Первая мировая война оказала глубокое воздействие на страны Северной Африки. Страны Антанты использовали территории, базы, коммуникации, а также материальные и людские ресурсы зависимых от них Египта, Судана, Алжира, Туниса, Марокко. Ключевой страной Северной Африки все годы войны оставался Египет, крайне значимый для Великобритании как мощная продовольственная база и как опорный пункт на морском пути в Индию. Если бы германо–османским войскам удалось захватить или вывести из строя Суэцкий канал, стратегическое положение Британии стало бы чрезвычайно сложным. Поэтому с началом войны (1914 г.) Лондон упразднил османский сюзеренитет над Египтом. Правитель страны — хедив Аббас II — был низложен, было объявлено военное положение, а власть перешла к командующему английскими войсками. Египет стал протекторатом Великобритании. В том же году на престол Египта был возведен принц Хусейн Камиль с титулом султана, а в 1917 г. ему наследовал принц Ахмед Фуад, ранее служивший в итальянской армии и не имевший связей в Египте. Это обстоятельство вынуждало его ориентироваться на мнение британских колониальных кругов. Располагая надежным тылом в Египте, англичане за годы войны укрепили зону канала. К началу 1916 г. здесь были сосредоточены 275 тыс. британских военнослужащих. В 1915 и 1916 гг. османское командование предприняло три попытки атаковать Суэцкий канал при поддержке германо–австрийских войск. Но англичане держались стойко, и канал остался непреодолимой преградой для османской армии. С моря к нему также трудно было подобраться, поскольку английский флот прикрывал средиземноморское и красноморское побережья Египта.
Хотя боевые действия против османских и германских войск велись только в зоне Суэцкого канала и на Синае (1915-1916 гг.), североафриканцев не миновали тяготы войны — инфляция, товарный дефицит, рост налогов, реквизиции продовольствия и фуража, мобилизация в британские «трудовые корпуса», французскую армию и вывоз на работы во Францию. В то же время военное положение выступило как своего рода протекционистский барьер, защищавший египетскую, тунисскую и алжирскую промышленность от конкуренции. Прекратился подвоз промышленных товаров из–за границы, ослабла зависимость североафриканских экономик от метрополий, а военные усилия Великобритании и Франции повысили их спрос на сырьевые запасы региона. В силу этих обстоятельств местные предприниматели (как европейские, так и арабо–берберские) смогли усилить свои позиции в экономической жизни Египта, Алжира, Марокко, Туниса. В большей степени это удалось европейцам — промышленникам, контролировавшим добычу полезных ископаемых (железных руд, фосфоритов) и землевладельцам, основавшим в годы войны множество мелких предприятии пищевой и хлопкообрабатывающей промышленности. Арабо–мусульманские предприниматели получили гораздо меньше выгод от внезапного ослабления конкуренции со стороны колониальных метрополий, поскольку действовали главным образом в мелкой торговле, сфере услуг, ростовщичестве и спекуляции недвижимостью.
В годы войны местный капитал развернул бурную деятельность, заполняя образовавшийся товарный вакуум, однако укрепление позиций арабских и берберских предпринимателей никоим образом не избавило их от контроля англичан и французов. Например, с октября 1916 г. египетский фунт обеспечивался уже не золотом, а английскими казначейскими обязательствами. Тем самым Египет фактически вступил в «стерлинговую зону», а британцы смогли оплачивать свои военные расходы в Египте бумажными деньгами, не тратя золота. Политическое самовыражение арабских элит в годы войны также было ограничено цензурой и запретом на издание националистической прессы. Поэтому национальный капитал Северной Африки, не принадлежавший к иноэтническим меньшинствам (алжиро–европейцам, грекам, мальтийцам, евреям, армянам), воспринимал сохранение колониального режима как угрозу своему благосостоянию и общественному статусу. В итоге трудности военного времени усиливали националистические настроения и недовольство французским контролем и британской оккупацией.
По сути дела коренное население Северной Африки не проявляло явно дружественной позиции по отношению к обеим воюющим сторонам. Когда в первые месяцы войны была объявлена прокламация османского султана Мехмеда V о джихаде против Великобритании, Франции и России, она по большей части вызвала равнодушие. Тем не менее австро–германо–османский блок поддерживал арабские националистические силы и повстанческие движения и стремился использовать их в своих интересах. Египетские националисты из «Хизб аль–ватан» всю войну занимались антибританской пропагандой из–за границы, в Марокко местные арабские и берберские племена неоднократно восставали и создавали для французской и испанской администраций протектората немало затруднений. Али Баш–Хамба, уехавший в эмиграцию, с помощью младотурок и германской разведки готовил в Тунисе антифранцузское вооруженное восстание. Османская разведка содействовала усилению бедуинских набегов на итальянские позиции в Триполитании, что вынуждало итальянские войска к постоянной обороне населенных пунктов.
В целом же разведывательная, пропагандистская и диверсионная работа патриотических сил Египта и Магриба не могла изменить судьбы региона, поскольку ни ватанисты, ни младотунисцы не были в состоянии использовать стихийное недовольство низов из–за тягот военного времени. Тем не менее Первая мировая война виделась североафриканским националистам как свидетельство моральной, экономической и политической несостоятельности колониальной системы. Это обстоятельство порождало у них надежды на освобождение от европейского присутствия по окончании военных действий.
В первые годы после войны Северная Африка окончательно превратилась в вотчину Англии и Франции, причем Британия устойчиво сохраняла первенство. Для Англии и Франции власть над арабскими странами Африки была важна главным образом из–за их интересов в самом регионе. Британское правительство расценивало Египет и Судан как производителя хлопка для своей текстильной промышленности, а также как сферу приложения своих инвестиций и рынок для товаров метрополии. Точно так же Магриб служил для Франции крупным поставщиком людских ресурсов, снабжал ее промышленность сырьем, а Алжир являлся второй родиной для более чем миллиона французских граждан. Деловые интересы Франции были заметны в Египте, где французские предприниматели также делали значительные капиталовложения. Вместе с тем владение Северной Африкой было ценно для Англии и Франции тем, что помогало поддерживать свою репутацию мировых держав. Так, морской путь в Индию и на Дальний Восток шел через Суэцкий канал. Важные воздушные пути Британской империи также проходили через Египет. Один из них шел через Синай на Ирак и Индию, а другой — через дельту Нила на Судан и далее в Тропическую и Южную Африку. Через Магриб проходили сухопутные, морские и воздушные линии к французским владениям в Западной Африке. Глобальные интересы Лондона и Парижа были защищены военными базами, выстроенными в прибрежных районах Северной Африки.
Позиции Франции и Британии в Египте, Судане и Магрибе оставались неприкосновенны вплоть до середины 30‑х годов XX в. В это время им начали угрожать Италия и Германия. К 1931 г. Италия планомерно оккупировала почти всю современную территорию Ливии и всемерно поддерживала с нее антианглийские движения в Египте и Тунисе. Агентура Третьего рейха вела разведку в Судане. Наконец, ряд арабских националистов в борьбе против колониального контроля Великобритании и Франции ориентировался на Берлин или Рим. В Африке центром прогерманской деятельности стал Египет, где в 30‑х годах XX в. возникли ульранационалистические группы вроде партии зеленорубашечников «Мыср аль–фатат» (Молодой Египет). Происки фашизма в Северной Африке усилились после создания Антикоминтерновского пакта Германии и Японии и создания «оси» Берлин–Рим–Токио (1936-1937). Но все же бросить прямой вызов британским и французским интересам Германия и Италия были не в силах. СССР в межвоенный период также еще не был готов утвердить свое присутствие на севере Африканского континента.
В межвоенный период арабские страны Африки были по–прежнему зависимы от Европы в ввозе большинства промышленных товаров (текстиль, горючее, металл, машины и др.). Неудивительно, что мировой экономический кризис, начавшийся в США в 1929 г., нанес по их экономикам столь же значительный удар, как и по индустриально развитым странам. Более того, логика колониального развития в конечном счете возложила тяготы кризиса именно на колонии. Экономика многих арабских стран Африки специализировалась на добыче или выращивании одного–двух видов сырьевых товаров для метрополии (хлопок, цитрусовые, фосфаты и т. п.). Поэтому кризис, который нарушил хозяйственные связи в мире, поставил под угрозу единственный источник получения этими странами валютных средств. Неудивительно, что в начале 30‑х годов XX в. сельскохозяйственные и промышленные показатели североафриканского региона заметно упали.
Но в то же время экономики Египта, Судана и Магриба на несколько лет освободились от воздействия Европы. По существу кризис заново смоделировал ситуацию времен Первой мировой войны, когда застои в европейской экономике парализовал систему эксплуатации колоний. Поэтому в арабском мире, как и в начале XX в., вновь началась перестройка национального хозяйства на внутренний рынок и постепенное развитие местной промышленности. Иными словами, в годы кризиса капиталы египетских, суданских и магрибинских землевладельцев, купцов и всякого рода посредников активно переливались из застойных сфер (сельского хозяйства и торговли) в более динамичные (национальное промышленное производство и кредитные операции). Этот перелив капиталов способствовал развитию индустрии в регионе и позволил несколько смягчить удары мирового кризиса.
В странах Северной Африки, как и во всем арабском мире в период между мировыми войнами, происходил беспрецедентный рост населения. По приблизительным подсчетам, основанным на колониальных переписях и оценках, население арабских стран Ближнего Востока и Северной Африки в 1914 г. насчитывало порядка 35-40 млн человек, а в 1939 г. оно было уже не менее 55-60 млн человек. При этом лишь малая часть этого прироста была обязана иммиграции (в первую очередь въезду и расселению европейцев в Марокко и в Ливии), тем более, что и эмиграция из Северной Африки арабского мира была не меньшей (главным образом, жители стран Магриба выезжали во Францию). Основной причиной демографического роста стало сохранение традиционно высокой рождаемости при быстром снижении смертности. Эта тенденция особенно заметна в североафриканских городах, где в начале XX в. европейским колониальным властям удалось организовать приемлемый уровень общественной санитарии и медицинского ухода. Тем самым был установлен контроль над эпидемиями, и местное население сразу стало расти.