Поведением это лори. Правда, с некоторыми чертами индивидуальности. Большую часть жизни ангвантибо проводит вниз головой, повиснув на ветке на одной или двух задних лапах. Даже ест в этой позиции и спит иногда. Во время сна лапы его коченеют, их температура значительно понижается. а чувствительность падает. Окоченевшие лапки кололи иголками, зверек не чувствовал уколов, не пробуждался.
Ходит, передвигается, ползает (как лучше сказать?) ангвантибо нередко спиной вниз, подобно ленивцу. И, проделывая все это, демонстрирует чисто акробатические трюки: шествуя по ветке спиной вниз, вдруг остановится, извернется, протиснет передние ноги и голову между задними и, опять перебирая руками, движется по тому же суку назад. Затем новый акробатический разворот — и вот уже зверек ползет обратно.
Потто похож на ангвантибо, но крупнее, хвост пять — десять сантиметров, мордочка покороче, а главное — вооружен колючками.
Это его экстраординарное вооружение (пожалуй, единственный в мире образец!): остистые, направленные вверх отростки последних шейных и двух первых грудных позвонков длинны и остры настолько, что пронзают насквозь кожу и торчат поверх нее острыми шипами (покрытыми сверху роговыми чехлами). Обороняясь, зверек пригибает голову к груди и пытается уколоть врага своими шейными иглами в глаза и нос. Но, увы, эффект от такой обороны незначителен: главный истребитель потто — виверра нандиния — умеет ловко обойти его, медлительного, с фланга или тыла.
Полагают, что первоначальное назначение шейных шипов потто — фиксировать его во время сна. А спит потто обычно, уцепившись всеми четырьмя лапами за сук и спрятав голову между ними. Тогда шипы на шее впиваются в кору и образуют крепкий упор о дерево.
Ангвантибо поселяются на верхних ветвях исполинских деревьев, которыми изобилуют тропики. Потто — на нижних. Лишь негромкое, почти кошачье мурлыканье и шипенье слышал Даррелл, наблюдая за ангвантибо. Но потто вопят громогласно. Дважды в году, как и лори, потто размножаются. Детеныша мать носит на брюхе, но как долго — неизвестно.
От других африканских лемуров галаго отличить легко: они не переползают, а прыгают по веткам несоразмерно большими трех-пятиметровыми скачками. По земле скачут, как кенгуру, на задних ногах. У галаго длинный хвост и большие уши. Засыпая (в гуще кустов, дуплах, гнездах птиц и белок), галаго сгибают свои уши, прижимая их концы к голове. Тончайшие уши в жару подсыхают, и галаго постоянно увлажняют их мочой. Шея у галаго подвижна, как у ленивца или совы; он способен повернуть голову на 180 градусов.
Галаго селятся не только в густых и сырых тропических лесах, как ангвантибо, потто, лори и многие другие лемуры. Напротив, предпочитают сухие перелески, саванны, кустарники в степи. Второе их имя — бушбэби — «кустарниковый бэби». «Бэби» — потому, что ночные вопли галаго созвучны с плачем капризного и крикливого младенца.
Нелегко увидеть галаго, призраками скачущих в ночи. Только глаза их желтыми опалами горят во мраке, и громкие звонкие крики будоражат лес. Кричат обычно в испуге. Все необычное их пугает: заметят змею или кошку на весьма безопасном расстоянии, сейчас же вся компания бушбэби вопит без удержу. Соседи тут же вторят им.
Самые крошечные галаго уместятся на ладони, самые большие — с кролика. Гигантский, или комба (почти черный, многие другие серебристо-серые), агрессивен, больно кусается и не скоро привыкает к людям. Толстохвостый тоже агрессивен и предпочитает жить в одиночестве.
Сенегальские галаго, напротив, любят сообщество, самцы, самки, детеныши часто спят вместе. По вечерам, проснувшись, уважительно чистят друг друга нижними резцами и языком. Эти и к людям привыкают легко, и очень привязчивы.
Саранча, другие насекомые, улитки, древесные лягушки, ящерицы, птицы, мыши — словом, все мелкое и живое, а также цветы, плоды, листья — пища галаго. Правда, галаго Аллена, самый превосходный в своей родне прыгун, кормится, по-видимому, в основном продуктами растительного происхождения, ест даже смолу акаций, но и насекомыми не брезгует.
Размножаются дважды в году. Детенышей один-два, редко три. Матери галаго оставляют детей в гнездах, когда сами уходят в ночь: прыгать с лишним весом на животе совсем не просто. Если случается переносить детеныша, то берут его обычно в зубы за загривок или за спину, реже малыш виснет на брюхе у матери. Кормят молоком недолго: от полутора до четырех месяцев (лори — больше года). Двухнедельный детеныш уже неплохо прыгает, месячный — ест сам. Четырехмесячный — вполне взрослый.
Сенегальский галаго первым в своей родне попался в ученые руки: в 1796 году. Поймали его в Сенегале, потому именем этой страны и назвали. Но позднее выяснилось, что обитают эти бушбэби по всей Африке (к югу от Сахары и к северу от Лимпопо), но в местах сухих — саваннах и степных кустарниках, избегая сырых тропических лесов, лесов Камеруна и Конго например. Даже в Эфиопии, Сомали и на Занзибаре живут «сенегальские» галаго.
«Роды длились только тридцать секунд. Голову детеныша уже можно было увидеть, однако мать вела себя так, будто родовой процесс ее нисколько не беспокоил. Она проделала еще несколько метровых скачков, уселась на стенной полке и стала вылизывать голову детеныша. Вскоре затем малыш появился на свет. Мать схватила его ртом и прыгнула к ящику с гнездом» (Курт Коллар).
Малыш весил 15 граммов, и от носа до корня хвоста было в нем 58 миллиметров. Шерстка на спинке редкая, а брюшко голое. Как только шум какой случался в помещении, где жила длиннохвостая мать со своим сосунком, входили ли незнакомые люди или приближались к гнезду другие взрослые галаго, она сейчас же хватала ртом свою голенькую драгоценность за спинку и скачками уносила на стенную полку, где родила младенца. Он при этом поджимал лапки, а хвостиком «обнимал» ее за шею. Через две недели был уже пушист и вместе с мамкой вылезал из гнезда. Через месяц скакал полуметровыми прыжками, но мать, не очень доверяя его умению передвигаться, часто хватала его и несла во рту.
«Любовь галаго к алкогольным напиткам впервые была обнаружена не нами… туземцы обычно ловят лемуров, ставя перебродивший сок кокосового ореха около деревьев, на которых живут эти твари. Когда под действием алкоголя они теряют способность лазать и бегать, поймать их бывает уже не трудно» (Франко Проспери).
Мадагаскарские лемуры
Странный остров Мадагаскар! В каких-то трехстах милях расположился он у юго-восточного бока Африки. Казалось бы, и животные, его населяющие, с этого «бока» и должны были перебраться на «Остров лемуров». Но нет. Фауна Мадагаскара прежде всего самобытна. Время словно остановилось здесь или, точнее, замедлило свое течение: в мадагаскарских лесах уцелели (или до недавнего времени жили) многие древние виды, исчезнувшие почти всюду. Эволюция, вначале одарившая их разными приобретениями, затем будто забыла о них, позволив сохранить им многие древние черты. Впечатление такое, что местные животные Мадагаскара (и ближайших островов — Коморских, Альдабра) развились из немногих родоначальных форм, общих на протяжении десятков миллионов лет с африканскими, азиатскими, даже европейскими и американскими. Но затем пути их эволюции разошлись.
На Мадагаскаре нет обезьян, копытных (кроме кистеухой свиньи, вымерших уже ныне бегемотов и одичавших быков), нет носорогов, слонов, хищников (кроме нескольких видов виверр), зайцеобразных, настоящих крыс и мышей, некоторых рептилий (например, агам и варанов), многих африканских птиц.
Зато есть местные, нигде больше не обитающие, как говорят — эндемики. Прежде всего (помимо хамелеонов, которых тут 35 видов!) это лемуры: две пятых всех мадагаскарских млекопитающих. Остальные, почти три пятых, — танреки. Золотые летучие мыши — один вид, представляющий особое семейство, — тоже только мадагаскарские. Итого пять эндемичных звериных семейств: три — полуобезьян, одно — танреков и одно — золотых летучих мышей. Четыре эндемичных семейства птиц, два подсемейства лягушек, одно питонов и два рода игуан, которые, как известно, обитают только в Южной Америке, кроме одного рода на островах Фиджи.
Сходство с фауной отдаленных континентов демонстрируют не только эти огромные ящерицы игуаны, но и лягушки, типичные для Индо-Малайской области, грызуны, родственные американским, танреки — «кузены» антильских щелезубов и, наконец, сами лемуры, которые кроме Африки встречаются еще в весьма удаленных южноазиатских странах.
Как мог собраться на Мадагаскаре такой зоологический коктейль?
Самое вероятное объяснение: когда-то все эти далекие ныне острова и материки соединяла суша. Этот предполагаемый гигантский континент, 150 миллионов лет назад совмещавший в себе Африку с Мадагаскаром, Южную Америку, Австралию, Южную Азию и возможно, Антарктиду, называют Гондваной или Гондванией. Он раскололся, образовав современные континенты и острова. Первой уплыла на юго-восток Австралия и но-видимому, Антарктида. Море стало наступать на ту область Гондваны, которая затоплена сейчас Индийским океаном. Но еще значительная часть континента соединяла Африку с Азией через острова Мадагаскар, Коморские, Амирантские, Мальдивские, Лаккадивские и прочие. Ее называют часто Лемурией, так как, возможно, этот материк послужил центром развития лемуров. И по сей день наибольшее число их видов сохранилось на Мадагаскаре, этом «трепещущем сердце» погибшей Гондваны. С Африкой Мадагаскар был соединен очень давно и, по-видимому, еще раз в ледниковое время через цепь промежуточных островов (Коморских и других). Тогда, наверное, и перебрались на него бегемоты, позднее здесь вымершие, и кистеухие свиньи.