киоск, в котором продают индийские ритуальные благовония. Это меня удивило.
— Чувствуешь? — спросил я у Кати.
— Запах? Да. Может, мы тут не одни?
— Плохо будет, если нас сразу ухлопают. А «вони» всего три дозы осталось. Да и героин принимать внутривенно без особой необходимости нет желания.
— Почему же сразу ухлопают?
— Потому что война для этого мира так же нормальна, как для людей еда. Тут все ради войны. И нет в этом ничего удивительного, поскольку чужая удача — хороший трофей.
— Да уж… — вздохнула Катя. — Только это воровство. И мне совсем не нравится подобный способ повышения удачливости.
— А есть другие способы?
— Наверняка.
Ничего не найдя на первом этаже, мы поднялись по каменной лестнице выше. Здесь запах курящихся благовоний ощущался сильнее, и я уже не сомневался, что в здании есть кто-то, кроме нас. Безоружному в такой ситуации хуже, чем голому. Но и второй этаж не преподнес нам никаких сюрпризов. Пол здесь тоже был в шахматных клетках. И еще мы нашли статую на подставке. Она изображала слона. Не шахматного, а оседланного боевого слона, на каменной шкуре которого сохранились следы выцветших красок.
Так, поднимаясь этаж за этажом, мы с Катей находили все новые фигуры — где одну, где несколько, а также следы человеческого пребывания. Следы эти были до крайности странными — то детская деревянная лошадка посреди огромного зала, то колесо от дорогого спортивного велосипеда, то пустая коробка от пистонов, какие мы в детстве заряжали в игрушечные пистолеты. На пятом этаже я нашел три круглые батарейки «Сатурн» — совсем стародавней модели, еще в картонных цилиндриках изоляции и с угольными стержнями, какими мы мальчишками рисовали кошек на заборах. Но, несмотря на допотопность модели, батарейки были совсем новыми, не выцветшими и не окислившимися.
На шестом этаже Катя нашла жестяной самосвал с поднимающимся кузовом. Эта игрушка также сохранилась великолепно, но принадлежала очень давнему времени, от которого у меня остались только обрывки воспоминаний. Рядом с грузовиком валялась детская пирамидка из разноцветных деревянных кружков, увенчанная красным деревянным перчиком. Я ее поднял, не удержался. От нее пахло таким давним детством, что у меня невольно сжалось сердце.
— Здесь нет никого с оружием, — уверенно заявила Катя. — Можешь не беспокоиться.
— С чего ты взяла?
— Игрушки не повреждены, — ответила она.
— Не понял. А почему они должны быть повреждены?
— Человек с автоматом обязательно бы пнул хоть одну.
— Ты так думаешь?
— Просто уверена.
Я фыркнул. Такое объяснение казалось мне более чем спорным. Ну зачем пинать игрушки? Кому это в голову придет? Только шум поднимать. Нет, здравомыслящий человек этого делать не будет, хоть с оружием он, хоть с пустыми руками. Я представил, как пробираюсь по этажам, сжав АПС в руке. Нервы, конечно, на пределе. Адреналин и все такое… Умиления детская пирамидка у меня в таком состоянии точно бы не вызвала. Но пинать? Хотя если под ноги попадется…
— Вот зараза! — ругнулся я.
— Что такое? — обернулась Катя, сидя на корточках возле грузовика.
— Игрушки лежат на проходе!
— И что?
— Ты права. Человек с автоматом их точно бы пнул. Ящик бы переступил, а вот это…
— Ну вы и уроды, — вздохнула Катя, поднимаясь. — Себя с автоматом представил?
— Да, — признался я. — Похоже, что эти игрушки тут лежат вместо сигнальных растяжек, чтобы предупредить кого-то, что поднимается человек с оружием.
— Может быть.
Мы двинулись дальше. Чем выше поднимались, тем больше в проходах валялось милых предметов — куклы в белых трусиках, большие пластмассовые жирафы, плюшевые медведи с колокольчиками на ошейниках.
Пирамидку я взял с собой.
Последний этаж, кажется, четырнадцатый, заволокло сизым дымом от курящихся благовоний. Ароматные палочки были воткнуты прямо в расщелины стен, а кусочки смол дымились на бронзовых блюдцах, установленных в центре каждой из белых клеток. Лестница у стены вела на плоскую крышу, в квадратном проеме виднелось небо с плывущими тучами. Оттуда, сверху, доносились странные звуки, словно несколько человек в разных местах ритмично ударяли деревяшкой о деревяшку.
— Там их много, — шепнул я, придерживая Катю за рукав.
— Пусти, — она вырвала руку и начала подниматься по лестнице.
Мне оставалось только плестись за ней, хотя в этом мире ни от кого нельзя ждать ничего хорошего. Но если уж умирать тут, то вместе. Чтобы проснуться одновременно.
Однако никакой толпы на крыше не оказалось. Всю площадь, а крыша была размером с приличную площадь, занимали части непонятного деревянного механизма, приводящегося в движение падающей с неба водой. Она накапливалась в деревянных резервуарах, затем стекала по деревянным желобам, вращала разноразмерные деревянные лопасти, приводившие в движение деревянные рычаги. Некоторые части были соединены веревками. Движение механизма было направлено в даль, где за пеленой ливня скрывалось что-то массивное, я сделал несколько шагов и с огромным удивлением разглядел десяток колоколов самого разного размера, висящих на деревянных рамах у дальнего края крыши. При каждом колоколе был соответствующего размера деревянный молот, и я понял, что цель механизма — взвинтить веревочные скрутки, которые, подобно пружинам, приведут молоты в действие, и те ударят в колокола.
Но еще больше я удивился, увидев под колоколами жилистого парня лет восемнадцати, одетого в рваное рубище. Причем рубище, насколько я мог разглядеть, не было ветхим, а порвано было на ровные полосы специально. Услышав нас, парень обернулся, и рот его растянулся в улыбке. Он не смотрел мне в лицо, и я понял, что его взгляд привлекла пирамидка в моей руке,
— Привет! — первым поздоровался парень. — Идите сюда. Давно тут никого не было.
— Привет, — поздоровалась Катя. — А ты тут живешь?
— Да, — кивнул парень и взялся привязывать к рычагу веревку. — По большей части здесь. Тут для меня сейчас самое место.
— Но это же сон, — сказал я. — Тут нельзя жить.
— Можно, можно, — парень помотал головой. — Для здоровья вредно, конечно, каждый день отраву кушать, но приходится. У всякого рычага есть только один конец, за который тянуть эффективно. Тот, который дальше от точки опоры. И сейчас этот конец здесь, в сфере взаимодействия.
— Почему? — спросила Катя.
— Почему здесь? Потому что там точка опоры. Это просто.
«Сумасшедший, — подумал я. — Нашел где-то „вонь“ и убивает себя тихонько. А мозги уже того». Парень закончил вязать веревку, удовлетворенно оглядел результат и помыл руки в стекающем по раме потоке воды.
— Вот теперь хорошо, — с улыбкой сказал он. — Теперь все готово к приходу моего звонаря. Скоро он соберется с духом и как ударит… Вообще у меня идея собрать в звонари все пять стихий, тогда звон получится лучше всего. Может, не сразу, может быть, постепенно. Здесь запрягу дождь, в другом месте огонь, в третьем землю, в четвертом ветер… Надо найти место, где властвует ветер. Я найду его обязательно. Но тогда, скорее всего, эффективное плечо рычага будет уже не здесь.
— И чего ты этим добьешься? — осторожно поинтересовалась Катя.
— Эффективного звука! — пояснил незнакомец. — Он невозможен без всех стихий.
— Так вот в чем дело! — она обрадовалась, как ребенок. — Ты знаешь, я ведь тоже ищу звук. Хочу составить такой аккорд, в котором будут только те звуки, которые вызывают радость.
— Так не получится.
— Почему?
— Потому что плохих звуков нет. Есть только кривые созвучия, где сумма звуков не гармонична. Не звук надо искать, а аккорд. Видишь, сколько у меня колоколов?
«Дурак дурака видит издалека, — буркнул я про себя. — Стоило ли забираться в сферу взаимодействия с черного хода, чтобы слушать безумный бред?»
— Наверное, ты прав, — задумчиво кивнула Катя. — Как тебя звать?
— Дьякон. Мне так нравится.
— А я Катя. Это Саша.
— Его я знаю, — ответил Дьякон. — Думал, придет или нет. Зачем ты взял пирамидку?
— У меня такая была в детстве, — без всякой охоты ответил я.
— И это для тебя важно?
— Что важно? — психанул я. — Лучше скажи, откуда и что ты обо мне знаешь.
— Я знаю всех, кто бывает в сфере взаимодействия. Колокола.
— Что колокола?
— От них вибрации. Я нашел верный тон. Его и до меня искали, но последние два колокола приволок я. Конечно, мои колокола работают не так хорошо, как движки в Саркофаге, но часть информации с душ я все же снимаю. Имена, какие-то обрывки воспоминаний. Но главное, я отличаю покойников и, в принципе, в будущем смогу их отсечь. Пока не могу, надо еще головой поработать немного.
Когда он сказал о покойниках, Катя вздрогнула, а у меня похолодела спина. Как-то мне сразу стало все равно, с психом мы говорим или нет. У него была информация. Это было важнее душевного состояния Дьякона. Было в его словах и еще кое-что важное.
— Погоди, — привлек я его внимание, — Что значит «приволок»? Как можно притащить что-то в сферу взаимодействия?
— Да очень просто. Из других сфер. Хотя… Ты ведь ничего не знаешь о мире, пойдем вниз, там сухо. Здесь дождь все доделает сам.
Мы спустились под крышу, в черно-белый зал, затянутый ароматным дымом. Пахло сандалом и можжевельником.
— Здесь ночь хоть когда-нибудь бывает? — спросил я у Дьякона.
— Да, — коротко ответил он. — Раз в десять тысяч лет. И длится столько же, как, впрочем, и день. Сейчас, кстати, тут почти полдень.
— Я заметил, солнце в зените.
— Да. Значит, вечереть начнет примерно через пять тысяч лет. А пять тысяч лет назад здесь было утро. Так написано. Идем, я покажу.
Мы с Катей проследовали за парнем через зал, затем через квадратную нишу, спустились по узкой лестнице и оказались в небольшом, по меркам Храма, помещении. Площадь этой комнаты, в которой не потрудились сделать ни одного окна, была около двухсот квадратных метров. На стенах висели медные светильники, коптящие масляным дымом, в очаге жарко полыхали дрова. Мебели не было — вместо столов и стульев, вместо кроватей и шкафов пол устилали плетенные из соломы циновки. Не очень старые, как мне показалось.