Когда все это было? Полагают, от семи до двенадцати тысяч лет назад, уже после того, как в Европе и Сибири вымерли все мамонты.
«Проворный простак»
Говорят, что Жорж Кювье так хорошо изучил соотношение органов животных, что по одной лишь кости, по одному зубу мог сказать, как вымерший зверь выглядел, где жил, чем питался и какой у него был нрав — хищный или миролюбивый.
Станем и мы на время зоологическими детективами и попробуем определить повадки и образ жизни зверя, о котором известно гораздо больше, чем знал Кювье.
Итак, требуется доказать, где живет, как живет, что ест и кто «он», если дано:
I) зубы без эмали. Резцов нет. Цвет зубов темно-коричневый, почти черный;
2) губы твердые, ороговевшие;
3) желудок большой, многокамерный, с мускулистыми «жующими» отделами, выстлан изнутри твердой тканью;
4) на задних лапах три, на передних два или три длинных (до 7,5 сантиметра), изогнутых крюками когтя;
5) шерсть жесткая, серо-бурая с зеленоватым оттенком (от множества микроскопических водорослей, поселившихся среди волос). Много здесь и других поселенцев: жуки, клещи, яйца и личинки трех видов бабочек огнёвок, которые, по-видимому, питаются микроскопической зеленью, живущей в волосах;
6) ворс шерсти направлен не сверху вниз (от спины к брюху), как у всех «нормальных» зверей, а снизу вверх, так что «макушка», из которой, как из эпицентра, расходятся волосы, и волосяной «пробор» располагаются не на хребте, а на брюхе;
7) положение печени тоже необычное: сдвинута к спине, лежит между хребтом и желудком и нигде не касается стенок живота;
8) на мышцах конечностей — «чудесная сеть», густое переплетение мелких кровеносных сосудов;
9) ушки крохотные, морда…
Впрочем, достаточно и того, что мы уже знаем.
Начнем экспертизу с зубов. Нет эмали на зубах у китов, неполнозубых, трубкозубов. Здесь мы, кажется, можем сделать некоторый выбор. Так как зверь наш явно сухопутный, то, отбросив китов и исходя из «уравнения с двумя неизвестными» — нет эмали, нет резцов, — выбираем неполнозубых и трубкозубов, у которых обе эти недостачи, так сказать, в наличии.
Зубы почти черные… Темные зубы у грызунов и землероек-бурозубок (у этих лишь концы зубов), но, увы, причина здесь в темном цвете эмали, а у нашего «неизвестного» эмали нет совсем.
Однако у толстотелых обезьян из рода колобус зубы чернеют от чрезмерного потребления всякого рода древесной листвы.
Может быть, и наш зверь стал чернозубым по той же причине. Запомнив это, перейдем ко второму пункту (твердые, ороговевшие губы), который, по-видимому, подтверждает наш предварительный вывод — «он» ест много листвы. Потому губы и ороговели, чтобы срывать ее, раз нет резцов.
Пункт третий вполне с этим согласуется: желудок, совершенно очевидно, приспособлен для переваривания и перетирания «силоса».
Пункт четвертый: когти — ну прямо крюки, на которых подвешивают туши в мясных лавках. Висеть на них можно отлично, но вот ходить с такими роговыми кошками на лапах едва ли возможно.
К самым странным заключениям приводит, однако, исследование шерсти: ворс направлен снизу вверх. У других зверей — в обратном направлении: от спины к брюху, за немногими исключениями, например на предплечьях обезьян. Такое положение ворса лучше защищает от ливней: вода, стекая по естественному уклону волос сверху вниз, под шерсть особенно не проникает.
Вывод может быть только один: большую часть жизни «он» проводит… вверх ногами! Но ни ходить, ни ползать ногами вверх практически невозможно.
Если… если только не передвигать их по какой-нибудь опоре вверху, за которую цепляются когти-крюки… Например, за древесный сук?
На ветках растут листья. Вспомним, что зубы, губы, желудок доказывают: «он» их ест. Зеленый оттенок шерсти — маскировка в зелени. Водоросли, жуки, клещи и бабочки, с комфортом поселившиеся на живом звере! Он значит малоподвижен, ветрам и палящему зною недоступен, исключительный домосед. А дом его — в тени листвы и в климате теплом и сыром: иначе все водоросли засохли и погибли бы.
Пункт седьмой с этими выводами согласуется отлично: оттого и печень сдвинута к спине под желудок, чтобы своей тяжестью (орган весьма массивен) не давить на него, на сердце и легкие, когда зверь висит спиной вниз. Тогда и печень — внизу, под всеми органами, и те, освободившись от лишней нагрузки, функционируют без помех.
Но почти найденному уже решению противоречат, казалось бы, два последних пункта: 8) селезенка по структуре похожа на селезенки быстроходных и неутомимых в беге животных и 9) «чудесная сеть» переплетенных артерий, которая снабжает мышцы конечностей дополнительными дозами кислорода в минуты напряженной работы.
Кровеносные сосуды у нас и у зверей всюду замкнуты, один переходит в другой, нигде не обрываясь. Но вот селезенка, большой гладкий «боб» в левом подреберье, подчиняется закону замкнутого кровообращения лишь наполовину. Строгая замкнутость капиллярной сети в селезенке тоже есть, но местами она нарушается, и кровь свободно изливается в ткань органа. Селезенка впитывает ее, как губка, и приберегает для нужного момента. Такой момент может наступить во время физического напряжения. Тогда селезенка быстро сокращается (кто не чувствовал внезапную боль в левом боку, когда быстро бежишь?) и выбрасывает в кровоток дополнительную порцию крови. «Боб» при этом как бы производит переливание крови собственными силами. И чем большие резервы крови хранит селезенка, тем лучшую службу может сослужить она быстроходному зверю, когда потребуется ему «второе дыхание».
Вполне понятно, что для лошади, скажем, или собаки такая «оперативная» селезенка весьма необходима, а малоподвижному зачем она?
Решение, по-видимому, можно найти и здесь: селезенка типа лошади нужна и зверю типа улитки. В неподвижности или движении малом не требуется много крови для питания тканей. Излишки ее, вышедшие из игры на это время, и хранятся в обильных кровяных депо селезенки, чтобы, когда двигаться энергично, насколько позволяет природа, влить в кровоток нужные теперь резервы крови.
С селезенкой вопрос разрешился положительно. Что касается «чудесной сети», то тут дело, по-видимому, в наследственности, точнее — в атавизме. Скорее всего этот бесполезный дар получен от предков, которым он был нужен, так как им приходилось ногами двигать весьма энергично. Например, землю копать в резвом темпе.
Итак, к чему мы пришли? «Он» малоподвижен, висит вниз спиной, уцепившись когтями за сук, в море сочной листвы, которую, очевидно, рвет ороговевшими губами и прямым ходом отправляет в объемистый желудок. «Он», судя по зубам, из племени трубкозубов либо неполнозубых.
Путеводной нитью теперь послужит «чудесная сеть». Анатомы нашли ее у китов, тюленей, лемуров-лори, некоторых грызунов и неполнозубых — броненосцев, муравьедов и ленивцев.
Но броненосцы одеты в костяную броню, у муравьедов шкура не перевернута вверх ворсом, и ни те, ни другие вверх ногами по сучьям не лазают.
Значит, ленивец!
Он «ленив» непостижимо: купаясь в океане листвы, тянет к ней голову вяло, медленно, плавно.
Жует, едва ворочая челюстями. Чуть передвигая когти вдоль сука, ползет со скоростью улитки. Все его эволюции — какая-то пародия на движение, если оно вообще происходит, потому что большую часть суток он висит на ветке точно куль из мышц и костей, упакованных в серо-бурую шкуру. (Впрочем. мышц у ленивца удивительно мало — четверть от веса животного. У других зверей обычно не меньше половины.) Неторопливо крутит этот «куль» запрокинутой вниз головой, которую ухитряется повернуть на 270 градусов, точно шея у него на шарнирах. Или небрежно, тягуче, словно у него в жилах не кровь, а клей, помахивая лапой (со скоростью маятника старинных часов), почесывается.
Какая-то безысходная грусть во всех его движениях. бездумная покорность судьбе на карикатурно человеческой физиономии с курносым носом и без ушей внушили великому натуралисту Бюффону невеселые раздумья и странные рассуждения: будто бы ленивец наказан богом за какие-то неведомые нам прегрешения и потому жизнь для него — одно мучение.
«Медлительность ленивцев — прямое издевательство над словом «движение», какая-то сверхъестественная механика, мучительная для нервов замедленность. Протоплазма амебы двигается скорее, чем ленивец спасается от голодного удава» (Арчи Карр).
Все в ленивце замедленно и снаружи и внутри: кровообращение вялое, и дышит он не спеша — раз в три, а то и в восемь секунд. Пища через желудок и кишечник проходит рекордно долго. Корова, например, освобождает себя от непереваренной пищи раз тридцать в день, лошадь — десять, а слон через каждые два часа. Но ленивец, который «ленив» во всем, и здесь оригинальничает: удаляет из кишечника непереваренный балласт лишь раз, в лучшем случае три раза в месяц, а то и через сорок семь дней (мировой рекорд замедленной дефекации!).
Даже жуки-навозники приспособились к этому его «капризу» и, так как голод не позволяет им долго ждать, приходят за своей пищей в прямую кишку ленивца.
У ленивца и мочевой пузырь огромных размеров. Растягиваясь, он расширяется вплоть до диафрагмы и поэтому вмещает больше литра жидкости (сам-то ведь ленивец совсем невелик — немногим больше кошки). Он опоражнивает мочевой пузырь раз в несколько дней.
Всеми этими делами зверьки занимаются почему-то не в ветвях, а внизу, не ленясь спускаться на землю, чтобы оставить там основательную кучу помета (впрочем, раз в месяц сделать это, конечно, не очень утомительно).
Приходится ленивцам бывать на земле и по другим делам: если вся листва, почки, цветы и бутоны съедены, а лиан или веток, по которым можно было бы переползти, как по канатам, на соседнее дерево, нет. Но на земле это чудо замедленного действия совершенно беспомощно. Распростершись всем брюхом, оно цепляется когтями за неровности почв