До недавнего времени думали, что лама — прирученный людьми потомок гуанако, а альпака — потомок викуньи. Однако теперь многие зоологи склоняются к тому, что и лама и альпака, ныне известные только как домашние животные, имели когда-то своих диких предков, давно истребленных, но не гуанако и не викуний, поскольку некоторые очень специфические черты поведения у них разные (например, манера ухаживания самцов — весьма консервативный, мало изменчивый признак).
Гуанако крупнее всех других мозоленогих Нового Света. И в высоких Андах, и в равнинных прериях (но не в лесах) пасутся их небольшие стада: несколько самок с детенышами и один взрослый самец. Молодые самцы, которых старый не подпускает к своему стаду (плюет, кусает очень сильно), объединяются в более многочисленные стада.
Викуньи (самые мелкие из четырех безгорбых «верблюдов») также живут разделенными стадами: старые самцы — с десятком самок, молодые самцы — своей компанией. У каждого стада — охраняемая вожаком территория. Когда на нее вторгается чужой самец, хозяин скачет навстречу и плюет в него полупереваренной травой. Тот плюет в ответ, но обычно старается не попасть в противника, если видит, что враг его силен. Иначе дело дойдет до зубов — плевки лишь предупреждения, а зубы острые!
Викуньи пасутся высоко в горах, у границ снега, в Андах Перу, Боливии, Чили и Аргентины. Шерсть у викуньи по тонине и легкости превосходит шерсть любого другого копытного, которого люди когда-либо стригли. Впрочем, самих викуний стригли редко: домашними они никогда не были.
Однако индейцы в Андах умудряются, заманив стадо в загон, остричь одну дикую «овцу» за другой. Потом, стриженных, выпускают на волю.
У альпака шерсть качеством почти так же хороша, но несравненно более густая и длинная. Весьма шерстистой шкурой альпаки похожи на баранов-мериносов. Ради шерсти (и мяса) альпак и разводят сейчас в Южной Америке. Только в Перу их два миллиона!
Лам разводили (еще инки) и разводят (горные индейцы) из-за многих их незаменимых в примитивном хозяйстве ценных свойств.
«Они ткут одеяла и плетут веревки из их шерсти, шьют сандалии из кожи, мясо идет в пищу, жир — на свечи, а помет — на топливо» (Десмонд Моррис).
И еще: возят вьюки на спинах сильных лам — трехлетних самцов. Больше 50 килограммов лама нести решительно отказывается. Никакими силами заставить ее нельзя! Ляжет и не идет. А понукать будут — плюется, лягается, кусается. Лучше сбросить с ее спины несколько лишних килограммов — меньше хлопот. По 20–30 километров в день проходят вереницы вьючных лам по крутым горным тропам, где другого транспорта пока нет.
Олени
Семейство оленей — драгоценное ожерелье, которое носит природа Земли. Каждый олень, и малютка пуду (он величиной с зайца), и лось-гигант из Анадыря, каждый красив. Любое движение оленя, любая его линия кажется нам вершиной гармонии. Даже названия оленей, как правило, благозвучны. Вы только послушайте: «марал»! В нем слышатся перекаты горного эха Алтая и Саян, где обитает этот вид. Его американское название — «вапити» — слово, исполненное чуткости. «Изюбрь»! Сколько уважительной нежности! «Кабарга» — и ваше ухо воспринимает стук маленьких копыт в головокружительной высоте сибирских гор. Синонимы «лось» и «муз» вызовут у вас представление о могучести, и оно не исчезнет, если вы прибавите к ним эвенкское «моот», означающее в переводе «древоед». Слово «косуля» элегантноскользящее, а в имени северного оленя — «карибу» — тихий вскрик восторга. К эпитету «благородный» комментарии, согласитесь, не требуются.
«Лани», «замбары», «мунтжаки». «мазамы», «гуэмалы»… 36–40 ныне живущих видов, разделяющихся на множество рас, часто несут еще и географические имена, тоже весьма звонкие, но главным образом ценные тем, что указывают на ареалы их обладателей. «Бухарский олень» — каждому ясно, где его искать. «Новоземельский», «гренландский», «лабрадорский», «баргузинский», «ньюфаундлендский», «охотский», «шпицбергенский», «сибирский тундряной», «сибирский лесной» — такой букет без лишних слов способен рассказать о расселении северного оленя.
Это об именах, а ведь бывают еще и отчества, причем вполне человеческие. Например, «карибу Пири» («папаша» — американский полярный исследователь, в 1909 году на собаках достигший Северного полюса). Или: «олень Пржевальского», называемый еще «беломордым тибетским оленем». Его точное и подробное описание занесено в научные анналы при содействии казака Калмынина, добывшего для Пржевальского в 1876 году старого самца.
По разным соображениям я опускаю здесь все великолепие латыни в применении к оленям, хотя и не могу о нем не упомянуть. Вместо него великолепие другого рода, так сказать, истинное, вещное — полезность, которую дарит олень человеку.
Снимите шапку перед этим зверем! Она… пыжиковая и выделывается из шкуры северных оленят — неблюев и пыжиков. Малицы, дохи, рукавицы, одеяла, ковры и даже стены жилищ — все это от оленя. В век синтетики, конечно, снизилось значение таких товаров, но раньше без них просто не могли обойтись. Знаменитые лосины, в которые рядились некоторые полки русской армии со времен Петра I, — штаны и камзолы из лосиной замши. Для ее изготовления приходилось снимать шубы с десятков тысяч лосей, что едва не привело к их полному уничтожению. К концу всех царствований лишь один гвардейский полк, отдавая дань традициям, носил лосины, да и то не в расхожей, а в парадной форме.
Впрочем, замша — паритет для всех видов оленей. И благородный, и косуля, и северный, если только можно так выразиться, имеют на себе некий ее потенциальный запас. Правда, шкура северного оленя бывает иногда сильно попорчена личинками оводов, продукция кабарги не отличается прочностью, да и летняя лосина из-за свищей довольно неважная.
Мех оленей не обладает той стойкостью, какой хотелось бы. Доха из косули служит не больше пяти лет, а из других — и того меньше.
Лишь камус — мех, снятый с ног лося и северного оленя, — выдерживает высокие требования людей. Звери с его помощью борются с настом и глубоким снегом, а человек шьет из него обувь, рукавицы, им же подбивает лыжи.
Но какими бы теневыми качествами ни «страдал» олень (а таковые у него имеются и кроме перечисленных), его положительная роль в этом мире настолько значительна, что, право, я не погрешу против истины, если присвою ему почетное имя «благодетель человечества».
Потому что северный олень — это до 130 килограммов мяса (на крупе у самцов жира до восьми сантиметров); выход мяса у лося — до 300 килограммов. А от лосихи можно надоить за год 430 литров молока, такого жирного, что оно эквивалентно 1290 литрам коровьего. Косуля, которой в конце прошлого века только в Амурском крае добывали до 150 тысяч за сезон, дает лишь 20 килограммов мяса, но ее даже в наши годы в азиатской части СССР можно добывать по 60 тысяч в год без угрозы полного истребления.
И скажите, не самую ли жизнь сохранял олень так называемым «малым народам», расселенным по холодным окраинам Америки. Европы и Азии? Вот что Фердинанд Врангель писал в 1841 году:
«Время переправы оленей через Анюй составляет здесь важную эпоху в году, и юкагиры с таким же боязненным нетерпением ожидают появления сего животного, с каким земледельцы других стран ожидают времени жатвы».
И эта «жатва» кроме «хлеба насущного» приносит хорошее противоцинготное средство — кровь. Ее и по сию пору с величайшим наслаждением пьют жители Севера. Полупереваренное содержимое желудка — просто лакомство, хотя это уж, конечно, для кого как…
У кабарги-самки мясо невкусное: постное, жилистое, а у самца — с резким неприятным запахом. Но этот запах… Сколько горячих контрабандистских голов положено ради него на опасных горных тропах! Кабарожья струя — сорокаграммовый мешочек на брюхе, которым наделен самец кабарги для привлечения самки во время гона и пометок на границах своих владений. Мешочек наполнен красно-коричневым студенистым веществом — мускусом, из него китайцы изготовляют тонизирующее лекарство, а парфюмеры, добавляя в духи, сообщают им необыкновенную стойкость. Мечеть, построенная в Иране 600 лет назад на растворе с добавлением мускуса, «благоухает» и сейчас. Вот за эти-то качества фунт мускуса кабарги на международных рынках ценится как малолитражный автомобиль.
И наконец, позвольте взять быка, то бишь оленя, за рога. Эти фантастические украшения уместны не только на голове марала или там косули, но и на стене квартиры. Их привлекательность таинственна.
Рога служат для разных художественных поделок, из наиболее дешевых выходят отличные пуговицы. В начале века Дания, например, импортировала для этих целей по 30 тысяч рогов северного оленя в год. И хотя прекрасные безделушки и роговые пуговицы всего лишь предметы нерегулярной моды, моду эту следует благословлять: ведь для добычи сырья не надо убивать оленей — рога они ежегодно сбрасывают сами, только берите!
Хуже обстоит дело с пантами — неокрепшими рогами пятнистого и благородного оленей (из них вырабатывают пантокрин или хаулокрин). В конце солнечного июня у зверей нет никакого желания с ними расставаться. А приходится. И чаще всего вместе с головой.
Главным потребителем пантов всегда была изворотливая китайская медицина.
Итак, вот какими нужными предстают перед нами эти парнокопытные.
Многочисленное семейство часто мало похожих друг на друга зверей на самом деле в высокой степени гомогенно, то есть однородно, по своим признакам. Поэтому, если взглянуть на некоторых из них, станет понятной и общая картина.
Кабарга (горы Восточной Сибири и Центральной Азии). Бедняжка кабарга! Она и не знает, что постоянно живет под угрозой одинокого сиротства, потому что ученые еще спорят, относить ее к семейству оленей или не относить.