Вынужденный поступиться многим в борьбе, глава епископата примас С. Вышинский все же сумел сохранить внутреннюю независимость католической иерархии от партии, т.е. не допустить государственных чиновников к обсуждению собственно церковных дел (хотя и должен был принять светскую «инвеституру» над духовенством, т.е. право власти утверждать или отклонять кандидатуры тех или иных лиц на занятие церковных кафедр). Коммунисты, однако, так и не смогли отвадить от костела молодежь, которая в большинстве своем не только изучала Закон Божий, но еще и участвовала в летних походах и лагерях отдыха, организуемых священниками.
После ухода в отставку В. Гомулки власти устами премьера П. Ярошевича сделали примирительный жест в сторону церкви, заявив о готовности нормализовать отношения, однако переговоры Вышинского с Ярошевичем, равно как и обмен письмами между епископатом и правительством, выявили полное несовпадение точек зрения: правящая элита настаивала на подчинении костела властям и публичной поддержке социалистического строя, в то время как иерархи не допускали и мысли об этом, вдобавок требуя отменить запреты на строительство новых храмов и признать костел юридическим лицом. Единственное, в чем сошлись интересы власть имущих и епископов — это в необходимости установить постоянную церковную администрацию на бывших германских землях (чего до сих пор не позволял сделать Ватикан, боясь ухудшить отношения с немецким духовенством). Поскольку ФРГ в декабре 1970 г. отказалась от территориальных претензий к Польше, папа Павел VI теперь со спокойной душой позволил утвердить на «возвращенных землях» новые епархии, и это было все, чего добились власти в Варшаве. Видя несговорчивость польского епископата, правящая элита пробовала воздействовать на него через Ватикан, где в 1970-е годы довлела умеренная позиция в отношении социалистических стран, но и там она не нашла понимания.
И вот когда в 1978 г. главой Римско-католической церкви стал представитель того самого «твердолобого» епископата, с которым на протяжении стольких лет велась беспощадная борьба, верхушке ПОРП было от чего растеряться, особенно ввиду безудержной радости, охватившей широкие слои польского народа. В польском обществе создавалось однозначное впечатление, что ненавистный для властей католицизм окончательно взял верх в умах людей над марксизмом.
Новый папа тут же выразил желание посетить родину с паломнической миссией, чему власти воспротивились, опасаясь каких-либо эксцессов. Ситуацию осложняло и то, что в 1979 г. отмечалось 700-летие со дня смерти святого Станислава Щепаньского, казненного когда-то королем Болеславом Храбрым. Святой Станислав давно превратился в символ сопротивления церкви государству, и в условиях ПНР такие празднества могли приобрести взрывоопасный характер. Власти, вынужденные все же дать согласие на приезд Иоанна Павла II, сумели, однако, передвинуть время его визита с мая (когда праздновался день святого Станислава) на июнь 1979 г., но это не имело большого значения, так как епископат объявил весь 1979 годом святого. Недельная поездка папы в Польшу хотя и не вызвала слишком сильного всплеска антикоммунистических настроений, однако выявила тот неутешительный для властей факт, что церковь пользуется куда большим уважением масс, нежели ПОРП. Официальная польская пресса и телевидение всячески избегали показывать охваченные эйфорией толпы людей, встречающих папу, но при этом достаточно тепло отзывались о самом визитере, который прежде на родине был известен своими сложными взаимоотношениями с властями. Э. Герек вынужден был нарушить свое обыкновение не общаться с людьми костела и принял в Бельведере знаменитого соотечественника. Впрочем, это не изменило общего подхода власти к католической церкви: уже после отлета Иоанна Павла II в Рим Герек отверг просьбы кардинала Вышинского дать согласие на создание молодежной организации католиков, подписать конкордат с Ватиканом и допустить церковь к официальным СМИ.
Партийный лидер чувствовал себя уверенно и был полон решимости преодолеть экономический кризис. На собравшемся в феврале 1980 г. очередном, восьмом, съезде ПОРП вся вина за экономические сбои была возложена на премьер-министра П. Ярошевича, которого заменили на малоизвестного стране Э. Бабюха, самого же Герека депутаты славили как вождя партии и отца народа. Первый секретарь выступил с отчетным докладом, выдержанным в духе «пропаганды успехов». Казалось, его позиции в партии крепки, однако очередной социальный взрыв, случившийся летом того же года, выявил всю иллюзорность этого впечатления.
В Венгрии, несмотря на свертывание к 1973 г. экономических реформ, вплоть до конца 1970-х годов наблюдался прогресс по всем основным показателям экономического развития, происходило неуклонное повышение жизненного уровня населения. Активизируются разносторонние (в том числе экономические и культурные) связи страны с внешним миром. Как умеренный коммунист-прагматик, персонифицировавший собой довольно благополучную социалистическую страну, ставшую на какое-то время витриной советского блока, Я. Кадар в 1970-е годы был весьма популярен в западноевропейском политическом сообществе; своей реформаторской политикой он, вопреки репрессиям конца 1950-х годов, завоевал в либеральных и консервативных кругах репутацию наиболее респектабельного коммунистического лидера современности. В знак признания заслуг Я. Кадара Ватикан санкционировал возвращение в 1978 г. на родину национальной святыни — короны святого Иштвана, вывезенной нацистами и нилашистами в 1945 г. при бегстве из страны. Однако именно в те годы, когда популярность Кадара на Западе достигла своего пика, венгерская модель социализма вступила в полосу кризиса, что проявилось в исчерпанности внутренних ресурсов для продолжающегося экономического подъема, появлении новых симптомов общественного недовольства и ответном усилении административного пресса. 15 марта 1973 г., в день 125-летия начала революции 1848 г., была разогнана масштабная студенческая демонстрация. Идеологическая и культурная политика более четко обозначила пределы толерантности к оппозиционным явлениям; подвергается преследованиям группа влиятельных интеллектуалов, главным образом из числа учеников всемирно известного философа Д. Лукача (А. Хеллер и др.), что заставило некоторых из них со временем покинуть страну. Во второй половине 1970-х годов кадаровская Венгрия медленно, но со всей определенностью приближалась к экономическим и политическим стандартам социалистического государства, присущим застойной брежневской эпохе, сохраняя лишь все более редеющий внешний флер либерализма. Экономика не была эффективной, негласный общественный договор, гарантировавший неуклонное повышение уровня жизни населения в обмен на отказ граждан от любого рода политической активности (грозившей со всей неизбежностью перерасти в оппозиционные выступления), выполнять с каждым годом становилось все труднее, если это и удавалось, то лишь ценой постоянно растущего внешнего долга, необходимость погашения которого в 1980-е годы стала большой обузой для страны. Для того чтобы ослабить экономическую зависимость от СССР и расширить поле для маневра во внешнеэкономической сфере, в 1982 г. Венгрия, вопреки рекомендациям Москвы, вступила в Международный валютный фонд.
Временный, хотя и совсем недолгий успех политики экономического патернализма характеризовал ситуацию не только в Венгрии, но и в соседней Чехословакии. Правительству уже в начале 1970-х годов удалось стабилизировать экономическое положение, в последующие годы динамика развития экономики пока еще позволяла при помощи накопленных резервов, выгодных контрактов с СССР и ограничения инвестиций в модернизацию производства поддерживать относительно высокий, по меркам стран СЭВ, уровень жизни, обеспечивать выполнение социальных гарантий. Режим «нормализации» заключил с большинством населения (как это было и в Венгрии) негласный «общественный договор» — в обмен на аполитичность предоставлялась возможность доступа к растущим, хотя и медленно, материальным благам. Формируется социальная база режима «нормализации», которую составляла не только элита гусаковского режима, люди, сделавшие в своей карьере ставку на Москву, — складывается обширный слой чиновничества и служилой интеллигенции, пришедших на освободившиеся в 1969-1970 гг. вследствие чисток многочисленные управленческие места и заинтересованных в сохранении нормализационного режима. Именно этот слой составлял главный гарант его внутренней стабильности. Между тем попытки создать «потребительский социализм» и витрину социализма для западной публики оказались в Чехословакии еще менее удачными, чем в соседней Венгрии. Реальных сдвигов в повышении эффективности экономики не было, продолжалась стагнация. Режим «нормализации» добился от общества необходимого власть имущим состояния политической анемии, но оказался неспособен на динамичное экономическое развитие, что в исторической перспективе означало все большее отставание от Западной Европы, в том числе и по показателям уровня жизни. С трудом заключенный негласный общественный договор должен был неминуемо потерпеть крах.
В сравнении с соседней Польшей в Чехословакии оппозиционное движение, лишенное активной общественной поддержки, действовало в гораздо более тяжелых условиях, отличаясь к тому же раздробленностью в силу идеологических различий его участников. Ядро и главную силу в нем составляла горстка интеллектуалов, о массовом оппозиционном рабочем движении не могло быть и речи. Самоотверженность и активность не находили отклика в обществе. Ни один политический манифест, даже самый продуманный и касавшийся болевых струн, не мог расшевелить граждан на значимые акции.
Новый подъем оппозиционного движения в Чехословакии, опять-таки в основном в среде интеллигенции, начался лишь под влиянием Хельсинкского совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе 30 июля — 1 августа 1975 г. Попытки объединить разрозненные инициативы были связаны с так называемой Хартией-77, положившей начало возникновению аналогичных движений в других странах советского блока (в том числе, в Венгрии и Румынии). Заключительный акт Совещания, подписанный главами 33 государств, не только провозглашал нерушимость послевоенных границ, но и декларировал обеспечение широких прав и свобод для граждан подписавших его стран. После Хельсинки идея прав человека оказалась в центре общественного внимания; не только в Чехословакии, но и в других социалистических странах любые акции противостояния властям, как правило, так или иначе увязывались с вопросом соблюдения принципов Заключительного акта. Оппозиционные движения, таким образом, приобретают ярко выраженный правозащитный характер. Формируется новая этика взаимоотношений с властью, ставившая во главу угла неподчинение официальным политическим ритуалам, и своего рода «теория малых дел», исходившая из необходимости достижения конкретных видимых результатов по совершенствованию общества.