— Ну, теперь… — вот и все, что он выдавил.
Великолепный дикарь ушел, и мы снова остались одни, на поляне стало так тихо, что можно было расслышать комариный писк. Но я не позволил себе позабыть о делах. Ремонт корабля — это большое, важное, первоочередное дело.
Я взял старика за руку и потянул его к основанию ракеты.
— Нам нужно работать быстро! — предупредил я. — Если он возвратится со своим племенем, то они скорее всего решат, что мы его ранили.
— С чего бы дикарям искать виноватых? — усомнился старик. — Кажется, большинство дикарей просто вымещают свой гнев на первом же встреченном незнакомце, неважно, виноват он или нет.
— Это в конечном счете становится чем-то вроде примитивного правосудия, — заверил я. — В какой-то момент большинство из нас в чем-то виновно. Если они становятся неосторожными, то вполне заслуживают того, что получают.
Повреждения оказались не слишком сильными.
— Работы на час, если мы хорошенько все продумаем! — сказал я. — Может, я и паникер, но думаю, нам стоит немного поторопиться.
— Как скажешь, сынок! — усмехнулся старик, снимая свой жилет.
Это было его лучшее качество. Он мог болтать часами, но когда работа выглядела по-настоящему серьезной, он становился надежным и крепким, как гранит.
Мы закончили ремонт ровно через двадцать восемь минут и уже возвращались к вакуумному шлюзу, когда старик схватил меня за руку.
— Смотрите!
На краю поляны в красноватом солнечном свете стояли инопланетные звери. Они появились из подлеска в полной тишине и выбрались из тени так внезапно, что это напоминало какой-то фокус.
Я никогда в жизни не встречал настолько отталкивающих существ. Впервые за долгие годы я испугался, но я просто не мог связать их внешность с какими-то конкретными страхами, не мог точно объяснить, почему кровь в моих жилах застыла от их вида.
Существа ходили прямо и смутно напоминали ящериц, но у них была тонкая кожа, и это заставило меня усомниться в том, кто они — на самом деле. Недозрелые! Это странно и необычно, но их дряблая кожа была розоватой, тонкой, припухлой — казалось, она скрывает что-то бесформенное и чудовищное.
Существа, должно быть, были наделены каким-то интеллектом, поскольку они носили фантастические предметы одежды и металлическое оружие. Но впечатление недозрелости не исчезало. Знакома ли вам дрожь при виде чего-то мягкого, розового и пятнистого — какого-то головастика с ручками-зародышами, шумно пускающего пузыри на краю застойного бассейна. Эти существа обитали на суше, они почти не уступали нам размерами. Но ощущение недозрелости не исчезало.
Зверей было только двое, и они, казалось, обсуждали нас. Они издавали резкие, отвратительные звуки, которые старику показались разумной речью. Через десять секунд он позабыл о своем удивлении и отвращении и взялся за лингвоанализатор; его глаза сияли, когда он шел по поляне к неведомым существам.
Я попытался предупредить его, но он остался глух ко всем предостережениям. Он махнул мне в ответ, в его глазах отразилась самоуверенность ученого, поставившего перед собой высокую цель. Поляна внезапно показалась холодной и пустынной. Мы остались наедине со странными животными, с опасными животными, в тысяче световых лет от зеленых лужаек и смеха детей, от дымящих каминов, от огромных библиотек и верных друзей.
Одна часть моего разума напоминала об опасности, но другая возвращалась в небольшой провинциальный городок, где я бродил, взяв под руку самую симпатичную мисс, о какой только мечтал разведчик, странствующий среди звезд; я жил воспоминаниями об этом дне.
Старик подошел на двадцать футов к одному из зверей, и тут их металлическое оружие выстрелило. Это было зверское нападение, столь же неожиданное, сколь и бессмысленное. Он не сделал ни единого угрожающего жеста. Он просто пересекал поляну, сжимая научный инструмент, его огромные голубые глаза широко раскрылись; их взгляд свидетельствовал только о доброте и невинности.
Охваченный ужасом, я видел, что он отшатнулся и упал на колени. На мгновение в его глазах отразилось всепоглощающее сомнение. Потом он вздрогнул и крикнул мне.
— Не дай им снова выстрелить! Берегись…
Я мог быстро разозлиться.
Я бросился на зверей, охваченный слепой яростью, не думая о том, что в лицо мне могут выстрелить. Я раздавил бы ногой ядовитую змею, которая ужалит без предупреждения, и я нисколько не сомневался, что могу поступить точно так же с существом, достаточно разумным, чтобы изготовить металлическое оружие.
Когда они увидели, что я бросился на них, то опустили оружие и направились в лес. Я мчался прямо за ними, не обращая внимания на сплетающиеся растения и колючие кусты, которые били меня по бокам.
Я настиг одного из зверей в ста футах от поляны. У меня возникло странное ощущение, когда я приближался к нему. Я раздвинул руки. Попытается ли оно сопротивляться? Глаза, которые смотрели на меня, явно выражали какие-то мысли. Конечно, существо испугалось: оно судорожно вздрагивало и отступало от меня, как будто не могло смириться с моим приближением и не хотело признать, что у него не осталось ни единого шанса.
Растительность позади зверя оказалось такой густой, что и существо вдвое большего размера не смогло бы сквозь нее прорваться. Тварь все еще отступало, когда мои руки коснулись ее и сжали — крепко, сильно, жестоко.
Был ли у него спинной хребет, который я мог переломить, легкие, которые можно было бы сдавить? Я ни в чем не был уверен. Я только знал, что собирался забрать жизнь у существа, плоть которого была холодной и влажной, как плоть птицы-мусорщика. Одно прикосновение к такому созданию вызывало у меня боль. Издав омерзительный крик, существо пару раз ударило меня головой и, готов поклясться, зашипело. Но я, возможно, ошибся.
Внезапно гнев оставил меня.
Что проку, подумал я. Пусть уползет в свое логово, пусть проживет свою ненавистную жизнь в густых джунглях, как скорпионы или ящерицы с зелеными и красными ядовитыми мешочками на горле.
Проблема в том, что такие ящерицы бывают красивыми. Это существо было столь же уродливо, как слепой слизняк. То, что у него были глаза, оно носило одежду и обладало чем-то вроде разума — не делало зверя менее уродливым.
Я чувствовал отвращение. Ненавидеть зверя, которого создала таким природа, так же глупо, как ненавидеть червя, прогрызшего яблока или покрытый пиявками камень на краю водоема.
Я разжал руки и позволил отвратительному животному выскользнуть.
У животных, которые развили интеллект, не утратив инстинктов джунглей, была длинная и неприятная история. Я сталкивался с такими животными прежде, я видел их куда больше, чем мне хотелось бы, но никогда они не достигали такой стадии развития. Я вспомнил раскалывающих камни птиц Спагуна, с их грубым кремневым оружием и тщательно продуманным похоронным обрядом, и огненных ящериц Галмара, получивших такое название не потому, что они могли проходить через огонь как саламандры, а потому, что они освоили использование огня и научились ковать железные стрелы.
Животные, чешуйчатые, кожистые, теплокровные, в одной весовой категории с человеком.
Это существо действительно по весу почти не отличалось от людей, но я был вполне уверен, что жизнь его так же коротка, как жизнь сорняков в наших пригородных садах, сорняков, которые зацветают в конце осени и умирают при первом прикосновении мороза. Это означало, что зверь никогда не сможет ничему научиться. Естественный отбор в конечном счете закончил мое дело.
— Можешь поблагодарить Великую Природу за свое счастье, мистер Скорпионьи Глаза, — сказал я.
Зверь, казалось, понял, что ему предоставили отсрочку, поскольку он начал снова подвывать, а потом внезапно помчался по траве прочь от меня.
Подавив отвращение, я развернулся и с трудом двинулся обратно к кораблю.
— Ты должен мне позволить проиграть запись, сынок! — сказал старик несколько часов спустя. — Говорю тебе, я сейчас в порядке. Все хорошо. Это была только поверхностная рана. Ну и что, если я потерял немного крови?
Мы были почти в открытом космосе, в пяти миллиардах миль от звезды класса G, которая согревала, словно объеденный червями маленький зеленый орех, тот мир, который я надеялся больше никогда не видеть. Объеденный червями — именно так; ведь на планете обитали те существа.
Я думал о дикаре, о том, как он прямо и гордо стоял в лучах солнечного света, настаивая на своем вопреки боли и страданиям. Большая, пульсирующая рана в боку — и все-таки он сумел собраться с силами и бросить нам вызов.
Что ж — когда-нибудь этот небольшой зеленый мир будет принадлежать великолепному дикарю, в глазах которого горит свет разума. И на его ногах больше не будет цепей. Он найдет свою дорогу к звездам!
Выходит, старик хотел проиграть запись, сделанную на рекордере, верно? Он не смог получить лингвистический анализ речи великолепного дикаря. Все, что у него было — это мерзкое бульканье, которое издавали существа, пытавшиеся его убить.
Зачем он хотел и дальше мучить себя?
Я не имел морального права выступать против него. Он был одаренным ученым, наделенным чудесным, почти детским любопытством, и если он чувствовал себя достаточно сильным, чтобы прослушать запись, представляющую научный интерес — мне не следовало вмешиваться.
— Вперед! — проворчал я. — Кто вас останавливает?
Казалось, он немного смутился, когда включил записывающее устройство.
— Ммм… Ты проделал прекрасную работу, перевязав мне руку, сынок, — сказал он. — Не думай, что я тебе не благодарен за то, что ты сделал.
— Давайте, слушайте дальше! — сказал я. — Если вас это забавляет — проиграйте хоть двадцать раз. Можете встать и потанцевать под эти звуки.
— Не забывай — они были разумными животными. Их речь можно перевести. Мы получим что-то большее, чем та тарабарщина, которую мы услышали.
— Конечно, получим, — сказал я. — Бесконечные ругательства, вероятнее всего.
Он схватил меня за руку.