Немного придя в себя, Тамина обратилась к ящеру на его родном языке.
– Не надо переходить на ирриданский только из-за меня, – мягко попросил тот. Я только сейчас расслышала, какой низкий и глубокий у него голос; на слух его вполне можно было принять за человека. – Будет справедливее, чтобы каждый из нас понимал, о чем идет речь.
Тамина виновато замолкла. Тишина, повисшая на лестничной площадке, продлилась не более пяти секунд.
– Марко.
– Что? – Я открыла глаза. Он повернулся ко мне.
– Твоя подруга спрашивала мое имя. Меня зовут Марко.
– Странное имя для ящерицы, – заключила я.
Мне показалось, Марко слегка поморщился.
– Там, где я родился, в моде земные имена.
Что? Какая чушь.
– И земные органы на замену, полагаю, – фыркнула я, не скрывая отвращения.
– Зря мы убежали, – вдруг подала голос Тамина. – Тем ирриданцам, возможно, нужна была наша помощь.
Ящер посмотрел на нее, как мне показалось, с некоторым сожалением. Девушку мучила психологическая ломка. Она чувствовала себя обязанной помогать ящерицам, защищать их даже в ситуациях, когда сама была полностью уязвимой.
– Они справятся, – коротко сказал Марко, и от меня не укрылось, что желал он как раз противоположного. Ведь шла речь о конвоирах, разукрасивших его и без того жуткое лицо.
– А что будем делать мы? Путь вниз тоже отрезан, – буркнула я, кивая на бетонную стену, обрезающую спуск. Она смотрела на меня своим ноздреватым серым боком, точно издевательски приветствуя старую знакомую.
Марко вдруг напрягся, – но не от моих слов.
– Там кто-то есть, – тихо сказал он, настороженно глядя на лестницу, ведущую вверх. Утопленный в тени соседний пролет совершенно не просматривался.
Я медленно подняла взгляд туда, куда смотрел Марко.
Там действительно кто-то стоял. Но не ящер. Человек.
Человек швырнул в меня какой-то небольшой предмет, и я рефлекторно поймала его, на мгновение засмотревшись на то, как луч света, пробивающийся откуда-то сверху, бежит поперек экрана… и как на нем проявляются числа. И это были не просто числа.
Двести пятьдесят два, четырнадцать, двадцать три… Двести пятьдесят два, четырнадцать, двадцать два…
Часы. Минуты. Секунды!
Сердце колотилось все быстрее, отдавая в уши, в горло, в живот. Недоуменно раскрывшийся рот сам собой складывался в улыбку человека, которому только что сказали, что его смертельный диагноз – глупая ошибка. Что он будет жить.
Это был мой таймер. Из капсулы, найденной в дымящихся останках Сэмми.
И вдруг все снова стало на свои места.
– Ну привет, принцесса, – сказал Лиам, выходя из тени. – Вижу, ты времени даром не теряла и завела тут друзей.
Уже на второй день он пожалел, что не умеет сдаваться.
Солнце методично выжигало из него всю влагу, а водяных порошков и очищающих таблеток для ее восполнения оставалось все меньше. Безвольное тело, перекинутое через плечо, тяжелело с каждой секундой, заставляя делать передышки чаще, чем, он считал, можно было себе позволить.
Порой Лиаму казалось, что он действительно не выдержит. Все его мысли были привязаны к таймеру, равнодушно отсчитывавшему секунды, которые переходили в минуты и часы. Это сводило с ума не хуже духоты, никуда не уходившей даже ночами, не хуже капель пота, щекотно пробегавших по вискам и по спине, не хуже понимания всего масштаба страданий, на которые его обрекла своим скудоумием дочь капитана Вэля.
Когда у Сионны носом хлынула кровь и припадочно закатились глаза, Лиам в первую очередь испугался за саму девушку: за несколько дней вдвоем привыкнуть и привязаться можно к кому угодно. Мгновением спустя пришло осознание, что ее смерть означала печальный конец для него и всех его надежд когда-нибудь вернуться на Четвертую.
К счастью, живучесть Сионны вполне могла конкурировать с ее глупостью; она не умерла на месте из-за болевого шока, который дьявольские бусины вызывали, раздражая чувствительные центры в мозгу их употребившего. Она просто свалилась на пол, изящно самоустраняясь из ситуации и предоставляя расхлебывать все ему.
Когда первая волна испуга схлынула, Лиам был взбешен. Но лучше уж так, чем позволять себе отчаиваться. Он не привык отчаиваться. Он привык решать, поэтому тут же перерыл рейнджерскую аптечку и вколол давящейся кровью Сионне стабилизатор, предварительно перевернув девушку на бок, чтобы не захлебнулась. Когда она затихла, погрузившись в медицинский сон, Лиам сел на пыльный пол и, закрыв лицо руками, горько рассмеялся.
Каждый раз, каждый раз, когда он позволял себе думать, что добрался до точки, с которой может на что-то влиять, это происходило опять. И опять. И опять. Лиам не верил в судьбу, но иногда ему казалось, что барахтаться бессмысленно. Он считал себя человеком, умеющим приспособиться к любой ситуации. И он был им, насколько хватало сил. Но все его усилия оказывались бесплодными, просто потому что… в дело вступала судьба?
Так было даже в селении. Спрятанный посреди джунглей исследовательский центр стал приютом для нескольких десятков семей, но так и не стал для парня домом. Лиам даже сейчас помнил душные коридоры, тайные лестницы и спуски в подземные лаборатории. Каждую лазейку, каждый угол, куда можно было забиться, чтобы спрятаться от обидчиков.
Однажды нелюдимому сторожу надоело вытаскивать побитого мальчика из самых неожиданных мест, и он решил научить Лиама постоять за себя в драках. Родители были не против – человек не имел права на слабость в такие трудные времена, поэтому чем скорее этот вопрос будет закрыт, тем лучше. Социопатичный, не в меру требовательный и слегка сумасшедший старик превратил и без того несладкую жизнь мальчика в сущий ад; Лиам подыхал на безжалостных тренировках, а после тренировок – на строительстве сарая для свиней. И, выйдя из этого ада через три года, Лиам уже никого не боялся. Парень чувствовал эйфорию, которая чуть позже превратилась в спокойную уверенность, что дальше все будет хорошо. Теперь он был способен защитить себя – от агрессивных ровесников, своих подросших сестер – от назойливых ухажеров, своих родителей – от конфликтов с соседями. Способен – во всех вопросах, что касались людей. Но не ирриданских роботов, испепеливших поселение за считаные минуты.
На Одиннадцатой перед Лиамом стояла другая задача – если он хотел жить, он должен был доказать этим снобам, что достоин их общества. Он адаптировался, вел себя так, как они от него ожидали, был хорошим мальчиком, – и они приняли его. Не только в свое общество, но и в какую-то игру, не спросив его мнения на этот счет. И в игре этой он был не более чем пешкой, слепой, беззащитной, нужной лишь для определенной цели.
Даже у пешки есть возможность стать фигурой крупнее, утешал себя Лиам каждый раз перед тем, как провалиться в сон. Пешка была готова на многое: терпеть лишения, убивать, – лишь бы получить свое. Пешка готова была рисковать жизнью, если существовал хоть крошечный шанс, что ее еще можно устроить.
А потом Сионна Вэль показала, на что способна, и то, во что Лиам все еще пытался верить, опять затрещало по швам.
Он чувствовал, что отчаяния в нем куда больше, чем должно вмещаться в парне, лишь недавно перешагнувшем двадцатилетний рубеж. Вся его жизнь на Земле, весь его долгий путь адаптации к станциям, все, что он успел сделать и еще намеревался, – все его усилия неизменно обращались в прах. Все словно подталкивало к тому, чтобы опустить руки.
Впервые он ощутил это в далекий теперь момент, когда лежал, наполовину захороненный под руинами разрушенного корпуса, с залитыми кровью из рассеченного лба глазами, не чувствуя собственного тела. Это было настолько невыносимо, что, казалось, часть его омертвела тогда, чтобы больше не восстановиться.
А сколько раз Лиаму придется испытать это еще? Может, ему просто пора было перестать так зацикливаться на том, чтобы любой ценой улучшить качество своей жизни, и начать беспокоиться о чем-то другом? Тогда в очередной раз, когда судьба выставит подножку, это надломит его меньше, чем во все предыдущие.
Отсмеявшись, Лиам собрал и пересчитал все капсульные шприцы с питающей сывороткой и тщательно сверился по карте. Следующим же утром он покинул мертвый город вместе со спящей девушкой на руках. Времени, чтобы хорошенько все обдумать, не было; таймер неумолимо вел обратный отсчет, заставляя отбросить прочь ненужные размышления и просто стараться сделать то, что приказал капитан. Доставить Сионну в отмеченные координаты целой, невредимой и в срок.
Конечно, разумнее всего было бы ее бросить. На Земле каждый сам за себя, этому учат даже маленьких детей в скрытых от зорких ирриданских сканеров поселениях во всех уголках захваченной планеты. Но исполнение законов выживания, которые Лиам принимал и в которые верил, на этот раз было ему невыгодно. Потому что… какая, к черту, Земля, когда там, наверху, все еще летают два десятка огромных станций, где не надо выживать вообще? Где можно просто жить?
Эта несчастная полудохлая Сионна была его билетом на Четвертую. И выбросить этот билет на дороге только потому, что он смялся, было бы непростительно глупо. Особенно учитывая, что Лиам на самом деле представлял, как его разгладить.
Ирриданцы умели излечивать вызванные внеземной флорой болезни. Видимо, в первые годы оккупации смертность людей от привезенных с Иррида растений была выше допустимой. Лиам слышал о специальных медицинских капсулах, куда больного помещали в предсмертном состоянии. Если его организм еще сопротивлялся токсину, капсула убивала зараженные клетки и восстанавливала поврежденные. Вроде бы они умели даже сращивать кости…
В поселение Лиама когда-то пришла странная пара – Август и Марта. Они оба запомнились ему какими-то потерянными, изможденными, словно замершими в ожидании чего-то страшного и неизбежного. Каждый раз, когда с ними заговаривали, Август обеспокоенно дергался, а глаза Марты наполнялись слезами. Подолгу находиться они могли лишь в компании друг друга.