Ратсо выводит нас из битком набитых рядов в угол зала, оттуда – мимо темного входа в метро, куда-то вниз по большому пандусу.
Под залом ожидания – еще один этаж. Сводчатые потолки, темный кирпич, рай для клаустрофобии. Дневного света нет вообще, зато горят разношерстные светильники: дежурное освещение, настольные лампы без плафонов, старые галогеновые торшеры, подвесные лампочки; валяющиеся на полу вверх тормашками люстры. Свет и тени со всех сторон, мы как будто в ночном клубе из паршивого рэперского видеоклипа. Вдалеке мигают проблесковые маячки.
Сходство с клубом усиливают бары и рестораны – если можно их так назвать.
Заведения тянутся вдоль стен, каждые шагов тридцать их оформление меняется. Кальянный бар; какой-то «Ашрам “Галактика”» со странным интерьером; розовая забегаловка; а-ля паб «Конец света» с вывеской от руки. Есть даже гей-бар – судя по сплошным мальчикам внутри; называется «Regrette Rien»[6]. Что бы это значило? Питер порывается зайти, но Джефферсон не пускает. Они ведут странный разговор, как в «Звездных войнах».
Питер. Подлетаю.
Джефферсон. Не отклоняйся от цели.
Питер. Они появились сзади.
Я. Вы вообще о чем?
Питер. А, ерунда, крошка.
Раздается рев толпы. Среди криков слышно, как кто-то подвывает – на человека не похоже.
Я. Это что?
Ратсо. А это и есть моя идея.
Он ныряет в море спин и целеустремленно проталкивается вперед.
Не знаю, что там такое, но звуки оно издает кошмарные. Люди злобно вопят, кого-то травят. Доносятся глухие удары, скулеж, яростная музыка.
Я. Мне тут не нравится.
Джефферсон. Опять двадцать пять.
Он сигает в толпу следом за Ратсо.
Джефферсон
Кидаюсь за Ратсо в давку. Воздух от шума вязкий, густая похлебка из гомона, криков и ворчания; кирпичные своды превращают ее в приливы, отливы и водовороты.
Взгляды всех прикованы к яркому пятну в центре толпы. Пробираюсь ближе и наконец что-то различаю. В сизой дизельной дымке стоит большая круглая платформа, на нее направлены мощные лампы.
Стремительное движение, громкий удар, – и тут мне загораживают обзор. Протискиваюсь вперед.
На платформе стройный парень в хоккейной маске, защитных нагрудниках и наплечниках для игры в футбол. Белый пластик измазан кровью, набивка порвана. Он, тяжело дыша, наклонился вперед и смотрит на своего противника.
Немецкая овчарка. Вымотанная; пасть в крови, капает слюна. Вокруг в разных позах застыли мертвые псы. На многих, в том числе и на овчарке, старые потрепанные ошейники.
– Пять минут! – раздается сбоку от ринга голос юноши в поношенном смокинге.
Люди в толпе вопят: одни одобрительно, другие раздраженно.
– Тотализатор, – с улыбкой поясняет Ратсо. – Кто-то проиграл.
Паренек в хоккейной маске выпрямляется и поднимает деревянную бейсбольную биту. Не сводит глаз с собаки.
– Прикончи его! Сколько можно тут торчать! – кричит девушка рядом со мной.
– У-бей! У-бей! – подхватывает толпа.
Пес сжался в углу, нерешительно мнется. Чей-то бывший домашний любимец; брови подергиваются в немом вопросе.
Миг – и перед нами волк. Скалит желтые клыки, обнажая черные десны, и злобно кидается на парня с битой.
Зверь движется быстро, но парень наготове. Дубинка опускается на спину овчарки, пес валится на пол. Под счет толпы бита молотит снова и снова. Собака перестает дергаться.
Наконец парень стаскивает маску – и оказывается девчонкой. Лет шестнадцать, веснушчатое лицо светится облегчением и торжеством.
– Боже, – выдыхаю я.
– Бог тут ни при чем, – заявляет Питер. Оказывается, он рядом.
Толпа потихоньку рассасывается, деньги переходят из рук в руки. Обслуга в целлофановых фартуках льет на пол воду, трет его тряпками, присыпает песком.
– До следующего боя десять минут, – говорит Ратсо.
– Я на собачьих убийц не ставлю, – отвечает Питер.
– А собак уже не будет. Теперь человек на человека. – Ратсо сияет.
– Эй! – Я так крепко сжимаю его плечо, что у меня сводит пальцы.
– Ты чего? – удивляется Ратсо.
Мы стоим у прилавка, когда-то служившего раздаточной линией в столовой.
– На убийц людей мы тоже ставить не будем.
– Да успокойся ты! Никто никого не убивает. – Ратсо трет плечо. – Поединок кончается нокаутом или сдачей. Блин, вы что думаете, кругом одни психи?
– А разве нет? Нам на них везет, – говорю я.
– Не, гладиаторам на Базаре не место. Здесь все строго, по правилам маркиза Квинсбери, как в боксе. Ну, почти.
– А, так это смешанные бои? – В глазах Пифии загорается хищный огонек. – И сколько можно заработать?
– Как повезет. – Ратсо смотрит на маркерную доску.
– А меня запишешь? – спрашивает Пифия.
– Куда запишу?
– На бой. Сколько платят за участие?
– По-разному. Бойцы получают долю. Это гораздо больше, чем просто выигрыш на ставках.
– Разузнай, – не унимается Пифия. – Хочу драться.
– Ты? – Ратсо не верит своим ушам. – Слушай, без обид, но…
– Действуй, – вмешиваюсь я.
Ратсо как ветром сдуло.
– Ты что надумала? – поворачивается к Пифии Донна.
– Попробую раздобыть нам денег.
– Ага, и заодно погибнуть.
– Не погибну.
– Не погибнешь, потому что не будешь драться, – заявляет Донна. – Дурдом какой-то.
– Да ладно тебе. Ратсо же сказал. Маркиз Квинс и все такое. Деньги нам нужны? Нужны. Есть другие предложения?
Возвращается Ратсо.
– Нашел место в командном поединке.
– Как это? – не понимаю я.
– Реслинг смотрел? В команде два человека. Когда один устает, передает ход второму. Проигрывает та команда, которая сдастся первой. Победители получают десять процентов банка. Минимум пятьсот баксов. Плюс можно делать ставки на себя. Дело верное, все наверняка поставят против вас.
Логично. Миниатюрную Пифию, всю в подпалинах после взрыва пикапа, вряд ли воспримут всерьез.
– Я с тобой, – говорит Питер.
– Еще чего, – возражаю я. – У тебя и так пол-уха не хватает. Пойду я. – Поворачиваюсь к Ратсо: – Запиши нас.
Через десять минут я старательно отвожу глаза от ринга – там в поединке один на один жестоко кого-то избивают. Сердце бьется в два раза быстрее обычного, плечи напряжены.
– Ты когда-нибудь дрался? – интересуется Питер. – Голыми руками? Вот так, по-настоящему?
– М-м, без меча – ни разу.
– Ничего, справишься. – Пифия серьезно смотрит мне в глаза.
Забавно получать инструкции перед боем от дюймовочки. Хотя ничего удивительного, я хорошо помню, как эта дюймовочка скрутила меня в начале нашей поездки.
– Попробую победить быстро, – говорит Пифия. – Тогда тебе даже участвовать не придется.
– Угу.
– Сними рубашку, – советует Питер. – А то будешь, как этот бедолага.
На ринге один парень задрал на голову второму его же рубашку, опутал ею руки и теперь вовсю колотит обездвиженного слепого противника.
– Джефф, не ходи, – просит Донна.
– Не подсказывай, пожалуйста, – отвечаю я. – А то возьму и послушаюсь.
Ратсо сует мне пластмассовую баночку с вазелином. Зачем?
– Намажь щеки и подбородок, – поясняет Пифия. – Защитит от рассечений.
Ладно, намажу. Спокойно, Джефф, спокойно. Да уж, одно дело убить врага в припадке ярости, когда нет выхода. И совсем другое – хладнокровно отдубасить кого-то кулаками. Я раньше изредка боксировал с Вашингом, тот учил меня «стоять за себя». Но там была уверенность, что брат вовремя остановится. Он бил скорее для виду, по-дружески.
Вашинг пошел бы сейчас на бой не задумываясь. И победил бы.
Вашинг умер.
Стаскиваю рубашку. Как ни странно, даже в таком состоянии успеваю подумать, какое впечатление произведу на Донну своим голым торсом. Вслед за Пифией мажу вазелином щеки, брови, подбородок.
Ратсо приносит перчатки; на костяшках у них защита, кончики пальцев открыты. Пифия примеряет обе пары – велики. Одну протягивает мне.
– Надевай. А то пальцы поломаешь.
Киваю.
– Следи, чтоб не заехали по ногам, – продолжает она. – Знатоки джиу-джитсу попробуют тебя свалить. А ты пихайся, бей и не падай.
– Не падать. Прекрасный совет, – бурчу я.
Бой один на один заканчивается раньше, чем хотелось бы; я не успеваю толком успокоиться. Оба противника лежат на полу. Тот, который сверху, лупит по лицу того, который снизу, пока последний не затихает. Рефери останавливает поединок, толпа радостно улюлюкает. Снова возбужденный шелест банкнот. Проигравшего уносят, а победитель проделывает ритуал, который наверняка видел когда-то по телевизору. Машет несуществующим камерам, целует свой кулак и тычет пальцем в небо. Только вместо неба – кирпичный свод.
Триумфатор принимает поздравления от друзей, а к нам уже спешит рефери.
– Вы откуда? – спрашивает.
– Вашингтон-сквер-парк, – машинально отвечаю я.
Рефери кивает и возвращается к рингу.
Пифия сжимает мне плечо.
– В бою пригибай голову пониже и прикрывайся руками, – напутствует она. – Готов?
Я киваю.
– А ты?
– Ты ж меня знаешь!
– Вперед. – Ратсо, придерживая нас за локти, проталкивается к рингу.
Мы с Пифией следом за ним подныриваем под цепи, заменяющие канаты.
– Пойду сделаю ставку, – говорит Ратсо. – Давай деньги.
А если он с ними сбежит? Молча протягиваю ему рулон банкнот.
– Нам не выгодно, чтобы ставили на вас, – шепчет Ратсо. – Так что прикинься слабаком.
– Ладно. – Это я запросто.
На ринге появляются соперники: рыжеволосый поджарый парень лет шестнадцати и бритоголовое создание с длинным шрамом на подбородке. Они насмешливо оглядывают Пифию.
Даже если ей так же страшно, как мне, этого незаметно. Она отвечает им свирепым взглядом.
Рефери подносит ко рту рупор.
– Дамы и господа! – рявкает он. – Дети всех возрастов! «Централ-энтертейнмент» с гордостью представляет парный поединок на выбывание между «Клинтонскими когтями» и «Чародеями с Вашингтон-сквер»!