не изменилась лишь после XX съезда КПСС (14-25 февраля 1956 г.), решения которого придали мощный импульс реформаторским силам в странах советского лагеря, ведь критика тех или иных сторон однопартийной системы, за которую прежде представители оппозиционно настроенной интеллигенции подвергались гонениям, вдруг получила неожиданную поддержку из Москвы. Движение с требованием коренной демократизации и десталинизации коммунистического режима достигло в это время наибольшего размаха в Польше и Венгрии.
В Польше после смерти 12 марта 1956 г. первого секретаря ЦК ПОРП Б. Берута в партии выявились два конкурирующих течения. Главные расхождения между ними касались взгляда на взаимоотношения с КПСС. Консерваторы, за которыми закрепилось в обществе определение «натолинцев» (в честь особняка в варшавском районе Натолин, где они собирались), были слепо привержены советской модели социализма, отличаясь при этом выраженными антисемитскими настроениями (в силу этого нападали на таких влиятельных деятелей предыдущего периода как Я. Берман и Р. Замбровский). Реформаторы, именовавшиеся также «пулавянами» (в честь Пулавской улицы в Варшаве, где многие проживали), требовали большей самостоятельности ПОРП от КПСС и весьма болезненно воспринимали всплеск антисемитских чувств в стране и в партии. Вплоть до октября 1956 г. преимущество было у консерваторов, пользовавшихся благосклонностью советского руководства. С подачи Н.С. Хрущева новым лидером ПОРП стал близкий «натолинцам» Э. Охаб, при котором была несколько смягчена цензура, однако сохранялся прежний курс в отношении «гомулковщины» как правонационалистического уклонизма. Тем не менее Польша стала единственной страной советского блока, где центральная печать опубликовала закрытый доклад Н.С. Хрущева о культе личности.
Нарастало брожение в среде людей науки и искусства. Писатели, художники, ученые требовали свободы самовыражения и научного поиска, не скованного догмами сталинизма. Как грибы после дождя по всей стране возникали клубы интеллигенции (самым известным стал варшавский «Клуб Кривого колеса»). Пресса обращалась к освещению злободневных проблем. Ослабление административного давления вызвало быстрое восстановление придавленных, но не исчезнувших элементов плюрализма. Начали проявлять себя и представители некоммунистической интеллигенции (светские католики, националисты, христианские демократы, социалисты и т.д.), пытавшиеся вернуться к общественной деятельности, организуя свои клубы. Власть, следуя курсу, взятому еще в 1955 г., смотрела сквозь пальцы на не всегда «благонадежные» выступления марксистских интеллектуалов, но жестко пресекала попытки немарксистской интеллигенции создать какие-либо самостоятельные организации.
В Венгрии главным публичным форумом реформаторских сил стал дискуссионный клуб молодой интеллигенции — Кружок Петефи, в рамках которого обсуждались наиболее актуальные проблемы экономического и политического развития страны. На партийных собраниях (прежде всего в среде творческой интеллигенции) звучала острая критика в адрес М. Ракоши за неспособность сделать выводы из решений XX съезда КПСС. В условиях мощного давления снизу власти были вынуждены активизировать процесс реабилитации незаконно репрессированных в 1949-1953 гг. Дело Л. Райка было пересмотрено, а сам он в марте 1956 г. полностью реабилитирован посмертно. Выходят на свободу находившиеся в заключении деятели венгерской социал-демократии. В прессе реформ-коммунистической направленности, все сильнее влиявшей на общественное мнение, появлялись требования пересмотра всей концепции социализма на основе гуманистических принципов, с учетом приближения ее к насущным потребностям масс.
Дискуссии по злободневным вопросам современного развития страны (хотя и менее острые, чем в Польше или Венгрии) развернулись весной 1956 г. и в прессе Чехословакии. С трибуны съезда писателей и на первомайских митингах звучали призывы придать более гуманное лицо сложившимся общественным порядкам. Вместе с тем в Чехословакии, где масштабы массовых репрессий были несколько ниже в сравнении с соседней Венгрией, а уровень жизни в целом выше, правящей верхушке удалось быстро нейтрализовать любые шедшие снизу инициативы по реабилитации осужденных. В частности, продолжали находиться в заключении обвиненные в 1954 г. по делу «словацких буржуазных националистов» (амнистированы лишь в 1960 г. и реабилитированы только в 1963 г.). Партийной элите удалось достаточно эффективно переложить главную ответственность за «искажения культа личности» в Чехословакии на казненного в 1952 г. Р. Сланского, который так и не был реабилитирован. В Болгарии неприемлемый в новых условиях сталинский стиль партийного руководства персонифицировала удобная в этом смысле фигура В. Червенкова. На пленуме ЦК БКП в апреле 1956 г., состоявшемся на волне XX съезда КПСС, он был выведен из высших органов партии и освобожден от обязанностей председателя Совета министров. Решением «проблемы Червенкова» Т. Живкову и его окружению удалось снизить накал выступлений с требованием десталинизации, убедить массы в своей приверженности реформаторскому курсу. В Албании умеренно-реформаторские настроения части партийцев нашли проявление на городской партконференции Тираны в апреле 1956 г., однако в конце мая — начале июня на съезде Албанской партии труда лидер партии Э. Ходжа сумел перехватить инициативу и нанести удар по своим критикам.
Югославское направление и после XX съезда КПСС продолжало считаться одним из приоритетных во внешней политике СССР. Поскольку межгосударственные отношения к этому времени вполне нормализовались, на очереди был следующий шаг — установление тесных межпартийных связей между КПСС и Союзом коммунистов Югославии, что предполагало общность подходов к принципиальным вопросам мирового коммунистического движения. В советском руководстве принимали во внимание, что формировавшаяся после 1948 г. в сложных условиях югославская модель (так называемая система самоуправления) была довольно популярна как в левых кругах на Западе, так и среди сторонников реформ в странах советского блока, в ней зачастую видели единственную реально воплощенную альтернативу советскому стандарту, самим своим существованием принижавшему значимость опыта СССР как образцового, с точки зрения официальной Москвы. Для того, чтобы нейтрализовать влияние титовской Югославии как носителя альтернативной концепции социализма, а значит и источника потенциальной схизмы и раскола в коммунистическом движении, Н.С. Хрущев (вопреки предостережениям скептически настроенного В.М. Молотова) избрал в качестве программы-максимум вхождение Югославии в советский блок.
Между тем последовательная линия Белграда в активизировавшемся диалоге двух стран давала мало оснований для реализации таких прогнозов. Режим Тито, с начала 1950-х годов проводивший активную и независимую внешнюю политику, отнюдь не проявлял склонности отказываться от нее, а само сближение с СССР рассматривалось в Белграде не в последнюю очередь как расширение поля внешнеполитических маневров, получение новых возможностей балансирования между крупными державами. Для того чтобы облегчить процесс вовлечения Югославии в орбиту советской политики, в Москве пошли на определенные уступки, в том числе концептуального характера. Само включение в отчетный доклад Н.С. Хрущева XX съезду КПСС формулы о многообразии путей продвижения к социализму было в то время актуально, прежде всего, из-за необходимости отразить в документах КПСС своеобразие отношений СССР как с Китаем, так и с Югославией, странами, чья ярко выраженная специфика не позволяла легко подогнать их под общий ранжир. В руководстве СССР были готовы пойти и дальше. Формальная ликвидация Коминформа в апреле 1956 г. явилась в первую очередь жестом доброй воли в отношении Югославии, поскольку в антиюгославской кампании рубежа 1940 — 1950-х годов именно Коминформ выступал в качестве главного инструмента (утратив после 1953 г. эту роль, он сразу потерял свое прежнее значение) и югославской стороной соответственно воспринимался как одно из главных препятствий на пути поступательного развития двусторонних отношений. Показательно, что этот жест был сделан незадолго до новой советско-югославской встречи на высшем уровне, от которой ожидали более решительного прорыва.
Выступление И. Броз Тито. 1940-е годы. РГАКФД
Визит И. Броз Тито в Советский Союз, длившийся более трех недель (с 1 по 23 июня) и ставший подлинной кульминацией нового советско-югославского сближения, был обставлен с большой помпой. Многотысячный митинг дружбы на стадионе «Динамо» 19 июня должен был символизировать полное преодоление взаимного недоверия. В угоду сближению с Тито в Москве пошли даже на существенные кадровые перестановки. Буквально накануне приезда президента ФНРЮ происходит смена караула на Смоленской площади — освобождается от обязанностей министра иностранных дел последовательный ортодокс В.М. Молотов, считавший целесообразным ограничиться выстраиванием отношений с «ревизионистской» Югославией как с рядовым «буржуазным» государством. Однако при всей серьезности приготовлений сверхзадача переговоров так и не была решена. Осознавая экономическую выгоду сотрудничества с СССР, Югославия снова не захотела поступиться своим суверенитетом и продолжала дистанцироваться от советского блока, не проявив никакого желания вступить в ОВД и СЭВ. Подписанная по итогам переговоров межпартийная Декларация носила явно компромиссный характер со стороны КПСС, в ней ничего не говорилось ни об идеологическом единстве двух партий, ни о принадлежности Югославии к социалистическому лагерю, зато отмечалось, что обе стороны «чужды всякой тенденции навязывания своего мнения в определении путей и форм социалистического развития». Хотя июньская встреча 1956 г. не прервала поступательного развития отношений с недавним изгоем мирового коммунистического движения, в Москве были явно разочарованы результатами визита И. Броз Тито. Запись заседания Президиума ЦК КПСС зафиксировала намерение «сказать югославским товарищам, что мы не удовлетворены текстом декларации, но спорить не будем». Председатель Совета министров СССР Н.А. Булганин, на завтраке в Кремле в честь Тито поднявший тост «за друга, за ленинца, за нашего боевого товарища», через некоторое время был раскритикован за это соратниками: «преждевременно заявление т. Булганина. Назвал т. Тито ленинцем». Причем эта позиция вскоре была доведена и до лидеров компартий стран советского блока.