– Сириус сказал, что капитан Лэр готов отправить за Сионной и Лиамом поисковые челноки, – поспешила оправдать ожидания Фирзен. – Но при условии, что он вернется на Седьмую.
– Вот как… – В голубых глазах Вильгельма Вэля, так некстати напоминающих о глазах бывшей подруги, в противовес словам мелькнуло удовлетворение. Он ожидал, что она это скажет, осознала Фирзен. Он совершенно не выглядел удивленным.
– М-м-м… Четвертую такой обмен точно устраивает? – осторожно поинтересовалась она. С тех самых пор, как получила это задание, Фирзен чувствовала странную неловкость, говоря с капитаном Вэлем о Сириусе. Возможно, стоило сразу объявить, что она не хочет, чтобы он покидал Четвертую. Возможно, стоило сообщить капитану, что Сириус – ее… парень? Возлюбленный? Жертва ее скуки?
Нет. Слишком сложно.
– Мы сможем это пережить, – ответил капитан, не утруждая себя разъяснениями. Впрочем, как обычно.
– А… он?
Здесь стоило прикусить язык, оставить свои глупые подозрения, вспомнить, что Вильгельм Вэль – единственный человек, кому она могла доверять на Четвертой. Единственный человек, который решил хоть немного приоткрыть для нее завесу тайны над политическими отношениями станций.
Капитан Вэль смерил ее долгим недовольным взглядом.
– Фирзен, ты же знаешь, – в его голосе чувствовалась легкая издевка, хотя девушка сейчас что угодно восприняла бы как издевку, – Ридус нуждается в сыне – без него столько грандиозных военных проектов Седьмой висит в статусе «заморожено»…
Поджав губы, капитан отвернулся, явно раздраженный тем, что она вынудила его сказать, пусть и совершенно неинформативное, но лишнее.
Маленькая, ничего не значащая победа, но все-таки победа.
Фирзен жестко улыбнулась, опуская ладонь на матовую поверхность стола переговоров и автоматически отбивая пальцами гулкую дробь. Это был крепкий, надежный стол, хотя когда капитан Вэль впервые трахал ее на нем, девушке так не казалось.
Она вспомнила, как, прижимаясь щекой к холодной поверхности, переживала из-за поскрипывавших в такт движениям капитана ножек, ожидая, что еще немного, и крепление не выдержит, и вся конструкция рухнет. Но этого не произошло, как и в последующие разы.
Связь Фирзен с капитаном Вэлем была тем немногим, чему она так и не смогла найти вменяемого объяснения. Это получилось спонтанно – на четвертый день после того, как погиб Касс. Она привычно пришла к Вильгельму за порцией сочувствия, а очнулась уже под ним, приглушенно вскрикивая и прижимаясь к его мощной груди под жесткой тканью униформы. Они никогда не раздевались больше, чем это было необходимо технически; у Фирзен довольно скоро выработалась привычка ослаблять шнуровку на ботинках, когда она решала заглянуть на капитанский мостик, чтобы их было проще скидывать второпях.
Она сама инициировала это впервые, по ее же инициативе это продолжалось раз в несколько недель на протяжении многих месяцев. Одна мысль о том, что она спит (хотя на самом деле вместе они никогда не спали) с человеком, держащим в руках столько власти и годящимся ей в отцы, долгое время бросала Фирзен в дрожь от возбуждения. К счастью, ни для нее, ни для капитана это ничего особенного не значило. Ей нужны были сильные впечатления, повод отвлечься и забыться, чтобы не оставаться со своим горем наедине; Вильгельму Вэлю не мешала периодическая разрядка – насколько Фирзен знала, после смерти жены у капитана толком никого не было. Им удавалось соблюдать субординацию во всем остальном. После того как все заканчивалось в очередной раз, капитан просто отстранялся, поправлял одежду и отворачивался к мониторам, позволяя Фирзен привести себя в порядок. А затем как ни в чем не бывало выдавал ей задания, связанные с работой в службе безопасности, и в его спокойных мудрых глазах не читалось и тени эмоций относительного того, что происходило несколько минут назад. В этом был он весь. Ее это устраивало.
В то же время Фирзен было невероятно стыдно перед Сионной, которая вместо одной потери получила сразу две. Много раз она пыталась заставить себя поговорить с подругой, но каждый раз было слишком стыдно даже приближаться к ней. Сиюминутная прихоть обернулась прекращением их дружбы. Фирзен просто не представляла, как общаться дальше, не рассказывая о случившемся, но и как рассказать, – тоже не знала. «Знаешь, Си, каждый справляется с горечью потери как может. Например, ты зашиваешься на тренировках в двадцать раз сильнее обычного. Ну а я трахаюсь с твоим папой, что тут такого». Стыд и глухое отвращение к себе сделали это невозможным.
Поэтому почти целый год из двух Вэлей Фирзен выбирала капитана. Когда же она нашла в себе силы это прекратить, он как будто ничего и не заметил; словно под тяжестью насущных дел ему не стоило особого труда забыть обо всем, что столько раз происходило на этом несчастном столе. Впрочем, от него она и не ожидала привязанности.
И, конечно же, он не ревновал бы ее к Сириусу.
– И все же я не понимаю… – попыталась Фирзен, продолжая красноречиво постукивать подушечками пальцев по столешнице, – беззвучно, но глаза капитана были прикованы к ее руке. – Зачем Четвертой расставаться с настолько компетентным специалистом? Всегда можно подвинуть сроки, передоговориться, поискать варианты. Он не обязан уходить в эту стыковку. Это будет бессмысленная потеря.
– Он стал тебе дорог.
Короткая фраза хлестнула ее по ушам, и на капитанском мостике повисла напряженная тишина. На лице Фирзен расплылась улыбка, обозначившая ямочки и острые скулы. Мама всегда говорила, что ей не стоит так улыбаться, если она хочет казаться милой, потому что иначе как «хищной» эту улыбку назвать было нельзя.
– Ну, я же не холодный камень, – заметила Фирзен, не сводя с капитана глаз.
– Кем бы ты ни была, – выражение лица Вильгельма Вэля ничуть не поменялось, – я здесь не для того, чтобы держать тебя в курсе наших дел с Седьмой, девочка.
– Да. – Она наконец набралась смелости, это было куда проще с застывшей на лице хищной улыбкой. – Но и я здесь не для того, чтобы безропотно позволять держать меня в неведении! Мы с вами договаривались: я поддерживаю ваши планы и не задаю лишних вопросов, вы не скрываете от меня то, что я должна знать.
– Фирзен, ты забываешься.
– Капитан. Я несколько месяцев следила за тем, чтобы этот маргинал не выдал себя раньше времени и Сионна не получила на руки доказательств его незаконных действий, с которыми могла бы раздуть скандал. Я бесчисленное количество раз корректировала и удаляла данные системы безопасности, рискуя быть пойманной, – и вы бы не вытаскивали меня, оступись я хоть на полшага. Я обманывала Айроуз, чтобы ваши планы не сорвались. Черт, сэр… Все эти два года я делала все, что от меня зависело, и даже больше. А теперь… вы говорите, что я забываюсь?
– Если тебе правда дорог Сириус Лэр, – в светло-голубых глазах капитана сверкнула холодная сталь, твердо обозначились уголки губ. – Я бы советовал тебе не тратить времени впустую и попрощаться с ним как следует.
Девушка подняла брови, услышав в голосе Вэля неприкрытую насмешку. Раньше он никогда не позволял себе эмоций, которые могли быть сочтены слишком личными в четкой иерархии Четвертой. Фирзен этого не ожидала.
О. Значит, вы по мне все-таки соскучились, капитан.
Конечно, она не посмела бы сказать это прямо. Если намеки исподтишка – это часть игры, в которую она вступила с этим человеком, значит, так тому и быть.
– Ладно, – сказала Фирзен, чувствуя, как внутри все пылает; отчаяние и гнев переполняли ее, готовые выплеснуться наружу. – Вы правы, капитан. Тогда мне действительно стоит пойти и попрощаться с Сириусом как следует… Даже несколько раз.
А теперь, после добросовестного осуществления своих грандиозных планов, Фирзен не знала, куда ей деваться. Она изначально понимала, что Сириус обречен. Она и не догадывалась, насколько эта информация по-другому будет восприниматься, когда она побывает по другую сторону пока незримых, необъявленных баррикад.
Она призвала всю свою критичность, чтобы отыскать в Сириусе все, даже самые незаметные на первый взгляд недостатки. Они должны заставить Фирзен почти поверить, что ей несложно будет его забыть, такого странноватого и неприспособленного к жизни.
– Иногда меня бесит твой идеализм, – в один из вечеров сказала она, когда внутри впервые зазвучали тревожные звоночки: он тебе нравится, Фирзен Штайль. Уходи, пока не стало слишком поздно. Уходи, пока не стало слишком больно.
Сириус поднял голову от своих записей. В его глазах читалась легкая озадаченность.
– Перфекционизм. Идеализм – это направление в классической философии, противоположное материализму, ставящее в основу всего сущего идею, дух, сознание… – И, вернувшись к блокнотику, он продолжил зарисовку схемы какого-то очередного устройства для рейнджеров. Фирзен разобрал смех, заглушивший все глупые звоночки внутри.
Он был чертовски не похож на всех ее предыдущих парней – ну, хотя бы потому, что не был тупым качком. А еще ни у кого из ее предыдущих парней не было такого доброго сердца и такого живого интеллекта. Пусть эту доброту постоянно нужно было направлять, а интеллект местами усмирять, Фирзен знала, что это сочетание встречается не так часто.
В последнее утро, когда Сириус мог проснуться в ее каюте, он собрался с поразительной скоростью, бросил скомканное «Может, еще увидимся» и выскочил за дверь, оставив Фирзен разочарованно сидеть на краю кровати, не понимая, как она могла быть настолько глупой. Это длилось не более десяти секунд, потому что так же неожиданно он зашел обратно, быстрым шагом прошествовал к поднявшейся с недоумением («Что-то оставил?») Фирзен и заключил ее в объятия.
– Мне будет не хватать тебя, – с несвойственной нежностью прошептал он, уткнувшись носом в ее макушку. Фирзен крепко прижалась к его груди, чувствуя, как бьется его сердце, одновременно радуясь, что он вернулся ради прощания, и ощущая себя совершенно разбитой из-за этого же. Нелепо выбежавшего за дверь Сириуса, озабоченного только новыми разработками и спасением дражайшей Сионночки, было бы отпустить проще. Теперь же он, сам того не ведая, сделал это невозможным.