ло бы нас назад в наше прошлое на Земле. Мы просто оказались {бы} в подвешенном состоянии где-то у предела континуума, или, если тебе угодно, вне звездной Вселенной.
— К чему ты клонишь, Ральф?
— Вот к чему. Я верю, что Моррисон выражался образно, когда говорил о путешествии со скоростью света. Я верю, что мы находимся в подвешенном состоянии, если вести речь о физической Вселенной, но движемся в пяти-, а возможно, и в шестимерном времени; этот маршрут охватывает практически всё.
— Я думаю, мы слишком увлеклись. Думаю, в нашей ситуации важны все временные модели, возникшие в физической вселенной в результате движения в космосе, и вдобавок множество других моделей.
— Я думаю, мы внутри Вселенной и за ее пределами, и мы вернулись во вчера и направляемся в завтра. Я думаю, мы находимся в перевернутом мире шиворот-навыворот, где может случиться что угодно.
— Ральф!
— Да, я был в двух местах одновременно, и я поднялся по лестнице, которая появляется и исчезает, и посмотрел на меняющиеся звезды. И хотя Нед вернулся в прошлое, это прошлое — ненормальное во многих отношениях. В первую очередь, оно развивается в направлении будущего, а такого развития не произошло бы, если бы удалялись от этой реальности в одном определенном направлении. С другой стороны, что-то изменило молекулярный состав воды за бортом лодки, и я увидел нечто, похожее на птеродактиля, вылетающее из тропического леса. С третьей стороны: хотя я могу вернуться обратно туда, где сейчас находится Нед, я не могу стать моложе, когда двигаюсь назад, и помню то, что он забыл. С четвертой — мы можем разговаривать друг с другом сквозь время, а если тебе известно хоть что-то об акустике, то мне не нужно объяснять, что в обычных обстоятельствах такое невозможно. С пятой — существо, которое только что пришло извне, расслоилось, когда я схватил его, и нельзя…
Темпл отпрянул в сторону, едва сдержав крик. К нему сквозь темноту приближалось другое существо, слабо светящееся — оно напоминало огромную вошь.
— Хотели бы вы обрести двадцать пальцев место десяти? — спросил Темпл. — Хотели бы вы обернуться и увидеть себя — вчера?
— Хм… — пробормотал старик, поглаживая тонкую бороду. — Что ты говоришь, мальчик?
— Дедуля, я не юноша. Мне будет сорок четыре в середине лета. Но я был мальчишкой, зеленым парнем двадцати двух лет, когда получил этот шрам.
Пока я говорил, Темпл протянул свою руку и раскрыл ладонь, покрытую багровыми складками.
— Да, я и сам когда-то был молод, сынок, — сказал старик, и в его взгляде отобразилось благородство, которого не было там минуту назад.
Темпл поднял удочку и наклонился вперед. Он видел, как плавают рыбы. Другие рыбаки то и дело вытаскивали их, но у него не клевало уже несколько часов.
Синеватый свет, казалось, окутал его, когда он смотрел в глаза старику.
— На той планете слишком много жизни, дедушка. — сказал он. — Она заполнила пустоты и открытые места и скопилась в море.
Старик кивнул, его мутный взгляд устремился на оранжево-красный поплавок, качавшийся на волнах.
— Третья планета от солнца, говоришь, в системе из девяти планет?
— Все верно, дедуля. Девять планет — одна очень маленькая, четыре немного больше или немного меньше, три почти огромные, и одна больше всех остальных вместе взятых. Одна из тех огромных был окружена широкими плоскими кольцами — двумя светящимися и одним дымным, разделенными темными полосами.
— Была похожая планета в системе Ругол, — сказал старик.
— Я знаю. Но эта система располагалась близко к центру известной вселенной и имела вполне обычное солнце. Плотность, размер и излучение вполне обычные.
— Хм-м-м.
— Но третья планета была необычной, дедушка. Она в некоторых отношениях была примечательнее планеты с кольцами. Это было, как, хотя — ну, знаете, что происходит, когда вы чрезмерно удобряете садовый участок?
Старик кивнул.
— Я всегда любил цветы, — сказал он. — Мы думаем, что знаем, что такое паразиты, но — это не так. Мы совсем ничего не знаем. У нас в Камизе есть несколько растений, которые высасывают соки из других растений, несколько животных, которые охотятся на других животных. Но на другой планете — тьфу! — Он наклонился и сплюнул в воду.
— На той планете слишком много жизни, дедуля, но здесь есть и многое другое. Мужество, которое остается даже тогда, когда уже нет для него причин; человеческая мысль, которая переживает мозг, породивший ее.
Темпл обвел внимательным взглядом горизонт, его пальцы сжали легкую удочку.
— Дедуля, я думаю, нам нужно принять теорию о том, что жизнь развивается параллельно — во всей Вселенной Звезд, — сказал он. — До изобретения машин времени-пространства мы думали, что наше солнце с пятью планетами — это звездная аномалия, но сейчас мы знаем, что существуют и другие планетные системы, разбросанные по всему пространству; существуют другие удивительные миры, в которых есть жизнь. Синяя звезда, которая согревает Камиз, это не просто жизнедатель. У гигантских красных звезд на грани пространства тоже есть свои Камизы, свои неприветливые внешние планеты, и есть звезды размерами не больше планет, с такими маленькими спутниками, что…
— Через пятнадцать минут мне надо сматывать удочки, — прервал старик. — Дочь злится, когда я опаздываю к ужину.
— Что ж, мы погрузились в этот континуум и всерьез взялись за нелегкое дело; мы двигались то назад, то вперед. Остается только пожелать, чтобы машины времени-пространства никогда не изобрели, — сказал Темпл. — Мы вышли на мрачные, холодные равнины континента, похожего по форме на раздувшийся вопросительный знак. Мы сразу установили электростатические геодезические приборы и в общих чертах определили особенности этого мира — все появилось на наших экранах.
Чуть к юго-востоку от нас была длинная, прямая река, впадающая в неглубокий залив, а немного к северо-западу располагались пять больших озер, которые выглядели на экране, как колбасы, нанизанные на проволоку.
Но, конечно же, маленькие холодные внутренние планеты во всей Вселенной примерно одинаковы, и вообще рельеф не сильно отличается от…. В общем, такой же.
Он пожал плечами и махнул рукой в сторону фермерских земель, простиравшихся у него за спиной.
— Сколько человек с тобой было? — спросил старик.
— Нас было пятнадцать, дедушка. Мы отправились в экспедицию; в ней участвовали представители всех естественных наук.
— Межзвездные исследования, да?
— Верно, дедушка. Теперь исследовательская служба обходится без меня уже тринадцать лет, но в те дни я был подающим надежды юнцом и знал о теории поля больше своего начальника.
— Когда-то я был монополистом на рынке, — сказал старик. — А теперь они даже не вспоминают меня, когда встречают на улице.
— Исследовательская служба помнит меня, — ответил Темпл. — Но я унаследовал пятьдесят тысяч несколько лет назад и решил стать джентльменом на покое. После кризиса я решил вернуться, но — черт! — шесть тысяч молодых выскочек выстроились впереди меня.
— Если все тщательно планировать, то человек может прожить на очень небольшую сумму, — заметил его собеседник.
Темпл кивнул:
— Я научился экономить. Но вернемся к маленькой внутренней планете. Там все было покрыто илом, в котором зарождалась жизнь. Эта субстанция напоминала желе и принимала различные формы…
— Ты мог бы описать это покороче, сынок? Моя дочь очень беспокоится, когда я опаздываю на…
— Ну, представь буфет, наполненный старинными безделушками. Буфет — это скелет какого-то животного, умершего сто тысяч лет. Безделушка — это здание, построенное из октаэдров, икосаэдра, додекаэдра и так далее. Мы даже обнаружили несколько усеченных кубов. На всякий случай поясню, что усеченный куб — тридца-тивосьмигранник, в каждом углу которого четыре треугольника и один квадрат. Шесть граней относятся собственно к кубу, восемь — к коаксиальному октаэдру, а оставшиеся двадцать четыре — неправильной геометрической формы.
— Ой, сынок. Я никогда специально не изучал математику.
— Вот что я хочу сказать, дедуля — эта илистая, примитивная жизнь, казалось бы, должна существовать по законам кристаллизации. Мы нашли кристаллографические оси координат, когда изучали материал, но, конечно, более сложные многогранники могли сбить с толку любого специалиста. Сложный пример кристаллического нароста — это ромбоэндрический скаленоэдр.
— Его-то я и буду есть сегодня на ужин, парень, если ты не остановишься.
— Итак, я убежден, что материал был жив в протоплазматическом смысле; там обнаружилась похожая на гантель форма жизни, которая бродила, как корненожка, а также длинные ленты из слизи, которые перемещались по многогранникам, перетекая в разные стороны. Большинство многогранников, казалось, были объедены, и, конечно, они растворялись, возвращаясь обратно в слизистое состояние. Если бы не ваша дочь, я мог бы рассуждать об этом часами — очень уж странная форма жизни появилась. Это жизнь, которая поддерживала себя, пожирая более сложные формы, если вы понимаете, что я имею в виду.
— Ты имеешь в виду, что она перестраивалась в нечто сложное, потом ей надоедало, что ее заживо едят, и она растворялась обратно в слизь.
— Примерно так, — сказал Темпл.
— Но, сынок, почему ее съедали не до конца?
Темпл пожал плечами.
— Возможно, эта форма воспроизводилась за счет поглощения солнечной радиации, — сказал он. — Любая догадка так же хороша, как моя.
— Ты говорил, сынок…
— Итак, когда мы наткнулись на огромный сморщенный цилиндр, то подумали сначала, что это просто скелет одного из древних позвоночных, которые когда-то бродили по планете — просто еще один буфет с редкостями. Джоан была уверена в этом, она начала соскабливать палкой желеобразное покрытие, и…
— Джоан? — переспросил старик.
— Она была нашим геологом. Глупое маленькое создание. Сладкая маленькая блондинка.
— Когда мне было двадцать лет, — сказал старик, — мне нравились блондинки, брюнетки и шатенки. Но разве она могла бы попасть в экспедиционную службу, если бы не была достаточно сообразительной?