с конца 1980-х годов российскими и зарубежными историками было немало сделано для переосмысления многих сложившихся стереотипных представлений, а также для заполнения «белых пятен» истории этого периода, в том числе путем расширения проблемного поля исследований. Это привело, в частности, к переоценке места и роли XVIII столетия в русском историческом процессе в целом, а также отдельных сюжетов истории этого времени. Прежде всего переосмыслению и переоценке подверглись преобразования Петра Великого. Первоначально в вышедшей в 1989 г. книге Е.В. Анисимова «Время петровских реформ» была дана общая оценка этим реформам с точки зрения того, какой именно тип политических институтов и какой тип социальных отношений были ими созданы. Историк также заново переформулировал впервые поставленный еще в конце XIX в. П.Н. Милюковым вопрос о «цене реформ», перенеся его из экономической в социальную сферу. В работах А.Н. Медушевского была предпринята попытка рассмотреть реформы Петра в сравнительно-исторической перспективе и проанализировать их с позиций теории модернизации. Важнейшим результатом новых исследований стало закрепившееся в историографии представление о том, что итогом реформ явилось создание государства военно-полицейского типа с резким усилением в нем по сравнению с предшествующим периодом степени несвободы всех социальных слоев. При этом утвердился патерналистский характер отношений власти и подданных: понятие государство, фактически слившееся с петровским концептом «общего блага», стало самоцелью и высшей ценностью. Что же касается экономической сферы, то осуществленная Петром индустриализация России с опорой на тяжелую промышленность была проведена таким образом, что, преодолев технологическое отставание от ведущих европейских держав, она фактически создала лишь минимальные стимулы дальнейшего развития. Причем, основанная главным образом на труде крепостных, реформа не только не способствовала зарождению капиталистических отношений, но, напротив, подавила некоторые уже существовавшие их ростки. Вместе с тем петровские преобразования представляют собой своего рода модель модернизации, что в первую очередь выразилось в создании в ходе реформ эффективной бюрократической системы управления. Многие черты этой модели были затем воспроизведены в ходе модернизации стран Восточной Европы, Азии и других регионов мира.
Несколько позднее в современной историографии сложилось представление о том, что Петровским реформам предшествовал системный кризис (кризис традиционализма) русского общества и государства, который не только сделал реформы жизненно необходимыми для России, но и обеспечил их осуществление, поскольку в условиях кризиса ни один социальный слой не был в состоянии оказать реформатору сколько-нибудь серьезного сопротивления. Итоги же петровских преобразований представляют собой сложное и весьма противоречивое явление, не поддающееся однозначной оценке. Однако очевидно, что, поскольку именно реформы Петра Великого предопределили историческое развитие России на все последующее время, их противоречивость сказывалась еще очень долго. К числу важнейших противоречий следует отнести то, что реформы, с одной стороны, заложили основы формирования в России полноценных юридических сословий, а с другой — фактически распространили на все социальные слои крепостнические принципы их взаимоотношений с государством. Это предопределило неравномерность темпов складывания в России отдельных сословий, а значит, и дисбаланс в социальном развитии страны. Одновременно это противоречие означало, что в итогах Петровских реформ были заложены две различные тенденции, две возможности будущего социально-политического развития: либо развитие военно-полицейского начала, предполагающего полное закрепощение всех социальных слоев, либо сословного, которое могло бы стать основой формирования гражданского общества.
Формированию нового взгляда на Петровскую эпоху способствовало и появление исследований М.О. Акишина, Е.В. Анисимова, Д.А. Редина, Д.О. Серова и других, посвященных отдельным направлениям реформ и созданным в ходе них политическим институтам, а также проведению реформ на локальном уровне. Так, в частности, было доказано, что административная реформа Петра не была резкой ломкой прежде существовавшей системы, но довольно длительным и постепенным процессом преобразования структуры управления на новой основе, причем вновь возникшая система унаследовала немало черт прежней. Еще одна группа новых исследований посвящена судьбам отдельных деятелей Петровской эпохи.
Празднование в 2003 г. 300-летия основания Санкт-Петербурга породило целый поток новых исследований по истории города, в том числе о первых десятилетиях его существования. Важно при этом заметить, что некоторые исследователи видят в основании Петербурга едва ли не самое важное из преобразований Петра Великого, обращая внимание на то, что в течение нескольких последующих столетий этот город создавал образцы высокой культуры, модели поведения и моды для всей России.
Продолжая изучение истории реформ в России XVIII в., историки обратились к эпохе Екатерины Великой и ее преобразовательной деятельности, которая в предшествующее время либо игнорировалась, либо трактовалась весьма тенденциозно. Коренному пересмотру подверглось долгое время существовавшее в историографии представление о двух этапах царствования Екатерины — либеральном и реакционном. Сегодня абсолютное большинство специалистов считают, что по своим целям и задачам политика императрицы была единой на протяжении всего царствования и определялась политической программой, с которой Екатерина пришла к власти и которая основывалась на принципах Просвещения. Главной ее целью было создание «законной монархии», т. е. политического строя, который по существу, выражаясь современным языком, должен был содержать в себе элементы правового государства. Историки пришли к выводу, что в целом Екатерина была едва ли самым успешным из всех российских реформаторов, поскольку ей удалось осуществить задуманное ровно в той степени, в какой это было возможно без серьезных социальных потрясений. Обращает на себя внимание, в частности, ответ императрицы на вызовы, связанные с восстанием под руководством Е.И. Пугачева. Непосредственно после него была осуществлена губернская реформа 1775 г., готовившаяся задолго до этого, но после Пугачевщины, несомненно, получившая дополнительную цель — создать механизмы предотвращения подобных событий в будущем. В ходе этой реформы, как доказывается новейшими исследованиями, фактически произошло перераспределение власти между центром и периферией в пользу последней, сделан акцент на местное самоуправление и создана судебная ветвь власти, впервые в русской истории отделенная от исполнительной. Одним из важнейших результатов реформы явилось создание благоприятных условий для формирования элементов того, что позднее стали называть «гражданским обществом», что подтверждается новейшими исследованиями на локальном уровне. Главным препятствием для развития этого процесса являлось крепостничество. В современной историографии подчеркивается, что Екатерина II была первой из правителей России, кто осознал, что оно тормозит социально-экономическое развитие страны. Именно по ее инициативе крестьянский вопрос впервые стал предметом общественного обсуждения, были предприняты шаги, направленные на облегчение положения крестьянства в Прибалтике, в законодательстве появились нормы, запрещающие закрепощение лично свободных и отпущенных на волю. Однако зависимость верховной власти от поддержки дворянства не позволяла императрице пойти на более решительные меры, а само крепостничество как социальный институт продолжая развиваться, именно к концу XVIII в. достигло высшей точки.
Эпоха Екатерины II имела также огромное значение для развития русской культуры, причем в этом велика была роль самой императрицы, поощрявшей занятия наукой и искусством, создавшей Эрмитаж и Публичную библиотеку, осуществившей школьную реформу, основавшей первое учебное заведение для женщин и т. д. Собственно сама личность Екатерины — человека, жившего разнообразными духовными интересами и оставившего после себя огромное литературное наследство, оказала колоссальное воздействие на русское общество. С ее временем и с ее именем связано также зарождение российской благотворительности и ее традиций. Постепенно в современной историографии вырабатывается и иной взгляд на такое характерное явление екатерининского времени, как фаворитизм. Историки подчеркивают, что при Екатерине он окончательно превратился в своеобразный социально-политический институт в системе власти, игравший роль медиатора между монархом и обществом.
Эпоха Екатерины II — это еще и время целой плеяды ярких личностей — государственных и военных деятелей, дипломатов и литераторов, ученых и художников. Наиболее значительные историографические изменения в этом плане связаны с оценкой личности и деятельности Г.А. Потемкина. Уже в начале 1990-х годов В.С. Лопатину удалось опровергнуть долгое время царивший в историографии и общественном сознании миф о фаворите императрицы как о притеснителе и гонителе великого полководца А.В. Суворова. Появившееся немного позднее подготовленное им же издание переписки Потемкина с Екатериной II стало стимулом к обращению целого ряда исследователей к различным аспектам его деятельности и почти одновременному созданию сразу нескольких основанных на новых источниках научных биографий этого крупнейшего политического деятеля второй половины XVIII в., незаурядного и яркого человека (С. Себаг-Монтефиоре, О.И. Елисеева, Н.Ю. Болотина).
С первой половины 1990-х годов началась и планомерная работа по переоценке событий царствования Анны Иоанновны. Уже в первой работе Т.В. Черниковой на эту тему на архивных документах убедительно доказывалось, что «засилье иностранцев», с которым часто связывают это время — историографический миф, возникший в более позднее время и практически не отразившийся в восприятии современников. Позднее Е.В. Анисимову и И.В. Курукину удалось показать, что политическая борьба в России аннинского времени представляла собой не противостояние никогда в действительности не существовавших «немецкой» и «русской» партий, а вполне заурядную борьбу за влияние разных политических деятелей, объединявшихся в «партии», независимо от своей этнической принадлежности. Иной, чем принято считать, была и роль в этой борьбе Бирона, который со страниц современных исследований уже не предстает более как злодей, в личности которого сосредоточены все человеческие пороки, но как вполне прагматичный и разумный политик. Значительно более сложным видится сегодня и феномен «дворцовых переворотов». Прежде всего, они были далеко не однородны ни по причинам, их вызывавшим, ни по своему характеру, ни по составу участников. Конечно, определенную роль играла и неопределенность законодательства о порядке престолонаследия, и особое положение гвардии, однако также следует принять во внимание династический кризис, разразившийся в 1730 г. после смерти Петра II, когда не осталось прямых потомков Петра Великого по мужской линии. Но еще важнее, что по крайней мере некоторые из переворотов (1762 г., 1801 г.) были отражением общественного мнения, настроенного против того, кто, как казалось, нарушал канон поведения императора, созданный Петром I. К тому же перевороты 1741 и 1762 гг. были фактически не дворцовыми, а государственными, поскольку привели к свержению законных монархов и установлению нового политического режима, что выражалось, в частности, в смене персонального состава правящей верхушки.
В современной историографии постепенно закрепляется и более взвешенный взгляд на внутреннюю политику послепетровского времени. В ней видят уже не столько попытку контрреформы, сколько комплекс мероприятий, связанных с адаптацией преобразований Петра к реалиям русской жизни и в значительной мере продиктованных острейшим финансовым кризисом, разразившимся в России после смерти царя. При этом подчеркивается, что основными средствами выхода из кризиса стали экономия расходов на государственное управление и меры по развитию внутренней и внешней торговли, причем на последнем из этих направлений, как показано в работах Н.Н. Репина, именно в аннинское время были достигнуты серьезные успехи. Кризис был в основном преодолен лишь к концу 40-х годов XVIII в., когда в ходе реформ П.И. Шувалова правительство попыталось перенести акцент в сфере налогообложения с прямого на косвенное. Таким образом, период русской истории со смерти Петра Великого и до воцарения Елизаветы Петровны рассматривается современной историографией уже не как «безвременье», но, напротив, как важный исторический период, в течение которого основные итоги петровских преобразований укоренились и приобрели необратимый характер.
Внимание историков вновь привлекли и события 1730 г., сопровождавшие вступление на престол Анны Иоанновны. Современные исследователи склонны видеть в этих событиях реальную историческую альтернативу автократическому развитию страны, как попытку ограничения самодержавия, неудавшуюся в значительной мере из-за неразвитости политической культуры общества.
Пересматривая базовые понятия политической истории России XVIII в., историки не могли не задуматься над сущностью самого Российского государства этого времени. Прежде всего эти размышления коснулись понятия «абсолютизм». Как и с некоторыми иными терминами и понятиями, изначально разработанными при описании исторических процессов в странах Западной Европы, при применении его к российским историческим реалиям возникают определенные сложности. В настоящее время многие историки продолжают использовать этот термин для обозначения политического режима, при котором власть государя никак законодательно не ограничена. Однако существует и иная точка зрения, подчеркивающая, что при подобной трактовке абсолютизм ничем не отличается от самодержавия, что в реальности и в XVIII столетии, и позже самодержавная власть имела немало ограничений, связанных прежде всего с ограниченными возможностями контроля над огромной территорией страны.
Новое звучание в современной историографии приобрела и тема идеологии. Под влиянием достижений в области изучения культуры в центре внимания исследователей (Р. Уортман, А.Л. Зорин, О.Г. Агеева, Е.А. Погосян, В.Ю. Проскурина) оказались такие проявления и механизмы формирования идеологии, как символы и ритуалы власти, ее саморепрезентация, публичные празднества и практики взаимодействия с подданными, роль литературы и искусства в формировании идеологем и мифов. Интересный аспект этой проблематики связан с изучением путешествий Екатерины II по стране, в ходе которых вырабатывались принципы имперской политики, определялись ее конкретные направления, складывались новые формы взаимодействия власти и подданных и происходило политическое освоение имперского пространства (работы Н.В. Бессарабовой и Г.В. Ибнеевой). Особое место в современной историографии заняла проблематика, связанная с изучением праздничной культуры, игравшей важную роль и в становлении собственно новой русской культуры и новых культурных традиций, и в формировании идеологии.
С середины 1990-х годов в отечественной историографии стали появляться первые попытки применения к материалу русской истории XVIII в. подходов и проблематики исторической антропологии. Одной из тем, оказавшихся в сфере внимания исследователей, стала народная религиозность. Новые исследования А.С. Лаврова и Е.Б. Смилянской документально подтвердили распространенность в XVIII в. двоеверия, веры в магическое и даже слабого различения простыми людьми старообрядчества и официального православия. Одновременно с этим исследователям удалось проследить, как менялась религиозная политика государства, его отношение к суевериям (подробнее см. гл. «Религия и церковь в эпоху Просвещения»). Новые данные были получены и о церковной реформе Петра I. В настоящее время очевидно, что она не сводилась лишь к институциональному подчинению церкви государству, выразившемуся в ликвидации патриаршества, но была частью предпринимавшихся властью усилий по социальному дисциплинированию общества. Как показано в работах В.М. Живова, реформа проявилась и в обрядовых новшествах, приведших к изменению богослужебного канона, что вызывало сопротивление высших церковных иерархов.
«Антропологический поворот» в исторической науке привел к тому, что в фокусе внимания историков оказался Человек, причем зачастую человек самый обычный, ничем не выдающийся. Внутренний мир такого человека, его представления о себе и окружающих, его повседневная жизнь, быт, взаимоотношения с близкими и пр. — все это очень интересует сегодня исследователей, ведь именно на жизни простых людей в первую очередь отражаются (или не отражаются) крупные исторические процессы. Изучение этой проблематики применительно к России XVIII в. затруднено скудостью Источниковой базы, однако работы К.А. Писаренко, О.Е. Кошелевой, А.Б. Каменского, О.И. Елисеевой, А.В. Беловой и других показывают, что и тут существуют определенные возможности, открывающие подчас совершенно неожиданные страницы истории. Собранные историками данные открывают перед нами жизнь простых людей в эпоху петровских преобразований, показывают, как они приспосабливались к новым реалиям жизни, как складывались внутрисемейные отношения и как выстраивались отношения с соседями, что представлял собой мир вещей, окружавших человека в его повседневной жизни, как люди ссорились и мирились и т. д.
Перечисленными выше сюжетами и проблемами то новое, что появилось в историографии России XVIII в. за последние годы, далеко не исчерпывается, однако очевидно, что со страниц вышедших за это время работ предстает фактически иной, отличный от традиционного, образ России XVIII столетия.
Формирование территории Российской империи. Превращение России в мировую державу
Рубеж XVII–XVIII вв. — это рубеж и в целом в русской истории, и в истории формирования территории страны. Преобразования Петра I предполагали не только модернизацию внутренней жизни страны, но и кардинальное изменение характера внешней политики, отказ от самоизоляции, активное включение России в мировую политику, основное содержание которой было связано в то время с борьбой за зоны влияния и контроль над территориями в Европе и Азии. Несмотря на то что именно в XVIII в. закрепляются основные нормы международных отношений, в том числе понятие государственного суверенитета, формируется представление о необходимости поддержания баланса сил и status quo в Европе, а мирное разрешение конфликтов обретает все большую моральную ценность, война по-прежнему остается важнейшим средством достижения внешнеполитических целей и территориальные приобретения в результате войн рассматриваются как их естественный итог (см. гл. «Pax Europea: союзы и войны между европейскими державами, их результаты на карте мира»). Резкое увеличение военного потенциала России в результате создания регулярной армии и обеспечивающих ее отраслей тяжелой и легкой промышленности, наряду с введением рекрутской повинности и подушной подати, сделало возможным решение важнейших для России внешнеполитических задач, связанных с закреплением на берегах Балтийского и Черного морей и обеспечением безопасности южных и западных рубежей страны. В целом на XVIII в. пришелся пик внешнеполитической экспансии России, результатом которого стало значительное расширение ее территориальных владений.
Первые шаги Петра I на внешнеполитической арене были связаны с продолжением политики предшествующего царствования по продвижению на юг в рамках противостояния с Османской империей в составе антитурецкой Священной лиги европейских государств. Уже в 1696 г. в результате второго Азовского похода происходит первоначальное закрепление России в Приазовье. Позднее, однако, после неудачного Прутского похода 1711 г. России пришлось вернуть соответствующие территории Турции и разрушить созданные там оборонительные укрепления. Окончательное присоединение Приазовья к Российской империи состоялось уже во второй половине XVIII в. в ходе русско-турецкой войны 1769–1774 гг.
Закончившиеся неудачей переговоры об активизации войны с Турцией, проводившиеся в ходе Великого посольства Петра I в Европу в 1697–1698 гг., привели к переориентации основных внешнеполитических усилий России с южного на западное направление. В результате успешной Северной войны 1700–1721 гг. со Швецией частью империи становятся Лифляндия и Эстляндия. Россия получает крупные торговые порты на Балтике — Ригу и Ревель (Таллин) и укрепляет свое положение в качестве морской державы строительством Санкт-Петербурга. Последующие попытки реванша со стороны Швеции успеха не имели и по Абосскому миру 1743 г. Россия даже расширила свои владения в Прибалтике, присоединив часть Финляндии до р. Кюммен.
Победа над Швецией вывела Россию в число ведущих европейских держав, определявших мировую политику того времени. В самом конце царствования Петра I во время Персидского похода 1722–1723 гг. была предпринята первая попытка наступления на Северный Кавказ; были завоеваны Северный Азербайджан и Дагестан. Однако отсутствие достаточных ресурсов для освоения этих территорий привело к тому, что спустя десять лет они были возвращены Персии.
Первостепенное значение для укрепления статуса России в качестве мировой державы имело заключение в 1726 г. союзного договора с Австрией. Именно с этого момента Россия оказывается интегрирована в систему международных отношений и от присоединения ее к той или иной европейской коалиции зависит расстановка сил на мировой арене. Это особенно ярко проявилось во время Семилетней войны 1755–1762 гг., когда, выступив на стороне Австрии против Пруссии, русские войска оккупируют Восточную Пруссию, которая провозглашается частью империи, но затем, после вступления на престол Петра III, вновь переходит под власть Пруссии.
Наибольшие внешнеполитические успехи были достигнуты Российской империей в царствование Екатерины II. В результате победы в русско-турецкой войне 1769–1774 гг., согласно заключенному с Турцией Кучюк-Кайнарджийскому миру, Россия получила крепости Керчь и Еникале, а также право на свободный проход русских судов через проливы Босфор и Дарданеллы. Турция признала независимость Крыма, что позволило затем России распространить на него свое влияние и сперва добиться его лояльности, а затем в 1783 г. включить его и Кубань в состав империи, тем самым окончательно закрепившись на берегах Черного моря.
В 80-е годы в России разрабатывается новая внешнеполитическая доктрина, воплотившаяся в так называемом «греческом проекте», согласно которому планировалось полное уничтожение Османской империи и восстановление на ее месте Греческой империи со столицей в Константинополе и представителем российского императорского дома на престоле. Попытка осуществления этого плана была предпринята во время русско-турецкой войны 1787–1791 гг., однако отсутствие достаточной поддержки со стороны Австрии и противодействие Пруссии и Франции не позволили его реализовать. Итогом войны, воплощенном в Ясском мире, стало признание Турцией аннексии Россией Крыма и установление новой границы между двумя державами по Днестру. Турция также отказалась от претензий на Грузию, признав тем самым Георгиевский трактат 1783 г., по которому Картли-Кахетинское царство перешло под протекторат России, гарантировавшей его неприкосновенность и территориальную целостность.
Уже с конца XVII в. Россия стала активно вмешиваться во внутренние дела Речи Посполитой, добиваясь избрания на польский престол своих ставленников. Будучи заинтересованными в сохранении в Польше существующего строя, гарантировавшего политическую слабость этой страны, российские политики одновременно рассматривали ее в качестве буфера между Россией и Западной Европой и пытались решить проблему польских диссидентов. Непоследовательность российской политики в Польше привела к тому, что она стала своего рода разменной монетой в разрешении противоречий между Россией, Австрией и Пруссией. В ходе трех разделов Польши 1772, 1792 и 1795 гг., покончивших с польской государственностью, к России были присоединены сперва территории Литвы, Южной Латвии и части Белоруссии площадью 92 тыс. кв. км, затем Восточная Белоруссия и Правобережная Украина общей площадью 250 тыс. кв. км и, наконец, еще 120 тыс. кв. км территорий, включавших Западную Волынь, Западную Белоруссию, оставшуюся часть Литвы и Курляндию (Западная Латвия).
XVIII век стал также временем постепенного продвижения России на территорию современного Казахстана: уже в 1731 г. русское подданство приняли казахи Младшего жуза; в 1785 г. было принято решение о ликвидации у них ханской власти. Дальнейшее продвижение в Казахскую степь и постепенное распространение на казахов общероссийской системы административного управления продолжалось на протяжении всего следующего столетия.
Впечатляющие военные и внешнеполитические успехи России во второй половине XVIII в. значительно укрепили ее авторитет на международной арене, так что екатерининский вельможа А.А. Безбородко хвастался, что «при матушке» ни одна пушка в Европе не смела выстрелить без разрешения Петербурга. Однако в долговременной перспективе многие из территориальных завоеваний XVIII в. обернулись серьезными проблемами. Одним из следствий значительного расширения территории империи стало изменение соотношения разных народов в населении страны. Так, если в 1762 г. доля русского народа составляла 62,3 %, то к 1796 г. она снизилась до 48,9 %.
Становление имперских политических институтов
Новый, имперский характер политической власти в России XVIII в., воплотившийся уже в титуле государей — Император и Самодержец Всероссийский, потребовал коренной реорганизации всей системы административного управления, формирования жесткой и эффективной структуры власти, сосредоточенной в центре и охватывающей всю территорию страны и все сферы жизни.
Накануне петровских преобразований административное управление России носило весьма архаичный и одновременно запутанный характер. Центральная власть была представлена несколькими десятками московских приказов с отраслевыми функциями, но при этом власть большинства приказов была ограничена определенными территориями страны и отдельными категориями населения. К тому же многие приказы обладали еще и судебными функциями, также распространявшимися лишь на определенные территории и категории населения. В условиях неудачного начала Северной войны со Швецией, когда на карту была поставлена судьба страны и потребовалась концентрация всех государственных ресурсов, обеспечение которой напрямую зависело от эффективности и оперативности управления, стало очевидным, что громоздкая приказная система не справляется с новыми задачами. Необходима была более четкая, разветвленная, многофункциональная и одновременно значительно более гибкая и эффективная система управления. К тому же Петр I в отличие от своих предшественников постоянно перемещался по стране, а приказное управление было организовано таким образом, что предполагало непосредственное участие государя в принятии решений. Однако реформа центрального управления, как уже упоминалось, не означала единовременной ломки старого и создания вместо него нового аппарата, а осуществлялась постепенно на протяжении всего царствования Петра.
На первом этапе административной реформы новые учреждения создавались там, где в этот момент находился царь, дабы они всегда были у него под рукой и можно было бы быстро оформить всякое новое решение. Старые учреждения при этом не ликвидировались, а продолжали функционировать параллельно с новыми. С основанием Петербурга вновь созданные учреждения в большинстве своем обосновались в новой столице, и центр тяжести в системе управления стал смещаться туда, в то время как московские приказы превращались фактически в филиалы петербургских канцелярий. В Петербург перебралась и Консилия министров, возникшая первоначально в качестве боярской комиссии, которой поручалось управлять Москвой в отсутствие царя. Постепенно, однако, компетенция Консилии расширялась, распространяясь на всю территорию страны, а в ее состав стали входить не бояре, а руководители важнейших приказов. Хотя статус Консилии министров в системе центральной власти и сфера ее полномочий не были законодательно определены, Петр стремился упорядочить и регламентировать ее деятельность на бюрократических началах.
Организация деятельности Консилии министров стала прообразом нового бюрократического порядка делопроизводства, позднее распространенного и на другие вновь создаваемые государственные учреждения. Этот порядок предусматривал, в частности, обязательное составление протоколов заседаний, которые затем должны были подписываться каждым из присутствовавших. По замыслу Петра, тем самым обеспечивалась индивидуальная ответственность чиновников за коллективно принимаемые ими решения.
Именно этот порядок породил и один из наиболее известных афоризмов Петра Великого. 7 октября 1707 г. царь писал князю Федору Юрьевичу Ромодановскому: «Siir. Изволь объявить при съезде в полате всем министром, которые в конзилию съезжаютца, чтоб они всякие дела, о которых советуют, записывали, и каждой бы министр своею рукою подписывали, что зело нужно надобно, и без того отнюдь никакого дела не определяли, ибо сим всякого дурость явлена будет. Piter» (Письма и бумаги императора Петра Великого. СПб., 1912. Т. 6. С. 129).
В 1711 г. на смену Консилии министров пришел Правительствующий Сенат — учреждение, задуманное царем в качестве центрального звена всей системы управления, которое должно было обеспечивать ее бесперебойную работу, контролируя все остальные центральные и местные органы власти и координируя их деятельность. Так, важным средством контроля должны были стать регулярные сенаторские ревизии на местах. Сенату также поручалось решение таких стратегически важных вопросов, как поиск новых источников доходов, забота о внутренней и внешней торговле, борьба с уклонениями от военной службы и т. д. Он же стал высшей судебной инстанцией. Таким образом, Сенат сочетал в себе функции высшего органа исполнительной и судебной власти. При этом он имел право издавать указы общегосударственного значения, но лишь в рамках уже существующих законодательных норм. На практике, однако, на отдельных этапах истории России XVIII в. в связи с ослаблением верховной власти Сенат на короткие моменты брал на себя и законодательную инициативу. Создание Сената повлекло за собой изменения в структуре центральных ведомств и ликвидацию ряда приказов. Одновременно с этим сам Сенат постепенно обрастал различными дочерними организациями — конторами, канцеляриями, палатами, необходимыми для исполнения его функций и бравшими на себя обязанности прежних учреждений.
Почти одновременно с Сенатом был создан институт фискалитета во главе с обер-фискалом, который был призван обеспечить соблюдение законности чиновниками всех рангов и, таким образом, был направлен на борьбу с коррупцией и казнокрадством. В 1722 г. с этой же целью возникли органы прокуратуры во главе с генерал-прокурором, который одновременно фактически руководил работой Сената и являлся посредником между ним и государем. В последующие годы роль и место генерал-прокурора в системе административного управления менялись в зависимости от места и роли Сената, а также от того, как складывались отношения между конкретными лицами, занимавшими этот пост, и монархами.
С 1717 г. Петр I приступил к созданию коллегий — наиболее значимой части его административной реформы. В качестве образца была использована шведская система центрального управления, основанная на принципах камерализма. Эта теория государственного строительства предполагала наделение каждого ведомства в системе исполнительной власти функциями управления в строго определенной сфере. Власть новых учреждений распространялась уже на всю территорию страны. При этом ряд специальных актов строго фиксировал сферу компетенции каждой коллегии, ее функции, штатное расписание, обязанности каждого чиновника. На первом этапе реформы было создано девять коллегий: Иностранных дел, Военная, Адмиралтейская, Камер-коллегия, Штатс-контор-коллегия, Ревизион-коллегия, Юстиц-коллегия, Коммерц-коллегия и Берг-мануфактур-коллегия. Первые три занимали в коллежской системе особое место и были подотчетны непосредственно государю. В последующее время статус и функции ряда коллегий, в особенности связанных с управлением финансами и промышленностью, менялся в связи с изменениями правительственной политики. Уточнялся и претерпевал изменения и состав коллегий. Уже в 1721 г. они пополнились особой, Духовной коллегией — Святейшим Синодом. В 1722 г. была создана Вотчинная коллегия, а из Берг-мануфактур-коллегии выделилась Мануфактур-коллегия.
При жизни Петра I возникло еще несколько центральных ведомств, по своему статусу равных коллегиям. Одним из них был Главный магистрат, которому было вменено в обязанность контролировать деятельность образованных тогда же городовых магистратов в уездных, провинциальных и губернских городах. Создание Главного магистрата завершило начатую еще в 1699 г. реформу городского управления, с этого времени выделившегося в отдельную ветвь власти, сочетавшую элементы самоуправления с государственным контролем и регулированием. Еще одним центральным ведомством, обязанным своим рождением Петру Великому, стала Тайная канцелярия — орган политического сыска, первоначально созданный как временное учреждение для следствия по делу царевича Алексея Петровича, но затем заменивший существовавший до этого Преображенский приказ. Тайная канцелярия просуществовала до 1762 г., а после ее ликвидации Петром III функции политического сыска перешли к Тайной экспедиции Сената.
Новая административная система задумывалась и создавалась Петром I таким образом, чтобы на основании законов, уставов и регламентов она работала четко, бесперебойно, как хорошо отлаженный часовой механизм. Однако поскольку при этом законодательство никак не определяло статус самой самодержавной власти, и она, таким образом, носила внеправовой характер, а на практике государь мог вмешиваться в решение любых вопросов на любом уровне, в полной мере достичь задуманного было в принципе невозможно.
После смерти Петра Великого, в условиях, когда на престоле последовательно оказывались люди, не обладавшие достаточной политической волей, видением и пониманием стратегических задач развития страны или попросту способностями к управлению, стало очевидно, что созданная первым российским императором система управления имеет существенную лакуну. Правительствующий Сенат в силу своей широчайшей компетенции и принятых в нем процедур обсуждения и согласования решений не мог выполнять функции оперативного управления. Это привело к созданию сперва Верховного тайного совета (1726–1730), а затем Кабинета министров (1730–1740) — законосовещательных и одновременно правительственных органов, состоявших из руководителей важнейших коллегий и наиболее доверенных лиц императоров и императриц. Статус и роль в управлении этих и иных аналогичных органов (Конференция при Высочайшем дворе, 1756–1762; Совет при Высочайшем дворе, 1769–1796), наряду с личными канцеляриями государей (Кабинет Петра I, Кабинет Елизаветы Петровны, канцелярии статс-секретарей Екатерины II), были различны, однако сам факт их существования указывает на особенности российского самодержавия XVIII в.
В первые послепетровские десятилетия в условиях жесточайшего финансового кризиса были приняты меры по сокращению расходов на содержание государственного аппарата, что привело к ликвидации ряда ведомств как в центре, так и на местах. С восшествием на престол в 1741 г. императрицы Елизаветы Петровны созданная ее отцом структура органов управления была восстановлена в полном объеме, а в царствование Екатерины II (1762–1796) начался новый этап ее реорганизации, связанный с перераспределением властных полномочий между центром и периферией, с одной стороны, и сосредоточением в центре отраслей управления, связанных исключительно с обеспечением безопасности страны (финансы, иностранные дела, армия и флот) — с другой. В 1763 г. была также осуществлена реформа Сената, разделенного отныне на шесть департаментов, между которыми были распределены все его основные функции. По замыслу Екатерины, Сенат в первую очередь должен быть «хранилищем законов», т. е. его основная обязанность состояла в контроле за соблюдением законности всей системы управления страной. В 1773 г. было создано новое центральное ведомство — Экспедиция государственных доходов, заменившая ряд прежних финансовых учреждений и постепенно сосредоточившая в своих руках управление всеми финансами страны, что позволило упорядочить в целом финансовую сферу и предпринять первую попытку составления государственного бюджета.
В конце XVIII в. с приходом к власти Павла I была фактически осуществлена контрреформа: восстановлены ликвидированные в 80-е годы центральные ведомства, связанные с управлением промышленностью и торговлей, и соответствующие функции вновь сосредоточены в центре, причем теперь они были подчинены непосредственно императору. По мнению некоторых исследователей, павловская реформа обнаружила и тенденцию к отходу от заложенных Петром I принципов коллегиального управления и переходу к министерской системе, что выразилось, в частности, в наименовании министром главы реорганизованной в 1800 г. Коммерц-коллегии.
Помимо центральных органов административного управления в качестве общеимперского института в течение XVIII столетия постепенно формируется и институт императорского двора. Начало этому процессу было положено уже Табелью о рангах Петра Великого, в которой придворные чины были введены в единую систему государственной службы наравне со статскими и военными. В дальнейшем двор как институт складывался на основе преимущественно западноевропейских образцов, а также с учетом имперских традиций Античности и Византии. Со временем он приобрел значение важнейшего политического символа со специфическими ритуалами, обрядами, нормами и правилами поведения. При Павле I в 1797 г. на свет появилось Учреждение об императорской фамилии: законодательный акт, которым семья российского императора была также фактически превращена в один из государственных институтов. Для управления имуществом царской семьи в том же году было создано специальное центральное ведомство — Департамент уделов, причем его глава тоже получил наименование министра.
Центр и периферия в политике Российской империи XVIII века. Формирование основ национальной политики
К концу XVII в. территориально-административное устройство России и соответствующая ему система управления отдельными регионами страны имели неоднородный характер. Постепенно входившие в состав Московской Руси земли в соответствии со средневековыми традициями получали различный правовой статус, зачастую сохраняя некоторые традиционные органы власти местных народов. В центре для руководства ими создавались специальные ведомства. Так, например, после покорения Казанского ханства, примерно на рубеже 50-60-х годов XVI в. возник Приказ Казанского дворца. В XVII в. в его юрисдикцию входили Казань и Свияжск с пригородами, Сурско-Волжское междуречье, левобережье Волги, Приуралье, мещерские города и Нижняя Волга, включая Астрахань, Саратов и Царицын. В середине XVII в. Астрахань перешла в ведение Посольского приказа, т. е. внешнеполитического ведомства. До 1637 г. Приказ Казанского дворца ведал также Сибирью. В 1637 г. для управления ею был создан специальный Сибирский приказ. Особым было управление и Новгородской землей, в отличие от Центральной России, делившейся не на уезды, а на пятины: с 1599 г. существовал Новгородский приказ (Новгородская четверть). В 1670 г. в ведение этого приказа была передана Смоленская земля, до этого (с 1654 г.) находившаяся в ведомстве Посольского приказа, а в 1673 г. был создан Приказ княжества Смоленского. Совершенно особым было управление присоединенной в 1654 г. Левобережной Украиной, имевшей по существу статус автономии, где сохранялись особое административно-территориальное деление на полки, выборные гетман и старшина, а в городах — ратушное самоуправление. В 1662 г. возник Малороссийский приказ, подчиненный Посольскому приказу. В его ведении находились официальные сношения русского правительства с украинскими гетманами, обеспечение размещенных на территории Украины русских войск и т. д.
Особенности управления Украиной были связаны и с тем, что на нее фактически не распространялось действие российских законов: там продолжал действовать Литовский статут 1588 г. Но иным, чем в центре, было и правовое положение населения некоторых других окраин страны. Так, например, после окончательного присоединения в 1667 г. Смоленской земли московский царь гарантировал местной шляхте сохранение привилегий, данных польским королем. Основной формой обложения коренных народов Сибири и Дальнего Востока служил ясак. Даже действие такого важнейшего социального института, как крепостничество, распространялось преимущественно лишь на Центральную Россию: оно практически отсутствовало на Украине, в Сибири и на Русском Севере.
С изменением положения России на мировой арене, обретением ею имперского статуса и дальнейшим расширением ее территории перед центральной властью с особой остротой встали новые задачи, связанные не только с повышением эффективности управления всем имперским пространством, но и предотвращением распада страны и отделения от нее тех или иных территорий имперской периферии. В этих условиях был взят курс на унификацию системы управления, однако в отношении отдельных территорий власть проявляла большую осторожность и воздерживалась от слишком резких действий. Так, когда в 1710 г. к России были присоединены Лифляндия и Эстляндия, там были сохранены многие органы местного сословного и городского самоуправления, а дворянству было гарантировано соблюдение традиционных привилегий, пожалованных шведскими королями, в том числе привилегий судебных.
Начало унификации системы управления было положено губернской реформой Петра I 1708–1709 гг., когда было создано восемь губерний: Санкт-Петербургская (Ингерманландская), Московская, Архангельская, Смоленская, Киевская, Казанская, Азовская и Сибирская. В 1710 г. из Казанской губернии были выделены Астраханская и Нижегородская. Это привело к постепенной ликвидации территориальных приказов: в 1709 г. — Приказа Казанского дворца, в 1710 г. — Приказа княжества Смоленского, в 1711 г. — Сибирского приказа и т. д. Впрочем, Сибирский приказ в 1730 г. был восстановлен и просуществовал до 1763 г., но уже исключительно с финансовыми функциями.
Восшествие на престол в 1762 г. Екатерины II ознаменовало начало нового этапа в унификации системы управления, причем императрица была сознательной и последовательной сторонницей этой политики. В 1764 г. в секретной инструкции вновь назначаемому генерал-прокурору она писала: «Малая Россия, Лифляндия и Финляндия — суть провинции, которые правятся конфирмованными им привилегиями; нарушить оные все вдруг весьма непристойно б было, однакож и называть их чужестранными и обходиться с ними на таком же основании есть больше, нежели ошибка, а можно назвать с достоверностию глупостию. Сии провинции, также и Смоленскую, надлежит легчайшими способами привести к тому, чтоб они обрусели и перестали бы глядеть как волки к лесу… когда же в Малороссии гетмана не будет, то должно стараться, чтоб навек и имя гетманов исчезло».
В 1775 г. Екатерина II осуществила новую губернскую реформу, основанную на «Учреждениях о губерниях Всероссийской империи», согласно которым было введено административно-территориальное деление страны на наместничества (генерал-губернаторства), губернии и уезды. Все территории, вошедшие в состав империи после этой реформы: Белоруссия, Литва, Правобережная Украина, Крым, — теперь сразу получали систему управления в соответствии с «Учреждениями». Сложнее обстояло дело с теми имперскими перифериями, которые уже находились в составе империи, обладая при этом особым статусом.
Первая попытка заменить гетманское правление на Украине имперскими учреждениями была предпринята еще в петровское время, когда в 1722 г. учредили Малороссийскую коллегию, располагавшуюся непосредственно в гетманской резиденции в Глухове. При этом на коллегию возлагались обязанности контроля за деятельностью всех местных органов самоуправления и приема от населения жалоб на Генеральную войсковую и полковые канцелярии, а также на судебные органы. Иначе говоря, имперская власть брала на себя роль защитника населения от местного произвола. Однако деятельность коллегии привела к росту недовольства казацкой старшины и распространению в ее среде сепаратистских настроений. Поскольку это совпало с обострением отношений с Турцией и, соответственно, создавало угрозу безопасности страны, в 1727 г. Малороссийская коллегия была ликвидирована, а избрание гетмана возобновлено. В 1734–1750 гг. гетман вновь не избирался, а Украиной управляли Правление гетманского уряду и Канцелярия министерского правления, ликвидированные с избранием гетманом К.Г. Разумовского. Но восстановление «самостийности» не остановило процесс экономической интеграции украинских земель в общеимперское пространство. Так, в 1754 г. после отмены в России внутренних таможен они были ликвидированы и на границе с Украиной.
В 1764 г. Екатерина II приняла отставку последнего украинского гетмана и назначила П.А. Румянцева малороссийским губернатором. В данной ему инструкции подчеркивалось, что центр рассматривает Украину исключительно как имперскую периферию, которая должна приносить ему соответствующую выгоду, в то время как «Россия при всем том весьма малую, а во время последнего гетманского правления почти и никакой от [украинского] народа пользы и доходов поныне не имела». Румянцев возглавил и вновь созданную Малороссийскую коллегию, в которой заседали четверо русских и четверо украинских членов. Но процесс политической и административной интеграции Украины осуществлялся при этом осторожно и постепенно. В 1765 г. были распущены казацкие полки в Слободской Украине, а еще через десять лет упразднена Запорожская Сечь. Однако лишь в 1781 г. было окончательно ликвидировано деление на полки и сотни, и на Левобережной Украине учреждено три наместничества: Киевское, Черниговское и Новгород-Северское. Одновременно была упразднена и ставшая уже ненужной Малороссийская коллегия. В 1783 г. последовал указ, окончательно запретивший крестьянские переходы и, таким образом, утвердивший на Украине крепостное право.
В Уложенной комиссии 1767–1768 гг. представители украинской шляхты требовали уравнения ее в правах с российским дворянством. В последующие годы начался процесс интенсивной миграции представителей украинского дворянства в Россию; некоторые из них получили видные места при российском дворе, что не только означало их личный карьерный рост, но в определенной степени давало им возможность, став частью общеимперской политической элиты, отстаивать интересы своего региона.
Еще осторожнее обращалась центральная власть с прибалтийскими провинциями. На протяжении XVIII в. существовал ряд центральных ведомств (Камер-контора лифляндских, эстляндских и финляндских дел, Юстиц-коллегия лифляндских, эстляндских и финляндских дел, Коллегия лифляндских и эстляндских дел), ведавших финансовыми вопросами и управлением государственными имениями на этих территориях, исполнявших функции высшей апелляционной инстанции и т. д. Однако при этом сохранялись местные органы самоуправления, а также система судебных учреждений, обеспечивавшая важнейшую привилегию прибалтийского дворянства — возможность судиться в соответствии со шведскими законами и процедурами. Более того, делопроизводство в Прибалтике велось на немецком языке, в латышской части Лифляндии жалованье местным чиновникам выплачивалось не русскими рублями, а в иностранной валюте; местное население не было положено в подушный оклад и на него не распространялась рекрутская повинность.
Как и на других имперских окраинах, центральная власть сознавала, что важнейшим путем инкорпорации Прибалтики в состав империи является включение местного дворянства в общероссийскую элиту. Так, в 1730 г. был создан лейб-гвардии Измайловский полк, офицерский состав которого формировался из лифляндцев, эстляндцев и курляндцев. В 1731 г. основан Сухопутный Шляхетный кадетский корпус для дворянских детей, причем из 200 его воспитанников 50 должны были быть остзейцами. В уставе корпуса специально оговаривалось, что «в одном покое могут жить по 6 и по 7 человек кадетов, и у всех позволяется быть двум служителем; и можно определить к российским чужестранных, а к эстляндским и лифляндским российских служителей, дабы тем способом всякой наилучше другим языком обучаться и к оным привыкать мог». Требования представителей лифляндского и эстляндского рыцарства в Уложенной комиссии подтвердить его традиционные привилегии вызвало у Екатерины II нескрываемое раздражение, и в последующие годы на прибалтийское дворянство было оказано сильное давление, в частности с целью уменьшить произвол в его отношениях с крепостными. Вместе с тем императрица активно использовала опыт прибалтийских провинций в организации местного управления при подготовке Учреждений для управления губерниями 1775 г.
Общая направленность губернской реформы Екатерины II, как уже говорилось, была связана с перераспределением власти между центром и регионами в пользу последних, что, по-видимому, по мысли императрицы, должно было предотвратить повторение событий, подобных Пугачевщине. При этом одной из причин, вызвавших это восстание, было как раз стремление центра регламентировать жизнь яицких и донских казаков, а также народов Поволжья.
Среди историков нет единства мнений относительно влияния реформы 1775 г., имевшей многоаспектный характер, на управление страной с точки зрения централизации власти. Так, некоторые исследователи полагают, что смысл политики централизма остался неизменным, в то время как другие обращают внимание на то, что контроль за низшими звеньями местного управления переместился из центра непосредственно в губернии. По мнению одних (О.А. Омельченко), именно этой реформой Екатерина построила «грандиозное здание бюрократической монархии», а другие историки (Я. Зутис, Дж. ЛеДонн) считают, что она, напротив, носила антибюрократический характер. Не вызывает, однако, сомнения, что центральная власть в результате реформы не ослабла, а ее проведение способствовало унификации системы управления империи в целом, ликвидации остатков автономии провинций и превращению России в унитарное политическое образование.
Так, в прибалтийских губерниях начиная с 1779 г. началось постепенное вытеснение традиционных административных и судебных органов институциями, предусмотренными Учреждениями 1775 г., что вызвало сопротивление местного дворянства, и потому процесс растянулся на несколько лет. Правительство при этом действовало крайне осторожно: в 1783 г. права прибалтийских дворян по владению земельными имениями были приведены в соответствие с общероссийскими, а на местное население распространена подушная подать, но одновременно было подтверждено освобождение от рекрутской повинности. Окончательная ликвидация элементов остзейской автономии была осуществлена в 1785–1786 гг. после издания жалованных грамот дворянству и городам, что привело фактически к ликвидации остзейского рыцарства в качестве особой привилегированной корпорации. Неслучайно с конца XVIII в. начинается процесс ассимиляции прибалтийских дворян, в частности посредством заключения браков с представителями русского дворянства, и обрусения значительной их части.
Аналогичные процессы шли и на других имперских окраинах, в том числе в Северном Казахстане, где после ликвидации в 1785 г. ханской власти началось создание учреждений, предусмотренных реформой 1775 г., причем предпринимались усилия по инкорпорации традиционной родовой знати в российскую административную структуру и переводу кочевников на оседлый образ жизни. Важное с точки зрения взаимоотношений имперского центра и окраин значение имела проводившаяся с начала царствования Екатерины II политика веротерпимости, в частности в отношении мусульманского населения Поволжья. Она значительно облегчила, например, интеграцию в состав империи Крымского полуострова и Кубани, хотя при этом значительное число крымских татар и ногайцев все-таки предпочли эмигрировать в пределы Османской империи. С другой стороны, невозможность вписать в общеимперскую социальную структуру многочисленное еврейское население территорий, полученных в результате разделов Польши, привела к установлению в 1791 г. черты оседлости, ограничивавшей расселение евреев сперва Белорусской, Екатеринославской и Таврической губерниями, а позднее Минской, Волынской, Подольской, Витебской, Могилевской, Киевской, Черниговской и Новгород-Северской, Виленской, Гродненской и Курляндской губерниями.
Пришедший в 1796 г. к власти Павел I и в сфере взаимоотношений центра и регионов попытался осуществить своего рода ревизию политики своей предшественницы. Так, на Украине и в Прибалтике были восстановлены некоторые ликвидированные ранее традиционные органы управления и одновременно в масштабе всей страны сокращены полномочия введенных Учреждениями 1775 г. органов сословного самоуправления. Новая губернская реформа привела к сокращению общего числа губерний, но при этом в особый регион была выделена Область Войска Донского. С одной стороны, за всеми этими действиями императора просматривается стремление к усилению централизма за счет сокращения властных полномочий на местах, что соответствовало представлениям Павла о принципах организации монархической власти. Но одновременно с этим восстановление на местах органов власти, отличных от общеимперских, было, по-видимому, попыткой предотвратить там возможные конфликты и вызвано страхом перед распространением на Россию вредного влияния Французской революции. Однако остановить тенденцию унификации имперского пространства эти меры Павла уже не могли.
Социальная организация Российского общества XVIII века
Для описания социальной организации российского общества XVIII в. в исторической литературе используются различные термины и понятия: классы, социальные группы, страты, социальные категории и др. Наиболее употребительным является понятие «сословия». При этом долгое время считалось, что процесс формирования сословий на Руси начался едва ли не в древнейшее время и к XVIII в. они уже несомненно сложились. Однако, по мнению ряда современных историков, юридических сословий, подобных тем, что имелись в Западной Европе, т. е. таких, чьи обязанности, права и привилегии зафиксированы в законодательстве, к концу XVII в. в России еще не было, и они лишь начали постепенно формироваться благодаря реформам Петра I, изменившим в том числе и характер российского права.
Особенностью процесса формирования в России сословного строя была неравномерность темпов образования отдельных сословий. Быстрее всего шел процесс складывания дворянского сословия. Уже начало создания регулярной армии накануне Северной войны, завершившееся введением в 1705 г. рекрутской повинности, разрушив прежде существовавший порядок службы, привело к исчезновению системы поместного верстания и окончательно ликвидировало формальную разницу между московскими и городовыми дворянами, служилыми по отечеству и по прибору. Таким образом, возникли условия для слияния различных категорий служилых людей в единую социальную корпорацию. Еще одно препятствие на этом пути было уничтожено Указом о единонаследии 1714 г., завершившим шедший в течение всего XVII в. процесс слияния поместья и вотчины и придавшим всем земельным владениям дворянства наследственный статус. Следующей важной вехой стало появление в 1722 г. Табели о рангах, упорядочившей систему государственной службы. Вместе с тем петровское законодательство о дворянстве было достаточно противоречивым. Степень личной свободы дворян оказалась еще более ограниченной, чем прежде: дворянин был обязан служить, причем теперь не время от времени, а постоянно и бессрочно, а всякое уклонение от службы, по крайней мере формально, было чревато конфискацией имений и уголовным преследованием. С обязанностью служить была связана и важнейшая привилегия дворянства — его неподатной статус. Табель о рангах при этом открывала возможность получения дворянства представителями иных социальных групп и, таким образом, это сословие изначально формировалось не как замкнутая корпорация. Большое недовольство дворян вызывала норма Указа о единонаследии, запрещавшая раздел имений между всеми наследниками, а также необходимость начинать службу с нижних чинов. Владение крепостными душами, согласно петровскому законодательству, также не являлось еще монополией дворянства: по указу 1721 г. предпринимателям недворянского происхождения разрешалось покупать крестьян для работы на промышленных предприятиях.
Важнейшую роль в процессе реформирования социальной структуры населения России сыграла податная реформа 1718–1724 гг., в ходе которой был ликвидирован ряд маргинальных групп, уменьшена дробность социального деления и в целом упорядочена социальная структура. Все население делилось теперь на податную (крестьяне, горожане, казачество) и неподатную (дворянство, духовенство, все военнослужащие) части. Что касается крестьянства, то оно было представлено тремя основными группами: помещичьими, монастырскими и государственными крестьянами. При этом была ликвидирована социальная категория холопства, а все зависимые от помещика люди определены как крепостные, вне зависимости от того, занимались ли они сельским трудом или работали в помещичьем доме. Были ликвидированы и различия между жителями разных городских слобод, а все городское население получило единое наименование — «купечество», что, впрочем, далеко не соответствовало реальным занятиям горожан. Распространив освобождение от уплаты подушной подати на духовенство, петровское законодательство стремилось к ограничению численности этой социальной группы, регламентируя право пострижения в монашество и превращая сан священника в наследственный, в результате чего именно духовенство стало наиболее замкнутой сословной корпорацией.
Вместе с тем, поскольку на первом месте при проведении податной реформы стояли фискальные интересы и законодатель стремился прежде всего к максимальному охвату населения податной системой, основанной на душе мужского пола как счетной единице, возникшая в результате реформы социальная структура не соответствовала реальностям социального и экономического развития страны. Введение в ходе реформы паспортной системы, резко ограничило географическую мобильность, а жесткая социальная структура препятствовала социальной мобильности населения. Между тем достаточно быстрое развитие экономики, появление таких сфер общественной жизни, как наука, образование, медицина и прочее, порождали ряд новых занятий населения, не предусмотренных созданной социальной структурой, и привели к возникновению особой социальной категории разночинцев. В целом же следствием податной реформы Петра I стало ограничение личной свободы практически всех социальных групп и закрепление крепостнических по своей сути принципов их взаимоотношений с государственной властью. Еще одним следствием реформы было предельное сужение возможностей возникновения рынка свободной рабочей силы, развитие экономики на крепостнической основе и, соответственно, уничтожение условий развития капитализма.
Первые послепетровские десятилетия отмечены борьбой дворянства за закрепление и законодательное оформление своих сословных привилегий. Уже во время событий, сопровождавших восшествие на престол в 1730 г. императрицы Анны Иоанновны, дворянство заявило о себе как о серьезной политической силе, с которой верховная власть не могла не считаться. В последующие десять лет дворянство добивается отмены положений Указа 1714 г. о единонаследии в части порядка наследования имений, ограничения срока службы 25 годами и возможности обойти необходимость начинать службу с нижних чинов получением образования в специально созданном для дворянства Шляхетном кадетском корпусе. В середине века дворянство обрело монопольное право на винокурение, а при проведении возобновленных с конца 40-х годов ревизий душ правительство стремилось ограничить право недворян на владение крепостными. Хотя при этом указ 1721 г., разрешавший покупку крестьян к заводам, продолжал действовать, а в 1736 г. все работающие на предприятиях были объявлены собственностью заводчиков (посессионные крестьяне), количество вновь покупаемых крестьян теперь жестко увязывалось с объемами производства. В созданном Уложенной комиссией 1754–1761 гг. проекте прав дворянства была предпринята попытка законодательно регламентировать владельческие права дворянства в отношении крепостных, но утвержден проект не был.
Итогом борьбы дворянства за оформление своего привилегированного статуса стал Манифест о вольности дворянства 1762 г., освободивший дворян от обязательной службы и разрешивший им свободный выезд за границу. Отныне владение крепостными душами уже никак не было связано с обязанностью служить. Тогда же недворянам было запрещено покупать крестьян к заводам и, таким образом, окончательно установлена дворянская монополия в этой сфере. Следствием Манифеста 1762 г. явился также массовый отток дворян с государственной службы. Они все чаще селились в своих имениях, что привело к возникновению особого социального типа — русского сельского помещика и появлению русской усадебной культуры.
Восшествие на престол Екатерины II, видевшей в формировании юридических сословий важнейшую цель своего царствования, знаменовало собой новый этап в развитии социального строя России. Уже в процессе подготовки Уложенной комиссии 1767–1768 гг. были созданы первые органы дворянского сословного самоуправления, чей правовой статус был затем оформлен Учреждениями о губерниях 1775 г. и Жалованной грамотой дворянству 1785 г. В 1775 г. было также восстановлено значение введенных еще Петром I купеческих гильдий, принадлежность к которым была теперь обусловлена размерами объявленного капитала. Гильдейское купечество получило ряд привилегий, важнейшей из которых явилась замена подушной подати налогом с капитала, что, по мысли законодательницы, должно было стимулировать предпринимательство. В результате гильдейское купечество было отделено от массы городского населения в качестве особой привилегированной группы, чей правовой статус был окончательно закреплен Жалованной грамотой городам 1785 г. Согласно грамоте, не вошедшее в купеческие гильдии городское население стало именоваться мещанством.
Как уже упоминалось, Екатерина II была первой из российских монархов, кто сознавал негативное воздействие крепостного права на социальное и экономическое развитие страны, о чем свидетельствуют многие ее высказывания по этому поводу. По инициативе императрицы основанное ею в 1765 г. Вольное Экономическое общество объявило конкурс на лучшую работу о крестьянской собственности, превратив крестьянский вопрос в предмет общественного обсуждения. В 1775 г. сама возможность освобождения крестьян была закреплена законодательно. Однако попытки императрицы поставить вопрос об отмене крепостного права на обсуждение Уложенной комиссии вызвали такое яростное сопротивление дворянства, что, опасаясь за свою власть, она вынуждена была отступить. В результате к концу XVIII в. процесс модернизации исчерпал свой потенциал и все новые реформаторские замыслы неизбежно упирались в необходимость отмены крепостного права. Вместе с тем власть сумела противостоять всем попыткам дворянства законодательно зафиксировать его владельческие права. Жалованная грамота дворянству 1785 г., аккумулировав уже существовавшие к этому времени дворянские привилегии, провозгласив монопольное право дворянства на владение землей и недрами, неотчуждаемость родовых имений и освобождение представителей благородного сословия от телесных наказаний, вопрос о владении крепостными душами обошла молчанием.
С момента появления жалованных грамот дворянству и городам 1785 г., по мнению ряда историков, можно говорить о существовании в России юридических сословий. Однако сложившийся социальный строй, по сравнению с западноевропейскими аналогами, был искажен неравномерностью развития отдельных сословий. Так, русское дворянство к концу XVIII в., хотя и отличалось особенностями сословного самосознания, связанными с владением крепостными душами, было уже вполне сложившейся и консолидированной сословной корпорацией с достаточно выраженными сословными интересами. Процесс складывания в России аналога третьего сословия шел медленно и тормозился отсутствием юридических гарантий частной собственности и ограниченностью пределов социальной мобильности. Екатериной II был подготовлен проект жалованной грамоты государственным крестьянам и вместе с грамотами дворянству и городам все три должны были играть роль своего рода конституции — фундаментальных законов, как их понимали просветители XVIII в. Однако проект остался нереализованным. Именно диспропорции в развитии отдельных сословий породили явление, которое получило в исторической литературе наименование «золотой век русского дворянства».
Духовное развитие русского общества XVIII века
Как и во всех иных сферах, Петровские реформы внесли радикальные изменения в культуру и духовную жизнь русского общества. Уже первые шаги царя в этой области — введение европейского платья для служилых людей и горожан, указы о бритье бород — фактически разделили население страны на две неравные части — тех, кому были предназначены эти нововведения и кто с этого времени превратился в носителей и распространителей новой культуры европейского типа, и массу крестьянского населения, образ жизни которого оставался в основном неизменным. Это привело по сути к культурному расколу русского общества, со временем усилившемуся и ставшему в дальнейшем одной из причин крупных социальных потрясений. Одновременно целый комплекс мероприятий Петра I: создание первых светских учебных заведений, реформа календаря и алфавита, основание первого русского музея и Академии наук, распространение книгопечатания, регламентация на европейский манер повседневной жизни, введение обязательного образования для дворян, строительство на основе европейских архитектурно-пространственных принципов новой столицы страны — все это заложило основы того, что с этого времени стали именовать «русской культурой».
Русский человек, помещенный в иное, чем в старинных русских городах, городское пространство Петербурга, живший теперь в каменном, построенном по европейским образцам доме, где его окружали предметы европейского быта, одетый в европейское платье и получивший начальное светское образование, волей-неволей кардинально менял образ жизни, формы времяпрепровождения, стиль и характер отношений с членами своей семьи. Важной категорией повседневности становится свободное время, которое тратится на чтение, слушание музыки, прогулки на природе, посещение ассамблей, курение табака и т. д. Постепенно в качестве важной составляющей быта высших слоев общества формируется понятие светской жизни как особого свойства политической элиты. Вместе с тем, по сравнению с достаточно стремительным появлением внешних признаков европеизации повседневной жизни дворянства и в целом русского города, изменения сознания происходили значительно медленнее, а рецепции различных понятий и явлений европейской культуры была свойственна определенная трансформация, зачастую радикально менявшая их содержание.
Уже в петровское время «ученость», образование становятся постепенно моральной и социальной ценностью, появляются первые частные библиотеки, собрания произведений искусства. Тогда же резкие перемены в жизни заставляют задуматься об их значении и порождают интерес к истории, что приводит к появлению русской исторической науки как попытки, с одной стороны, осмыслить место России в мире, а с другой — легитимизировать его. Современное понимание, представление о прошлом как о феномене, отличном от настоящего и будущего, возникает именно в это время, и интерес к нему проявляется, например, в первых попытках коллекционирования предметов старины. Этот же интерес к прошлому, обостренное ощущение историчности происходящего наряду с осознанием значимости личности вследствие общей секуляризации культуры порождают и появление первых русских мемуаров. Однако наиболее зримые, реальные плоды осуществленной Петром I «культурной революции» проявились в середине XVIII в., в царствование Елизаветы Петровны, когда свое место в социальной и политической жизни страны заняло поколение людей, родившихся уже в петровское время. Не случайно именно на 40-50-е годы приходятся основание Московского университета и Академии художеств, появление русского драматического театра, начало отечественной журналистики, расцвет творчества В.К. Тредиаковского, М.В. Ломоносова и А.П. Сумарокова. Именно в это время в Россию впервые проникают идеи просветителей, а французский язык вытесняет немецкий в качестве языка общения элиты.
Важнейшее значение для духовной жизни России XVIII в. имело царствование Екатерины II, отличавшейся широкими интеллектуальными запросами и выступавшей в качестве автора статей, пьес и сказок, а также исследователя-историка и языковеда. При этом и в елизаветинское, и тем более в екатерининское царствование власть выступает в качестве мецената, поощряя развитие отечественной литературы, архитектуры, живописи, музыкального и театрального искусства, которые постепенно обретают специфические национальные черты, отвечая тем самым потребностям общества, в котором вызревают идеи нации и национального. Однако к концу царствования Екатерины в недрах союза власти и культуры постепенно созревает конфликт, порожденный обостряющейся рефлексией мыслящей части общества по поводу особенностей социальной жизни России и выразившийся в том числе в судьбе Н.И. Новикова и А.Н. Радищева. Другим проявлением неудовлетворенности созданного модернизацией образованного слоя стало увлечение масонством как альтернативой официальной идеологии.
Появление в России науки как особой сферы общественной жизни, системы светского образования — сперва в виде элитарных учебных заведений (Академический университет, Шляхетный корпус, Московский университет, Смольный институт, частные пансионы), а затем, с середины 80-х годов, и более широкой сети школьных учреждений — также породили новые для России повседневные практики: научные занятия, лабораторные эксперименты, лекции, научные диспуты, частные уроки, чтение естественнонаучной литературы и т. д. Посвятившие себя этим занятиям люди постепенно образовывали особый социальный слой русского общества, в котором вырабатывались собственные ценности и нормы поведения и который стал основой для возникновения в последующее время русской интеллигенции. Именно в XVIII в. были заложены основы русской культуры, уже в следующем столетии получившей общемировое значение.