Проблема коллаборационизма многоаспектна, сложна и до сих пор чувствительно воспринимается во всех государствах, переживших оккупацию стран Оси. На нее также наслаивается прошлая и современная политическая борьба между правыми и левыми. А в странах, отвергающих советский опыт и историю, это еще и способ поиска национальной исключительности. Есть авторы, которые ставят под сомнение целесообразность употребления понятия «коллаборационизм». Они считают его слишком эмоциональным и не способным отразить тяготы жизни в оккупации, когда большинству населения приходилось как-то адаптироваться к «новому порядку». Действительно, для многих граждан единственной возможностью прокормить себя и свою семью являлась работа, которую могли дать только оккупанты. В результате приходилось в той или иной мере сотрудничать с оккупационной властью. Но где та грань, отличающая простое взаимодействие, адаптацию или исполнительность от пособничества? Большинство историков сходятся во мнении, что коллаборационизм имел широкое распространение во всех оккупированных странах. От прочих поведенческих норм его отличает осознанный выбор, когда речь идет о конкретном вкладе в политику оккупантов.
В каждой стране были социальные слои, которые симпатизировали нацистам или поддерживали их порядки. Причины находились самые разные — от идеологической ненависти, крайнего национализма и антисемитизма до прозаической жадности, зависти и желания выжить любой ценой. По приблизительным оценкам активно сотрудничали с оккупантами в оккупированных странах от 6% до 10% населения. После войны везде прокатилась волна возмездия и состоялись скорые суды над коллаборационистами. Во Франции в первые недели после освобождения 10 800 человек просто убили, причем многих публично. Власти быстро прекратили внесудебные расправы, а затем привлекли к ответственности еще несколько десятков тысяч французов. В Бельгии осудили 53 тыс., в Дании — 32 тыс., а в Греции более 10 тыс. человек. Все крупные фигуры, как правило, приговаривались к смертной казни. Лишь маршалу А. Петэну генерал Ш. де Голль заменил казнь на пожизненное заключение. Большинство коллаборационистов оправдывались аргументами фашистской пропаганды — «мы боролись за свободу», «мы боролись с большевизмом». До разрастания холодной войны в Европе и Азии эти аргументы никому не помогли.
Своеобразная ситуация сложилась на оккупированных советских территориях. Упорное сопротивление Красной Армии и просторы страны стремительно поглощали людские ресурсы Германии. После битвы под Москвой одной только группе армий «Центр» для удержания фронта в январе 1942 г. не хватало 400 тыс. человек. Советская эвакуация государственных органов и управленческого персонала заставляла немцев безотлагательно искать замену. Даже в тех случаях, когда они пытались «править» самостоятельно, им срочно нужны были местные кадры. Разраставшееся партизанское движение требовало охраны большого количества объектов инфраструктуры, создания специальных охранных и полицейских частей. Для выправления ситуации требовались сотни тысяч людей. В военной сфере главной социальной базой были советские военнопленные. Хотя почти 3 млн из них погибли, оставшихся подвергли массированной пропаганде, чтобы склонить к сотрудничеству.
Рекрутирование в германскую армию или полицию стало для многих военнопленных не простым выбором. Война на Восточном фронте отличалась крайней жестокостью и кровопролитием. Так много людей погибло из-за ненависти немцев к евреям и славянам, что решение пленного присягнуть А. Гитлеру и надеть немецкую форму не могло не сказаться на его дальнейшей судьбе. Высшее руководство рейха понимало эти обстоятельства и стремилось придать сотрудничеству советских пленных форму «добровольной борьбы за свободу». Особенно важно это было в свете существовавших договоренностей по военнопленным (Гаагская и Женевская конвенции), которые запрещали использование пленных в войне против их собственной страны. Записав всех их в «добровольцы», немецкое командование и нацистская пропаганда делали вид, что они как бы ни при чем, что они всего лишь «помогают» гражданам СССР присоединиться к «войне против большевизма».
Необходимо также учитывать, что у части пленных немцы никакого желания и не спрашивали. Отбирали наиболее физически крепких и направляли их во вспомогательные силы вермахта и СС. Подобная приказная практика применялась повсеместно и на последнем этапе войны. Насильственно мобилизованных немцы тоже называли «добровольцами». Несмотря на пропагандистскую риторику, германское командование никогда не рассматривало «восточные формирования» в качестве надежной военной силы. Большая часть пленных (около 70%) направлялась в действующую армию именно как дешевая полурабская сила. По немецкой терминологии, они, разумеется, назывались «добровольными помощниками» — Hilfswillige («хиви»). В 1941—1942 гг. статус «помощников» отличался от военнопленных лишь более высоким рационом питания. Они не имели оружия, их охраняли как пленных. Известны случаи издевательств со стороны немецких солдат, включая расстрелы за неудачи на фронте и за дезертирство сослуживцев. Лишь в середине войны положение «помощников» стало меняться. Им выдавали военную форму, улучшили довольствие. Начиная с 1943 г. все Hilfswillige должны были приносить присягу А. Гитлеру. В конце войны некоторые «помощники» задерживались передовыми частями Красной Армии даже с оружием в руках.
Другая категория пленных направлялась в вооруженные формирования немецкой полиции, СС и армии. Они использовались главным образом для охраны военнопленных и концентрационных лагерей, в карательных целях, в борьбе против партизан и в антиеврейских мероприятиях. Эти пленные подверглись наибольшему воздействию нацистской пропаганды. От них требовали полной лояльности и согласия с политикой нацистов. Однако уровень дезертирства в этих частях колебался от 10 до 20%. В конце войны некоторые из них, организованные в «восточные батальоны» и «легионы», воевали против союзников на Западном фронте. Многие попали в плен к англичанам или американцам и, по вполне понятным причинам, не захотели возвращаться домой. Именно эти пленные, получив возможность жить на Западе и открыто выражать свое мнение, оставили обширные мемуары, основная цель которых — оправдать свою службу в рядах германской армии. Психологически их легко понять. Нацистская Германия совершила так много преступлений и убила так много людей, что надо как-то объяснить своим детям, внукам и правнукам, почему их отец или дедушка надел немецкую форму. Главный оправдательный тезис этой литературы — что они будто бы воевали за свободу своей страны и против И. В. Сталина — является на самом деле одним из тезисов нацистской пропаганды.
Всю войну немецкие чиновники и военные пытались выработать наиболее эффективную политику по отношению к покоренным восточным народам. Любые попытки украинских и прочих националистов приобрести собственную государственность в рейхсканцелярии пресекли на корню, поскольку, по разумению нацистов, немецкий солдат пришел не для того, чтобы делиться плодами победы с расово неполноценными. Однако до полной виктории было очень далеко, и в Берлине задумались об альтернативах. Одну из наиболее распространенных точек зрения в письме к А. Гитлеру выразил В. Квислинг. Лидер норвежских фашистов в 1920-е годы несколько раз посещал Россию и имел репутацию эксперта по советским делам. Он считал, что русские должны сами завоевывать свою страну. Для этого их надо вооружить и дать им какую-то объединяющую идею. В итоге получится нечто вроде «гражданской войны», в которой победит прогерманская сторона.
Почти год фашисты не могли найти достойной фигуры для объединения разрозненных пособников и восточных частей. Летом 1942 г. им улыбнулась удача — попал в плен на Волховском фронте генерал-лейтенант А. А. Власов, командующий 2-й Ударной армии. Он быстро пошел на контакт и согласился работать на немцев. К тому времени пропагандисты вермахта уже использовали термин «Русская освободительная армия» (РОА), однако никакой армии на деле не существовало. Лишь в конце войны, когда Власов перешел в подчинение к Г. Гиммлеру, тот разрешил создание двух дивизий. Одной из них дали возможность проявить себя в «борьбе с большевизмом». Однако, столкнувшись с «плохим» рельефом местности, дивизия самовольно снялась с фронта и быстрым маршем направилась в сторону англо-американских войск. По пути «власовцы» даже поддержали восставших и вступили в бой с немецким гарнизоном в Праге. Произошло то, о чем А. Гитлер предостерегал всю войну. Получив оружие, славяне при удобном случае использовали его против немцев.
Разумеется, среди тех, кто поддерживал оккупационные власти на восточных территориях, было немало добровольцев. Их мотивация и деятельность мало чем отличались от западноевропейских пособников. Подсчитать их общее количество не представляется возможным. Косвенным подтверждением может служить цифра 600 тыс. человек, отказавшихся возвращаться назад в СССР после войны. Естественно, не все они пособники. До настоящего времени нет убедительной статистики, сколько людей было привлечено к ответственности за коллаборационизм в Советском Союзе. В литературе приводятся данные от 400 до 600 тыс. прошедших через различные суды и трибуналы, но эта цифра требует проверки и уточнений. Предметом многолетних дискуссий служит почти 1 млн советских граждан, мобилизованных в германскую армию. Одни авторы считают это весомым признаком недовольства советской властью, другие — обращают внимание, что это была отнюдь не монолитная группа людей, что часть из них позднее была вновь мобилизована в Красную Армию. В любом случае, даже если согласиться с самыми высокими оценками масштабов коллаборационизма, его количественные показатели в СССР вписываются в среднюю процентную шкалу по Европе.
Фантазии на тему — как лучше нацистам надо было оккупировать Советский Союз и править им — продолжают обсуждаться даже в серьезной академической литературе. Вот только одна емкая цитата: «Если бы немцы преследовали лишь традиционные государственно-политические цели, они бы сделали угнетаемые до тех пор народы в европейской части Советского Союза своими союзниками, а не смертельными врагами»