Орнитологи три группы названных птиц теперь выделяют обычно в самостоятельные отряды, но иногда и в подотряды одного отряда. Для компактности изложения это сделаем и мы.
Итак, чайки. Пальцы с перепонками. Хорошо плавают. Самцы и самки внешне похожи. Моногамы. Пары у многих постоянны годами. Насиживают две — четыре недели с первого или второго яйца и выкармливают птенцов самец и самка. Яиц от одного до пяти. Тип развития полувыводковый: птенцы родятся зрячие и в пуху, но несколько дней (у поморников — неделю, у моевок — пока не полетят) не покидают гнезд, которые устраиваются на земле или на уступах скал, с выстилкой или без нее. Полуторамесячные птенцы обычной чайки уже хорошо летают. Половозрелость у мелких видов — через год, у крупных — на третьем или пятом году. Живут, по-видимому, долго: полярные крачки в природе — до 27лет, в среднем — 11–13.
Малая крачка не больше стрижа. Большая морская чайка, бургомистр и другие крупные чайки длиной до 80 сантиметров, весят до двух килограммов. Серебристые чайки и большие поморники — немного меньше.
Около 90 видов в странах всего мира.
Чистики (топорки, тупики, ипатки, гагарки, кайры) составляют основное население знаменитых птичьих базаров. На отвесных скалах, по берегам морей тысячами гнездятся они вместе с морскими чайками. Одно, реже два крупных яйца многие чистиковые птицы насиживают прямо на голых уступах скал. Кайры, насиживая, держат яйцо на лапах.
Тупики в мягкой почве, покрывающей вершины и уступы скал, роют ногами и похожим на колун клювом глубокие норы длиной до трех — пяти метров. Самец и самка, внешне неразличимые, насиживают по очереди. Птенцы родятся зрячие, в длинном (у некоторых — до трех сантиметров!) и густом пуху, но гнезд долго не покидают. Трехнеделъные кайры уже отваживаются с отвесной скалы прыгать в море. Растопыривают широкие перепонки лап, небольшие еще крылышки и на этом природном парашюте большей частью благополучно приземляются на гребни волн и даже на камни внизу. Во внегнездовое время кочуют по морям в пределах почти тех же широт, где и размножаются.
Все чистики — отличные ныряльщики. Погружаясь на десять и больше метров, гребут, как пингвины, короткими и широкими крыльями. Остаются под водой до двух минут, в их крови очень много гемоглобина. Охотятся за мелкой рыбой, кальмарами, рачками. Летают с частыми взмахами крыльев, до восьми в секунду.
Птицы в общем небольшие: вес — 80—1200 граммов. 20 видов в высоких широтах северного полушария, 18 видов гнездятся в СССР.
Кулики — всем известные птицы речных берегов и болот.
Многие длинноногие и длиннокрылые. Клюв у некоторых изогнут вниз или вверх и у одного вида вбок. У лопатня расширен на конце лопаточкой. Лапы трех- или четырехпалые, с перепонками в основании пальцев или без них. У плавунчиков по бокам пальцев небольшие лопасти. Есть копчиковая железа. У чаек и чистиков — тоже.
Самки и самцы у большинства видов в одинаковом оперении.
Большинство видов моногамы. Насиживают 19–28 дней самки и самцы либо только самки (бекасы, вальдшнепы, дупели), у плавунчиков и якан — только самцы. Яиц обычно четыре, у рачьих ржанок — одно белое яйцо. Гнезда на земле. У некоторых — в норах, расщелинах или на деревьях в чужих гнездах. Птенцы почти у всех выводкового типа (у рачьих и белых ржанок — скорее птенцового). Около 190 видов во всех ландшафтах и странах мира — от Арктики до Антарктиды.
Поморники, крачки, чайки и водорезы
Поморники. Что о них сказать? Бандиты, да и только. Их четыре вида, и все — кто больше, кто меньше — разбойничают. Яйца и птенцов воруют у соседей. Особенно страдают от больших поморников пингвины.
Большие поморники гнездятся в Антарктиде и около нее, до Огненной Земли и Новой Зеландии. Это с одной стороны земного шара, а по другую — в Исландии, Шотландии и на ближайших островах. Там же, в высоких широтах — на севере Европы, Азии и Америки, — гнездятся другие поморники, три вида. Жизнь их зависит от леммингов: в годы, «урожайные» на этих грызунов, много и поморников, потому что кроме грабежа на гнездовьях кормятся они и леммингами.
Большие поморники, ростом они с большую серебристую чайку, забивают крепкими клювами и взрослых птиц, которых могут одолеть. Подобно фрегатам, пиратствуют в воздухе, вынуждая удачливых рыболовов отдать свою добычу.
«Кайры, чайки и крачки безжалостно преследуются этими пиратами, пока не отрыгнут недавно проглоченную пищу. Поскольку большие поморники иногда нападают на птиц прямо как на добычу, вместо того чтобы требовать от них дань в виде пищи, легко понять, что инстинкт «отдачи дани» выработался в качестве легкого средства спасения. Он сравним в этом отношении с инстинктом обламывания хвоста у ящериц» (X. Котт).
Все поморники — перелетные птицы: зимовать улетают в теплые моря, и, наверное, северные и южные собратья встречаются там. Поскольку весна у того и другого полюсов во времени отнюдь не совпадает, то встречи их, разумеется, очень коротки.
Поморники похожи на чаек, но все в темных нарядах, бурые, впрочем, попадаются и светлые цветовые фазы. Средние перья двумя острыми «рогами» торчат из заднего края хвоста. У чаек хвост срезан прямо либо даже закругленный, редко с небольшой выемкой, у розовой чайки — клиновидный. У крачек — вильчатый, как у ласточки. В мире 40 видов крачек, в СССР — десять. У морских берегов, над реками, озерами охотятся они за мелкой рыбой, рачками, насекомыми. Летая над водой, порой повисают на месте, трепеща крыльями на манер пустельги, вдруг бросаются в воду, погружаясь в нее немного, и взмывают вверх с добычей в клюве.
В клюве приносят рыбешек птенцам. Чайки — в зобу!
В брачном ритуале крачек преподношение рыбы и принятие самкой этого дара — своего рода акт формального бракосочетания. Самец идет по отмели и несет рыбку в клюве. Это его свадебное предложение. Крачки-самцы и сосватанные уже самки на нее внимания не обратят. Только та, которая не нашла еще себе пару, подойдет и в птенцовой манере попросит ее покормить, тем самым предлагая себя в жены. Играют и в воздухе, словно бы в догонялки, одна из птиц с рыбкой в клюве.
Речная крачка обитает по всей нашей стране, кроме Крайнего Севера, в Западной Европе и на востоке США и Канады. Сверху серая, снизу белая, с черной «шапочкой» на голове. Крикливые стайки речных крачек встретятся вам на многих песчаных и галечных берегах рек, озер и морей.
Малая крачка — не больше стрижа, но память у нее «велика». Предпочитает гнездиться на песчаных косах и берегах. Ямка в песке без всякой подстилки — все гнездо. На наш взгляд, вокруг однообразие песчаной пустыни в миниатюре. Но крачка всегда точно, без ошибки находит свою ямку с тремя охристыми, в черную крапинку, яичками. Засыпьте их песком, она прилетит и без колебаний сядет прямо на погребенные в песке яйца. Быстро сообразит, что не все в ее хозяйстве ладно. Разроет короткими лапками песок, извлечет из-под него яички и будет их насиживать.
Чеграва — большая крачка, больше вороны, темная сверху, снизу светлая, с черной «шапочкой». Гнездится по всему миру, кроме приполярных областей и Южной Америки. У нас — на юге Украины, в Казахстане, по берегам Южных морей. Гнезда выстланы травой и костями съеденных рыб (из погадок).
В поведении чеграв замечена одна интересная биологическая несуразность. Они кормят птенцов мелкой рыбой. Тогда все в порядке. Но случается, поймают и большую, длиной с ладонь. Несут ее детям. Те и вдвое меньшую рыбу глотают с трудом. А такую даже в клюве удержать не могут. Роняют ее на песок. Тогда неразумный родитель хватает рыбу, летит над морем и полощет ее в воде. Опять предлагает своему ребенку. Рыба вновь падает на песок. Новое омовение в воде, и новые танталовы муки голодного птенца.
«Я однажды видел, как взрослая птица пять раз подряд пыталась накормить своего новорожденного птенца рыбой длиной в 20 сантиметров. Всякий раз между этими попытками следовало неизменное обмывание рыбы в море» (Бергман).
За полярным кругом — на островах Ледовитого океана, в Гренландии, на севере Канады, Аляски, Сибири и Европы — гнездятся маленькие белые птицы с черными «шапочками» на головах — полярные крачки. На морских побережьях в неглубоких ямках выводят здесь птенцов.
Полярные крачки поселяются иногда так близко к полюсу, что, бывает, и в июле на их гнезда падает снег. Тогда, чтобы прикрыть от холодного ветра птенцов, крачки сгребают его в кучу и окружают дом снежной стеной.
Осенью крачки покидают тундру и летят на юг, в теплые края. Впрочем, края, где они проводят зиму, теплые лишь относительно. Ведь зимуют эти неисправимые полярники тоже в Заполярье! На другом конце света, в Антарктиде. Восемь месяцев в году не видят они ни восхода, ни заката солнца, а только круглосуточный полярный день!
Из Канады и Гренландии крачки летят сначала в Европу, у Британских островов встречаются с сибирскими и европейскими сородичами. Стаи крачек смешиваются и вдоль побережья Франции и Португалии направляются в Африку. У Сенегала и Гвинеи пути их расходятся. Одни крачки поворачивают на запад и, еще раз пересекая Атлантический океан, летят к Бразилии, а оттуда — к Фолклендским островам и Огненной Земле. Другие остаются верны Африке и, миновав мыс Доброй Надежды, прямиком устремляются в Антарктиду — в моря Росса и Уэдделла. Там уже кружат над волнами крачки, прибывшие с Аляски. Они летели иным путем — вдоль тихоокеанских берегов Америки.
Дважды в году из канадской тундры до Антарктиды пролетают полярные крачки 19 тысяч километров! Путь туда и обратно почти равен кругосветному путешествию вокруг экватора!
А наши крачки с Чукотки или Анадыря совершают еще более далекие рейды. Прежде чем повернуть на юг, тысячи километров летят они на запад вдоль сибирского побережья Ледовитого океана. Огибают с севера Скандинавию, а потом только поворачивают к берегам Африки. Но не задерживаются в стране бегемотов и львов, спешат дальше — в Антарктиду.
Пролетают весь земной шар «от макушки до макушки». У некоторых путь — 30 тысяч километров туда и столько же обратно.
Этот небывалый подвиг маленьких пилотов воодушевил шведского океанолога Кулленберга на нелегкий труд: ученый сопоставил этапы маршрута полярных крачек с гидрологическими данными океанографических экспедиций. Его интересовала поверхностная температура воды тех частей океана, над которыми пролетают крачки. Кулленберг убедился, что крачки тщательно избегают очень теплых акваторий, предпочитая сделать крюк в тысячу километров, чтобы лететь над холодными течениями. Там больше рыбы и рачков, которых крачки ловят, бросаясь с высоты прямо в воду. Их пути над океаном почти совпадают с маршрутами усатых китов.
Чаек 43 вида. Море и чайка — ассоциация верная. Многие чайки, выкормив птенцов на побережьях, кочуют потом над морями и в тропиках, и в самых высоких широтах Севера и Юга. Кормятся дарами моря: живыми и мертвыми — отбросами китобойного и прочего промысла, даже экскрементами моржей и тюленей. Большие чайки — бургомистр, большая морская и полярная — разбойничают, как и поморники.
Красивая чайка обитает на нашем Севере: нежно-розовая, с сизой спиной и черным «ожерельем» на шее. О том, что есть такая птица, люди науки узнали в 1823 году. Но с тех пор даже из орнитологов не многие ее видели.
Розовые чайки гнездятся только в СССР, в немногих местах восточносибирской тундры: от дельты Яны до Чаунской низменности. Небольшая их колония (примерно 50 пар) найдена также и на восточном Таймыре, в бассейне реки Большая Балахня. Нигде больше в мире эти чайки не водятся.
Гнезда розовые чайки устраивают в болотистых, озерных котлованах тундры и лесотундры. В конце июля молодые и взрослые розовые чайки улетают… на юг? Нет, на север. Эти преданные Арктике полярники зиму проводят в Ледовитом океане, в тех его окраинных морях, где есть плавающие льдины или полыньи во льдах.
Всего в СССР, как полагают, сохранилось не менее 50 тысяч гнездящихся пар розовых чаек. Гибелен для них весенний прогон стад домашних оленей (олени давят яйца и птенцов). Кроме того, пастухи регулярно собирают яйца розовых чаек. В РСФСР запрещена добыча розовых чаек. Но это пока и все, что сделано для их охраны.
Озерная чайка — голова до затылка, «лицо» и горло у нее коричневые — обычный обитатель наших внутренних водоемов, озер, рек, лиманов.
В превосходной книге Нико Тинбергена «Осы, птицы, люди», которая недавно переведена на русский язык, вы найдете интересный рассказ о жизни этих птиц.
Моевка, или трехпалая чайка, «истинная чайка открытого моря», во многом не похожа на других чаек. Особенности ее поведения развились под влиянием гнездования на отвесных скалах: по всему северному приполярью Америки, Европы и Азии (у нас, кроме того, гнездятся почти по всей береговой полосе Дальнего Востока). Осенью многие моевки с европейского и западносибирского Севера улетают к Исландии, Гренландии и Ньюфаундленду.
«Большинство птиц из года в год возвращались на тот же утес и обычно даже на тот же карниз… Моевки придерживаются строго единобрачия — пары держались вместе весь сезон, причем нередко и не один год. Супруги узнавали друг друга. Пары создавались на карнизах. Оба члена пары строили гнездо. Партнеры сменяли друг друга на гнезде в период насиживания и по очереди кормили птенцов…
Остальные чайки начинают с того, что постепенно выкапывают неглубокую круглую ямку, садясь на то место, где будет гнездо, и выскребывая из-под себя мусор, дерн и землю. Моевки, гнездящиеся на узких каменных карнизах… приносят туда ил или водоросли, а потом утаптывают их, пока не образуется твердая, плотно прилипшая к скале площадка…
Птенцы прочих чаек начинают вылезать из гнезда и расхаживать вокруг него на второй-третий день жизни. Через неделю они уже совершают довольно большие прогулки. Птенцы же моевок гнезда не покидают. Они лежат в нем, а позже стоят на его краю» (Нико Тинберген).
Эта тесная привязанность к гнезду — врожденная. Птенцы серебристых и других чаек, выведенные на скалах моевками (из подложенных яиц), «ничтоже сумняшеся принялись беззаботно расхаживать по карнизу». Конечно, свалились с него и погибли. Вырвав у брата или сестры корм, птенцы моевок не убегают с ним, как малые дети других чаек, да и всех, пожалуй, выводковых птиц. Они только голову отворачивают, «и такое движение приводит к поразительному результату — нападение немедленно прекращается». Моевки — «единственный вид, птенцы которого имеют на шее черную полосу». Поперечную, сверху на шее, и молодые птицы долго ее сохраняют. Это сигнальный знак, действующий умиротворяюще на взбешенного сородича!
До того как Тинберген и его ученики занялись исследованием моевок и озерных чаек, этот прославленный ученый точными наблюдениями и экспериментами открыл нам интимный мир других чаек — серебристых.
Всю осень и зиму серебристые чайки живут стаями — вместе ищут разную живность на морских отмелях, вместе кочуют, вместе спят, когда застает их ночь.
Если попробуете к ним подойти, то вся стая сразу замирает. Птицы перестают есть, вытягивают шеи и смотрят на вас внимательно. Вдруг одна из них с криком «ха-га-га» машет крыльями и взлетает. Это тревога! И сейчас же вся стая снимается с места.
Весной чайки разбиваются на пары. Внутри территории, занятой всей колонией, каждая пара выбирает свой участок и «столбит» его, много раз облетая кругами. Однако не все чайки быстро делают свой выбор, многие долго еще держатся общей компанией, образуя своего рода «клуб холостяков».
У серебристых чаек обычно самка ухаживает за самцом, предлагая ему соединиться в законном браке. Она в странной позе — пригнувшись, закинув назад голову и вытянув вверх клюв — мелкими шажками прохаживается перед ним. Самец быстро пленяется. С гордой осанкой ходит вокруг нее, задирая по пути других самцов в «клубе», которые, по его мнению, подошли слишком близко. Вдруг с победным криком он улетает, самка спешит за ним, старается не отстать.
Приземлившись где-нибудь неподалеку, они продолжают флирт. Самка теперь проявляет свое расположение к избраннику тем, что просит покормить ее. И для этого есть особая поза: она приседает и машет головой вверх-вниз. Самец отрыгивает пищу, он и птенцов так кормит, а невеста жадно ее глотает. Это любовная игра, а не настоящее кормление голодной птицы. Условный ритуал, символизирующий смысл их союза, совместное воспитание птенцов.
Изо дня в день повторяют они эту игру и вскоре так привязываются друг к другу, что, кажется, и жить в одиночестве больше не могут.
И тогда строят гнездо. Выбирают укромный уголок и делают на него заявку: птица садится на то место, где потом будет гнездо, и вертится здесь, скребет землю лапами. Теперь молодожены могут спокойно лететь за мхом и веточками, которыми выложат ямку в земле: никто из стаи в их отсутствие не займет облюбованный ими клочок земли. Он помечен.
В перерывах между рейсами за стройматериалом самец и самка, если им не мешают, «целуются»: встав нос к носу, с негромким мелодичным криком кивают головами, почти касаясь клювами. А когда мешают, оба сильно гневаются. Самец бежит к чужаку с видом очень сердитым. Но дело до драки обычно не доходит, ограничивается лишь демонстрацией силы, которая убеждает непрошеного гостя, что он здесь лишний и лучше ему убраться восвояси.
Когда самец не очень рассержен, он вытягивается вверх, приподнимает крылья и идет с воинственным видом к противнику, напрягая все мускулы. Если это врага не остановило и он продолжает углубляться в чужую территорию, то законный ее владелец подбегает к агрессору и перед самым его носом вырывает из земли пучки травы. Рвет и бросает. Это последнее предупреждение! Нарушитель границ немедленно ретируется.
Когда самка и самец встречают в своих владениях другую пару, они предупреждают ее о том, что место здесь уже занято, странной церемонией. Приседают — все это в паре, голова к голове, — вытягивают шеи вниз, хрипят, словно подавились.
Яйца насиживают самец и самка. Очередной сменщик, возвращаясь из кратковременного отпуска, заявляет о своем намерении сесть на гнездо продолжительным криком. А иногда и «документально»: приносит в клюве какую-нибудь веточку или пучок травы — обычай, принятый и у некоторых других птиц.
Но вот птенцы вывелись и просят есть. Смотрят на мир желтыми глазами, но ничего вокруг, кажется, не замечают: ищут красное пятно.
Это красное пятно играет особую роль в сигнальном лексиконе серебристой чайки. Клюв у нее желтый. Но на конце подклювья словно ягодка зреет: отчетливое яркое красное пятно. Для новорожденного птенца эта «ягодка» — как бы поверенный представитель внешнего мира, опекун и посредник в мирских делах. Инстинкт научил его: «Когда выберешься из скорлупы, ищи красное пятно! Оно накормит и напоит, согреет и защитит».
И он ищет. Тычется носиком в родительский клюв. А для родителя это сигнал, даже приказ, которого нормальная птица не может ослушаться: инстинкт велит. Она сейчас же разевает рот и кормит птенца.
Опыты показали, что птенец ищет именно красное пятно. Когда к нему подносили модели клювов чаек, он без колебаний клевал тот «клюв», на котором было красное пятно. Некоторые птенцы, правда, неуверенно тыкались и в модели с черными пятнами.
Еще меньше их возбуждали клювы с синими и белыми пятнами. И уж совсем малое впечатление произвел на птенцов желтый клюв без всякого пятна. Также и синий, черный, серый, зеленый и другие клювы без пятен.
Зато сплошь красный клюв очень привлекал птенцов: они принимали его, очевидно, за само пятно, а чересчур большие размеры не очень их смущали.
Чтобы переключить внимание птенца с красного сигнала на то, что оно в сущности обозначает, взрослая птица берет отрыгнутую пищу кончиком клюва так, чтобы лакомый кусочек был поближе к пятну. Птенец, тычась в него, попадает клювом в пищу. Глотает. Понравилось!
Совсем даже неплохо. И вот тянется за новым кусочком. Так совсем крошечный и дня не проживший на свете птенец обучается есть самостоятельно. Теперь у него образовался условный рефлекс на пятно, как у мышей на колокольчик: где он, там и пища.
Еще одну «фразу» из словаря взрослых чаек он отлично понимает с первой минуты рождения — крик тревоги «кьяуу!». Как услышит его, бежит, прячется, припадая к земле, замирает. «Маскировочный халат», в котором он родился, не выдаст его.
А родители тем временем кружатся с криками над нарушителями спокойствия. Если на отмель забрела лисица или собака, то чайки пикируют на них, стараясь ударить клювом, лапами, и, увертываясь от зубов, взмывают вверх. А другие бомбардируют врага с воздуха, отрыгивая на них пищу. Не очень-то это приятно… Люди и собаки, отряхиваясь, спешат покинуть запретную зону.
Опасность миновала, и чайки летят к гнездам, «мяуканьем» вызывают детей из укрытий. И снова мир воцаряется на отмелях.
Водорезы — тропические родичи крачек. Американский, или черный, водорез обитает и по морским берегам юга Северной Америки, кроме того, и в Южной. Но два других вида — африканский и индийский — жители только тропиков и субтропиков тех стран, именем которых они названы.
Длиннокрылые, коротконогие и длинноклювые птицы со щелевидным зрачком — исключение в классе птиц! У клюва нижняя половинка длиннее верхней. Зачем? Чтобы бороздить поверхность рек и морей!
Днем стоят или лежат водорезы на песчаных отмелях. Вечером, по утрам, да и ночами отправляются за добычей — рыбой, рачками, водяными насекомыми. Ловят так: летит птица над самой водой, опустив в воду нижнюю половинку клюва. Надклювье поднято вверх и воды не касается, но тут же сомкнется с подклювьем, как только наткнется на что-либо живое и некрупное.
Поскольку от частого трения о воду конец подклювья скоро снашивается, роговой слой, покрывающий его, быстро нарастает вновь.
Гнездятся водорезы на обмелевших песчаных банках, по берегам рек и морей. В их брачных ритуалах замечена параллель с крачками — свадебные преподношения в клювах, но не рыбок, а небольших камней. От двух до пяти яиц в песчаной ямке насиживает, по одним данным, только самка, по другим — также и самец.
Кулики
Трудно рассказать о тяге вальдшнепов тому, кто ее не видел, не пережил.
Весна. Апрель. Лес. Молодой березняк и осинник. Сырая поляна или опушка. Пожухлая, прошлогодняя трава еще залита водой. Лес тихий, прозрачный. За черным ельником, вдали, блеклая вечерняя заря (васнецовский пейзаж).
Печальные, смиренно вопрошающие, родные песни дроздов-белобровиков. Поют зарянки и певчие дрозды. Никого и ничего не слышно больше. Пеночки-веснички и прочие уже умолкли. Скоро и дрозды угомонятся.
Около восьми часов вечера. На лес тихо спускаются сумерки. Между деревьями смутно видится. Но небо еще светлое вверху.
И вот над невысоким березняком из-за леса летит темная птица. Небыстрая, и, когда близко, видно — длинноклювая. Над самыми вершинами летит.
Негромкие, но отчетливые звуки предшествуют ее появлению: «Ци». Пауза. «Ци». Временами — «хррр». Циканье и хорканье, говорят охотники. Чудная, милая охота! Лучшая из охот — на тяге вальдшнепов. И вреда от нее птицам сравнительно немного, потому что убивают самцов, которые, как увидим ниже, в дальнейшем воспитании молодого пополнения рода вальдшнепов и не нужны.
В относительном смысле, конечно. Но что в мире не относительно?
Тяга — токовый полет самцов. Начинается он сразу после заката и продолжается до полной темноты и недолго в темноте, чтобы вновь повториться перед рассветом. В одиночестве облетают вальдшнепы низкорослые осинники и березняки, лесные прогалы, поляны, лесосеки и просеки и тихими голосами зовут самок. Те с земли негромко им отвечают. Тут же вальдшнеп круто меняет полет и снижается к подруге. Как он токует там, на земле, в гуще подлеска, мало кто видел. Крылья приподнял, распушился, хвост веером, клюв прижат к груди, семенит вокруг самки.
Иногда к ней снижаются сразу два или три самца. Вальдшнепы — полигамы. Союз самки и самца мимолетен. Сразу же после свидания самцы улетают в ночь: местные— кормиться, пролетные — в дальний путь, в северные леса.
А самка? Самка после нескольких таких встреч в ямке под кустом, у пня или в густой траве снесет четыре охристых, с рыжими пестринами яйца. Будет их насиживать три недели, вставая лишь по утрам и вечерам, чтобы поесть.
Сидит удивительно неподвижно, не шевелится, ни разу даже глазом не моргнет!
Когда птенцы выведутся, дней сорок она их водит. Видели не раз, как переносит вальдшнепиха своих малышей по одному, а то и сразу двух! Несет в клюве или зажав между лапами.
В некоторых местах месяца через два после первой бывает у вальдшнепов и вторая тяга и кладка.
Осенью перед самыми морозами улетают вальдшнепы зимовать. Молодые раньше старых. Для большинства европейских вальдшнепов — зимние квартиры в Португалии, Испании, Италии, Франции, Англии, Ирландии, кое-где и у нас на юге. Сибирские и японские зимуют в Индонезии и на Новой Гвинее.
Днем вальдшнепы прячутся в гуще кустов и трав. Иногда таятся на деревьях. Ночью кормятся. Дождевые черви и насекомые — это почти все, что они едят. Эластичный на конце и чуткий к прикосновениям клюв вальдшнепа — отличный земляной бурав, который тут же, когда надо извлечь из земли что-либо съедобное, превращается в тонко действующий пинцет.
Рассказывают, что вальдшнеп иногда стучит одной ногой по земле и прислушивается: есть ли там кто, не зашевелятся ли под землей дождевые черви? Если услышит их возню, вонзает длинный клюв в землю и его чутким концом пытается нащупать червяка. Если тут не нашел, то, чуть отступя, втыкает еще раз. Так сантиметр за сантиметром ощупывает он подозрительное место. А когда наткнется на червя, кончик клюва раскрывается, и птица, как пинцетом, хватает и вытягивает его.
Иногда вальдшнеп легонько стучит клювом по земле. Так он имитирует стук дождевых капель и, обманув червей, заставляет их вылезать из глубины поближе к поверхности, где их легко достать клювом.
Занимаясь этим делом, вальдшнеп должен все время помнить о врагах, которым во мраке нетрудно к нему подобраться. Глаза у вальдшнепа высоко на голове, у самого темени. Они следят за всем вокруг, пока он носом ковыряет землю. Их позиция так удобна для сторожевого наблюдения, что вальдшнеп одновременно, не поворачивая головы, обозревает пространство почти на 360 градусов вокруг себя. Лишь два небольших сектора— прямо перед кончиком клюва и за затылком — остаются не в поле его зрения.
Там же, где стоят охотники на тяге вальдшнепов, и на болотах всякого вида, верховых и низовых, лесных и пойменных, над сырыми полянами и лугами слышится на зорях, да и среди дня, порой и короткой весенней ночью странное «блеянье». Словно ягненок или козленок потерялся на болоте и мать зовет. Те, кому редко приходилось бывать весной в подобных местах, порой так и думают: блеянье прямо овечье!
…Небольшие птицы с криком «те-кэ», «те-кэ» летают над головой. Полет неровен, зигзагом взлет, крутое падение вниз, почти до земли, снова взлет, падение… Поверить, что это они блеют, человеку, в лесных звуках неискушенному, трудно. А между тем блеянье, если прислушаться, исходит оттуда — сверху.
Известное ныне слово «снайпер» происходит от английского названия этих блеющих птиц. Снайперами называли лучших стрелков по бекасам. Труден выстрел: взлетая с кряканьем, летит бекас быстро, кидаясь вправо-влево зигзагами.
Дупель — собрат бекаса, очень на него похожий, и живет по существу в тех же местах, предпочитая лишь несколько более сухие. Но он с земли срывается молча, летит низко, не так быстро и без резких бросков в стороны. Кроме упомянутой манеры взлета дополнительным знаком отличия могут служить белые, заметные даже на лету крайние перья хвоста. У бекаса они темные.
Токуют бекас и дупель по-разному. Бекас в упомянутом выше полете пикирует вниз, растопырив хвост. Крайние перья в хвосте (они особой формы, отогнуты сильно вбок) и вибрируют, производя звук, похожий на блеянье.
Дупеля собираются на болотах, на излюбленных местах из года в год, как тетерева. Дупелиные токовища — сухие площадки порой в сотни квадратных метров — узнают по примятой траве и множеству помета. Птицы слетаются после захода солнца. Бегают, распушась, раскинув веерами хвосты, дерутся. Но главное и самое интересное не это, а концерт, который они здесь устраивают. (И, кажется, в полном отсутствии слушателей: самок как будто бы не замечали на их токах.) Поднимают дупеля клювы вверх и быстро ими щелкают. Щелчки многих птиц сливаются в странный и таинственный хор, исполняемый шепотом: «Биббелиби бибиби биббелиби, бибиби». Так рассказывают, кто это видел и слышал. С темнотой затихают на болотах концерты «шептунов».
У дупелей и бекасов насиживают только самки. На болотной кочке, хорошо укрытой со всех сторон травой. Но самцы позднее, по-видимому, присоединяются к выводку и помогают водить его и оберегать. Бекасы, как и вальдшнепы, тоже переносят, если надо, пуховых птенцов, зажав между лапами!
Гаршнеп — крохотный куличок (60 граммов — меньше двух дробовых зарядов двенадцатого калибра!). Однако желанная для охотников дичь. Вкусен и тоже из плеяды «благородных», в охотничьем смысле, куликов, как дупель, бекас и вальдшнеп. Токует гаршнеп очень интересно.
«Обычно его можно слышать в тихую пасмурную погоду, причем голос гаршнепа, как бы приглушенный, слышен попеременно из разных мест… Это происходит оттого, что птица токует высоко в воздухе и при этом быстро перемещается…
Токование гаршнепа очень напоминает стук копыт по плотно утрамбованной дороге. Это три однообразных, быстро повторяющихся друг за другом приглушенных звука «топ-топ-топ» с ударением на последнем слоге» (профессор Н. А. Гладков).
По сырым низинам у озер и рек, на лугах, нередко там, где токуют тетерева, на лесных моховых болотах, но в достаточно глухих местах, слышатся мелодичные громкие трели. Уже рассвело, и видно, что с этими криками взлетают и приземляются довольно большие буроватые птицы с длинными изогнутыми вниз клювами. Кроншнепы. Самые крупные кулики.
Самец и на земле токует около самки, поводя клювом вверх-вниз, приподняв крылья, распуская и складывая хвост.
Живут кроншнепы парами и очень преданы друг другу. Самец выбирает места для гнезд. Грудью прижавшись к земле, скребет ногами назад — получается небольшая ямка. Потом еще несколько таких же ямок выскребает невдалеке. Одну из них птицы вдвоем выстилают травой, и самка откладывает оливковое в бурых пятнах крупное яйцо. Через несколько дней будет второе, потом третье и четвертое. Оба насиживают 26–28 дней. Оба водят птенцов, которые через месяц с небольшим уже летают. Тогда родители и дети разных выводков соединяются в стаи и кочуют по лугам и болотам. Зимовать в Африку, Южную Азию (до Индонезии) улетают рано: в августе, даже в конце июля, но многие и в сентябре. В некоторых местах Западной Европы (в Англии, Германии) кроншнепы остаются и на зиму.
Пять видов кроншнепов в нашей стране. А всего их в мире семь-восемь видов. У одного, таитянского, интересная история.
Джозеф Бэнкс, спутник Джеймса Кука в кругосветном плавании, добыл в 1769 году на Таити неизвестного науке кроншнепа. Позднее и на других островах Полинезии не раз видели и стреляли этих птиц. Через сто лет после плавания Кука таитянские кроншнепы неожиданно были обнаружены на Аляске!
Естественное последовало решение: здесь, на Аляске, их родина, а на Таити и другие южные острова Тихого океана они улетают зимовать. Но сколько с тех пор ни искали, не могли найти на Аляске гнездовий таитянских кроншнепов. Взрослые и молодые птицы попадались, но не гнезда.
И только в 1948 году, через 179 лет после приобщения к науке, нашли на Аляске первую кладку таитянского кроншнепа. Позднее — еще пару десятков гнезд.
«Тем самым вековая загадка завершилась прибавлением последнего вида к 815 гнездящимся в Северной Америке видам птиц» (Генрих Кирхнер).
Как долетает этот кроншнеп до островов Полинезии и как находит их в Великом океане? От Аляски до Гавайских островов — первой земли на пути к зимовкам — около четырех тысяч километров. Почти столько же от них до Таити. Эти многие и многие километры над океаном нужно преодолеть по воздуху беспосадочным курсом! Наш большой кроншнеп плавать умеет, умеет ли таитянский — неизвестно. Но едва ли сумеет он сесть на морские волны и потом взлететь, пусть хотя бы и в штиль, когда океан колышет мертвая зыбь. Да и редки штили осенью в тех широтах, над которыми пролетают кроншнепы.
Возможно, более изученные маршруты бурокрылых ржанок помогут науке разобраться в этом загадочном деле. Из Аляски на Гавайи и дальше, на Маркизские острова и Таити, улетают не только кроншнепы, но и более мелкие их собратья, представители особой группы куликов — бурокрылые ржанки.
Осенью из канадской тундры они летят в прерии между Рио-де-Жанейро и Буэнос-Айресом через Лабрадор и Западную Атлантику. Возвращаются другой дорогой — через Панамский перешеек и долину Миссисипи. Этот же маршрут избирают и молодые ржанки, когда впервые в жизни отправляются в южноамериканский рейс.
Но ржанки, гнездящиеся на Аляске и Чукотке, зимуют на Гавайских островах! Между ними и Аляской нет никакой суши. Это значит, что ржанки, которые на воде не отдыхают, немногим более чем за сутки совершают беспосадочный перелет в три тысячи километров!
«Подсчитано, если ржанка летит со скоростью 26 метров в секунду (то есть примерно 94 километра в час) и делает ежесекундно 2 взмаха крыльями, то она, чтобы достигнуть Гавайских островов, должна лететь без отдыха 36 часов и сделать при этом 252 тысячи взмахов крыльями безостановочно!» (профессор Н. А. Гладков).
В СССР бурокрылые ржанки гнездятся в тундрах Восточной Сибири, в более западных — золотистые ржанки. Зимуют они далеко: у берегов Восточной Африки, в Южной Азии, Австралии, на Тасмании и Новой Зеландии.
Ржанки — кулики с недлинными клювами. В тундрах кроме упомянутых двух гнездится у нас еще ржанка — тулес. У него «заунывный, но довольно мелодичный крик». Мелкие кулички — зуйки, с черной полосой поперек груди, которые торопливо бегают по песчаным и галечным берегам наших рек, тоже из семейства ржанок.
Близки к ржанкам и чибисы, или пигалицы. Над полями, лугами их всегда можно увидеть. Хохлатые, ширококрылые, черные сверху, белые снизу, крикливые птицы. «Чьи-вы, чьи-вы» — словно вопрошают потревоживших их людей. Летают неровным, изломанным полетом в небольшом отдалении, а то и прямо над головой. Сядут на сырое поле, пробегут немного и опять летят, круто меняя высоту и направление полета. Гнезда — в ямке, выстланной несколькими стебельками, прямо среди поля, луга или пастбища. Четыре яйца насиживают самка и самец. Вместе водят и птенцов.
«Чибисы… проявляют склонность класть яйца среди экскрементов домашних животных… Во многих случаях гнезда и яйца располагались прямо в середине рассыпанных экскрементов и в этом положении, несомненно, были менее заметны, чем в окружении чистой травы» (X. Котт).
Рачьи и белые ржанки не настоящие ржанки, а представляют особые семейства. Первые гнездятся в норах, вырытых в песке у берега моря. Занимают и норы сухопутных крабов. Насиживают только одно белое (исключение у куликов) яйцо. Птенец, хоть и умеет уже бегать, но долго сидит в норе. Рачьи ржанки похожи скорее на толстоклювую пегую, черно-белую цаплю, чем на кулика. Обитают по африканским, персидским и индийским берегам Индийского океана.
Белые ржанки (белые как снег) похожи немного на голубей, и полет у них голубиного типа. Кричат, однако, как вороны. Гнездятся в Антарктиде и на островах вокруг нее: в камнях, на уступах скал, в норах буревестников. Подстилкой для яиц служит всякий хлам, собранный вокруг, — раковины, водоросли, перья пингвинов, скорлупки яиц, кости и пр. Из двух-трех птенцов выживает обычно лишь один. Он долго сидит в гнезде, где его кормят оба родителя.
Эта книга в общем-то о поведении птиц. Поэтому, минуя всех других куликов — их еще очень много, — познакомимся лишь с теми, повадки которых наиболее интересны. Сначала отправимся в Африку. Здесь на песчаных берегах рек и озер живет небольшой кулик из семейства тиркушек — крокодилов сторож, или египетский бегунок. О нем писали историки и натуралисты древности, от Геродота и Аристотеля до Плиния и Плутарха. Знаменит он дружбой с крокодилами: после сытного обеда раскрывает громадная рептилия свою пасть, а кулички без страха лезут в нее и очищают зубы крокодила от остатков пищи и пиявок.
В новейшее время эти старые повествования у науки под сомнением, хотя и после Брема и Майнерцхагена в некоторых рассказах путешественников по Африке встречаются те же утверждения.
Оставим эту тему до поры, пока новые наблюдения ее не прояснят. Кулик, крокодилов сторож, интересен и другим. Его самки «насиживают» яйца по методу, в котором можно увидеть определенную параллель с сорными курами.
Жарко в Африке. А на раскаленном песке речных пляжей — особенно. Самка бегунка снесет яйца и тут же зарывает их в песок. На бугорке, который их прикрывает, сидит терпеливо в жаркие часы дня, очевидно защищая яйца от перегрева. Если слишком уж горяч песок, полетит к воде, наберет ее в клюв и поливает затем песок над яйцами!
Такой же душ устраивает она и птенцам. Они первое время тоже таятся в песке. И позднее, когда уже бегают, при тревоге спешат к ямке, в которой вывелись, или к любой другой, даже во вмятину от ноги бегемота, и там прячутся. Мать быстро-быстро швыряет клювом песок и засыпает их, скрывая от враждебных глаз.
Теперь из тропиков перенесемся в тундру, раскинувшую свои заболоченные равнины по северным окраинам Старого и Нового Света. Весной прилетают сюда стайки маленьких куличков. Тихие заводи, моховые болота, просто лужи, укрытые зарослями осоки и хвоща, — это дорогой их сердцу мир, их родина, к которой они стремились и днем и ночью, покинув синие моря благодатного юга. С севера изгнала их лютая зима. Но теперь над тундрой снова светит солнце, снова жизнь вернулась в эти края.
Кулички — у нас называют их плавунчиками, плавунцами — с раннего утра в воде. Ловят разных водяных личинок и жуков. Большую дань собирают и с комаров, поедая их куколок. Те висят ведь у самой поверхности воды. Кулички точно живую пленку снимают с воды, выуживая тонкими клювами комариное потомство.
Плавают плавунчики быстро, все время вертятся туда-сюда. Иногда забавно подкрадываются к взрослым комарам, которые бесчисленными роями кружатся над болотами. Подплывают медленно, низко вытянув шею над водой, вдруг бросаются вперед и хватают комара.
Ранним утром, когда вода еще очень холодная и все водяные насекомые, окоченев, лежат без движения на дне, плавунчики баламутят воду. Быстро кружатся на месте и болтают ногами: ил вместе с насекомыми всплывает кверху, а хитроумные птички ловят в водоворотах добычу.
Но ведь не только затем, чтобы комаров есть, они сюда прилетели! Пора о детях подумать. О гнездах и обо всем, что с этим связано. И вот то один, то другой плавунчик со странным храпом взлетает в воздух, летит низко над водой, шумно хлопая крыльями и скандируя: «Уить-уить-уить».
Затем опускается на воду и кричит «уэду-уэду», плывет с вытянутой шеей, как гусь, словно кому-то грозит, оглядывается по сторонам: какое произвел впечатление? Минут через пять снова взлетает с криком и снова садится на воду. И так часами.
Плавунчики токуют. Криком и церемонным полетом стараются привлечь внимание самцов.
Да, самцов — не самок. У этих странных птиц самцы и самки поменялись ролями. Самки у них токуют, свистят, ухаживают за кавалерами, сами выбирают места для гнезд и защищают их от соперниц. А самцы заняты женскими делами: насиживают отложенные самками яйца и выводят птенцов. В соответствии с таким необычным разделением труда подобран и наряд у плавунчиков. Куличихи окрашены ярче: здесь они петухи! Спинки аспидно-серые с двумя охристыми продольными полосами, горло ржаво-красное с большим белым пятном у подбородка и брюхо белое. Имеется в виду круглоносый плавунчик, другие виды окрашены иначе. А самцы серенькие, невзрачные. Им птенцов насиживать, потому и нельзя яркими красками блистать, чтобы не привлекать врагов.
Самцы у плавунчиков мирные, тихие, а самки очень воинственные, наскакивают на соперниц и гонят их подальше от своей лужи. Но если самка увидит самца (они приходят к крикливым амазонкам), сейчас же летит к нему и с нежным посвистом опускается рядом. Вытягивает по-гусиному шею, словно хочет прогнать. Но не делает этого: подойдет к нему и бежит или плывет обратно с высоко поднятой головой. Потом опять с игривой угрозой приближается к несмелому кавалеру и убегает с гордой осанкой. И так, пока он не расчувствуется.
Тогда они уже плавают вместе, в одной луже ловят комаров, и самка перестает токовать. Но и тут всякая инициатива принадлежит ей. Вдруг бросает охоту и куда-то улетает. Недалеко, впрочем. Вскоре садится в траву и скребет здесь землю ногами. Самец присоединяется к ней и тоже скребет. Потом она, а за ней и он летят на другое место и там скребут. Топчутся на месте, приминая мох и траву. Репетируют гнездостроительство. Некоторые из этих «потешных» гнезд птицы посещают по нескольку раз в день, про другие совсем забывают.
И вот наступает ответственный момент: передача самкой материнских обязанностей самцу. Однажды утром она поднимается вдруг в воздух с хорошо знакомым нам токовым криком, который мы не слышали с тех пор, как она нашла самца. Летит над болотом и приземляется у одного из «тренировочных» гнезд. Сейчас же рядом с ней опускается и самец. Она кричит опять и летит к другому гнезду. Он за ней. Они облетают подряд несколько таких мест, где в дни своего первого знакомства скребли землю: самка хорошо помнит их все. Наконец в одной из ямок, которая ей, видно, больше по душе, откладывает первое яйцо. Желтоватое, с бурыми пятнами.
Вскоре в примитивном гнездышке уже четыре яичка. Больше не будет: теперь самка считает себя полностью свободной от всех родительских обязанностей, наложенных на нее природой. Самки-плавунчики собираются стайками, беспечно кочуют по болотам, перебираются все южнее и южнее и отлетают потихоньку на юг, к берегам тропических морей и океанов, где и зимуют.
А самец садится на гнездо. Три недели в полном одиночестве высиживает птенцов. Когда птенцы появятся, ведет их к воде. И долго еще в меру своих птичьих сил оберегает детишек от всех опасностей и невзгод.
Яканы
Это особая группа куликов. Подотряд или семейство, по мнению разных систематиков. Внешне яканы похожи скорее на пастушков и болотных курочек, с которыми их роднят некоторые анатомические черты. Есть виды якан с такими же, как у болотных курочек, бляшками на лбу. Но самое поразительное в их внешности — невероятно длинные пальцы и когти, которые часто длиннее самих пальцев. У австралийской яканы когти — семь сантиметров, а расстояние между концами передних и задних когтей — 20 сантиметров. Длина самой птицы чуть больше!
Африканская карликовая якана ростом с воробья, а коготь заднего пальца у нее 4 сантиметра!
Опираясь длинными пальцами на большую площадь, яканы легко бегают по поверхности слабо текущих и застойных вод, точнее — по листьям водяных растений, покрывающим эту поверхность.
Семь видов якан. В тропиках и субтропиках Америки (1 вид), Африки (2 вида), Мадагаскара (1 вид), Индии, Индонезии (2 вида) и Австралии (1 вид). Кормятся насекомыми, моллюсками, мелкими рыбешками и семенами.
Гнездо строят из водных растений обычно на больших плавучих листьях. Четыре яйца насиживают 22–24 дня. Кто насиживает?
Утверждения разные. Одно из них: «Насиживают и потом заботятся о птенцах оба родителя». Другое: в насиживании и заботах о потомстве «самка совсем или почти совсем не принимает участия». Она лишь снабдит двух — четырех самцов полной кладкой яиц и удаляется на покой.
Самец длиннохвостой яканы, или водяного фазанчика, например, расставив свои нелепо длиннопалые ноги, осторожно садится в гнездо…
«…Медленно и бережно приближая грудь к драгоценной кладке, при этом он опирается на свои крылья, как на руки. Затем сдвигает крыльями яйца с обеих сторон под свое тело и, легко покачиваясь с боку на бок, белыми маховыми перьями подхватывает их с сырого грунта, так что яйца надежно покоятся в тепле между внутренней стороной крыльев и грудью» (Альфред Гоффманн).
Все бы хорошо в этой поистине патриархальной идилии, да природа, проявляя в июле и августе свое неукротимое буйство, нарушает мирный покой насиживающих отцов. Ливни и паводки, затопляя гнездовья, заставляют нередко этих милых птиц переселяться со своим дорогим хозяйством на новые места. Гнездо самец не трогает, строит новое, где повыше, и переносит в него яйца (метров за 15!). Но, случается, и там его скоро заливает вода, так что некоторым папашам приходится переселяться раза по три-четыре и больше!
Если отец сидит в гнезде в странной, как бы вздыбленной, высокой позе, значит, первый птенчик под ним уже вывелся, и он, чтобы дать ему простор, не раздавить, терпеливо выносит вынужденную пытку этой неудобной посадки.
Яканчики, не прожив еще и нескольких часов, уже хорошо плавают и ныряют. Манера прятаться от врагов у них подобна той, в которой, согласно летописным преданиям, упражнялись и наши предки — славяне. Перебирая лапами стебли подводных растений, погружаются в реку (птенцы уже с первого дня жизни!). Под листом отсиживаются в воде, выставив из нее лишь клюв, чтобы дышать, разумеется, а не по какому-нибудь капризу. (Наши предки брали в рот тростинку.)
Когда все четыре потомка выведутся, уходит с ними отец в путешествие. Несколько раз в час он собирает детей около себя минут на пять — десять для обогрева. Они плотно льнут к нему, а он, опустив крылья, прикрывает птенцов, прижимая их к себе. Стоит терпеливо на листе лотоса или на другой какой плавучей растительности. Если случится внезапная тревога, он под крыльями уносит птенцов в безопасное место.
Бескрылые гагарки
Все знают, что пингвины водятся в Антарктиде, но мало кому известно, что это не настоящие пингвины. «Это маншоты», — говорит Анатоль Франс, ссылаясь на ученые авторитеты. «Но если маншотов называют пингвинами, — восклицает бессмертный историк «Острова пингвинов», — то как в таком случае будут называться настоящие пингвины?»
Увы, сейчас этот вопрос уже никого не беспокоит. Прежде чем ученые решили спор, какое имя носить антарктическим и арктическим пингвинам, они все вымерли. Исчезли в необъятном желудке жиропромышленной коммерции.
Арктические пингвины — это исполинские бескрылые гагарки. Английские моряки называли бескрылых гагарок «пин-уингами» (от «pin wing» — «крыло-шпилька»)[1] — намек на недоразвитые крылья этих птиц. Пин-уинг превратился затем в пингвина, а потом и это имя отобрали у исполинских гагарок и перенесли его на антарктических всем хорошо известных птиц.
Правда, знаменитый французский натуралист Бюффон в конце XVIII века протестовал против такой узурпации. Он читал отчеты капитана Кука и Фостера о плавании в Южные моря, в которых описывались антарктические пингвины, и понял, что те с бескрылыми гагарками ничего не имеют общего. Это совсем разные птицы. Бюффон и предложил называть южных пингвинов маншотами, а северных, то есть гагарок, пингвинами.
Но еще раньше, задолго до Бюффона и до того, как английские моряки появились на сцене со своим трудно произносимым «пин-уингом», бескрылые гагарки известны были северным народам Европы под названием «гаерфугл». Это имя долго сохранялось за ними в Исландии. Оно уже упоминается и в норманнских эддах и сагах и по-древнескандинавски означает «копье-птица». У бескрылых гагарок были довольно крупные и неплохо «отточенные» клювы, и они ими больно клевались.
Издали по внешности и по повадкам бескрылые гагарки действительно напоминали пингвинов. Они так же неуклюже, но несгибаемо прямо передвигались по суше на коротких лапах. Крылья у них были недоразвиты, как и у пингвинов. Как и пингвины, бескрылые гагарки не умели, конечно, летать. Ростом были с гуся и много первосортного жира носили под кожей. Это их и погубило.
На заре истории европейских наций бескрылые гагарки обитали почти всюду у моря и в море по обеим сторонам северной половины Атлантического океана. На западной стороне — от Гренландии до Ньюфаундленда, и далее по Атлантическому побережью США вплоть до Флориды. По восточной — от Исландии, Шотландии, Ирландии, Скандинавии до прибрежных районов Франции и Южной Испании. А в ледниковую эпоху, примерно 60 тысяч лет назад, исполинские гагарки жили даже на самом носке европейского «сапога»: в Апулии, на юге Италии. Но в то время климат там был холоднее, чем сейчас.
Зимой и в негнездовое время гагарки разбредались, вернее, расплывались по разным странам и морям. А весной и летом, с мая по июль, собирались они в безмерном числе на немногих скалистых островах туманного Севера, у берегов Исландии например. Возможно, исполинские гагарки гнездились также и на Оркнейских, Гебридских, Фарерских островах, и, конечно, на знаменитом «Острове пингвинов» около Ньюфаундленда (а в каменном веке также и в Шотландии, и по всему западному побережью Скандинавии).
Когда суда мореплавателей приближались к берегам, густо населенным «пингвинами», те с любопытством и без боязни встречали моряков. Вытянувшись и с достоинством подняв головы, птицы большими группами спокойно поджидали людей, словно уважаемые члены почтенной делегации, приветствующей дорогих гостей.
Но люди были не столь почтенны: вооружившись палками, набрасывались они на бедных аборигенов и избивали их без всякого стеснения. Благо бежать тем было некуда: сразу от моря вверх вздымались высокие скалы, на которые гагарки забраться не могли. А летать они ведь не умели. Обманутые в своем трогательном доверии к человеку, птицы метались по берегу, беспомощно размахивая нелепыми культяпками.
Это была, пожалуй, самая добычливая «охота», которую знает история. Жак Картье, «веселый корсар» и исследователь Лабрадора, рассказывал, как за один день и почти не сходя с места его матросы убили больше тысячи «северных пингвинов»! И еще, добавляет он, на том берегу в живых их осталось столько, что можно было бы наполнить сорок шлюпок.
А другой капитан похвалялся своими парнями, которые за полчаса нагрузили до краев два бота жирными пингвинами: их наловили голыми руками.
В Европе бескрылых гагарок было не меньше, чем на Лабрадоре. Здесь прославился свой «Остров пингвинов», или Гаерфугласкер, как его еще называли, — главное место охоты исландских промышленников. Забавно, что церковь даже и гагарок не оставила без своего пасторского внимания: большую часть доходов охотники за пингвинами должны были выплачивать в ее казну. Церковь в Киркйеворге требовала половинной доли от добычи, а в Утскала — половины с другой половины. Так что самим охотникам доставалась лишь четвертая часть вырученных за пингвинов денег. И все-таки это было немало, потому что избиение гагарок продолжалось.
В наполеоновские войны за мясом для солдат в Исландию и на «Остров пингвинов» приплывали даже большие корабли из Европы. В 1813 году матросы со шхуны «Ферос» под командой капитана Петера Хансена перебили почти всех бескрылых гагарок на Гаерфугласкере. Доверху наполнили шлюпки даже их яйцами (птицы как раз выводили птенцов), множество яиц просто подавили. Горы мертвых пингвинов остались гнить на берегу: в море начался шторм и второй раз за убитой добычей моряки не смогли пристать к острову.
Наскоро организованные компании посылали к берегам арктических островов корабли с охотниками за птичьим жиром и пером, которое почему-то очень ценилось. Беззащитных птиц били дубинами, ловили сетями. Набивали полные трюмы. Это был «ойл-бизнес», и он приносил хороший барыш.
Последние страницы трагедии дописали своим энергичным вмешательством коллекционеры. Исполинская гагарка стала редкостью. За ее яйца и шкурки музеи и любители платили большие деньги. «Ойл-бизнес» заглох, исчерпав ресурсы. Но «эметер-бизнес» только расцветал. За каждую шкурку бескрылой гагарки платили уже по сотне крон: куда больше, чем стоили жир и перья всех сваленных в шлюпке птиц!
Но заработать эти сто крон стало нелегко. Всюду, где когда-то без счета колотили их дубинами, о гагарках остались теперь лишь воспоминания. Еще в 1790 году в бухте города Киля убили последнего в Балтийском море пингвина. На Оркнейских островах двух последних бескрылых гагарок поймали в 1812-м, а в Британии и Ирландии — в 1834 году. С той поры заработать сто крон можно было только в Исландии. Только там уцелели еще, по-видимому, пингвины. Туда-то, к маленькому островку у южного побережья Исландии — Элди-Року, капитан Хаконарссон и направил темной ночью 2 июня 1844 года свой корабль. Отплывали поспешно и втайне. Никто на берегу не знал, куда они плывут. Впрочем, один человек знал — Карл Сиемсен, капиталист и маклер. Он и снарядил эту недобрую экспедицию (которая полтора века спустя все еще так больно ранит чистую совесть Исландии).
А чуть раньше две уставшие птицы тяжело поднялись на скалистый берег Элди-Рока. Они плыли долго по морю бурному и спокойному. Плыли тысячи миль от теплых широт Атлантического океана. Плыли на север, на родину, чтобы отложить на маленьком островке одно-единственное яйцо, — так было в обычае у бескрылых гагарок. Птицы не знали, да и никто тогда в мире не знал, что они остались единственной на Земле парой, способной еще продолжить угасающий род северных пингвинов.
Они нашли на берегу подходящее место и отложили это яйцо. Согревали его, единственное (!), хранящее под толстой скорлупой едва тлеющую искорку обреченной жизни.
3 июня на рассвете лодка с тремя гребцами пристала к берегу на Элди-Рок.
Гребцы вышли, озираясь по сторонам. Птицы огласили воздух испуганным криком и плеском крыльев. Давя сапогами гнезда, люди шли по берегу. Их хмурые лица равнодушно взирали на разбитые надежды пернатых семей.
— Я не вижу пингвинов, Джон, — сказал один.
— Говорил я вам: их тут нет. Все сгорели на Гаерфугласкере. Сам видел, как он провалился в преисподнюю[2].
Они обошли скалу, за ней открылась широкая отмель.
И тут Сигурдр Ислефссон закричал:
— Провалиться мне, как Гаерфугласкеру, вон пингвины!
— Не пускайте их в море, ребята! — заорал бородатый Джон Брандссон, и все трое бросились, отталкивая друг друга, за двумя странными птицами, которые с печальным разочарованием в последний раз заковыляли, спасаясь от орущих гомосапиенсов.
Джон Брандссон схватил одну птицу у отвесной скалы, на которую она в отчаянных, но безуспешных попытках хотела взобраться. Сигурдр Ислефссон поймал другую на самом краю каменного карниза, нависшего над ущельем. А Кетилу Кентилссону, третьему члену этой маленькой компании геростратов, уже некого было ловить. Он вернулся туда, где первый раз увидели они пингвинов: ведь пингвинье яйцо тоже можно продать! Он нашел это яйцо. Но увы, все надежды Кентилссона рухнули, как только он взглянул на него: яйцо было раздавлено!
Так погибли две последние на планете бескрылые гагарки, два низвергнутых в небытие законных обладателя имени пингвинов. С той поры нигде больше в северных морях и на островах Старого Света живых пингвинов не видели. А в Америке они вымерли еще раньше — где-то между 1750 и 1800 годами. До XIX века не дожила, по-видимому, ни одна американская исполинская гагарка.
Трагедия завершилась весьма прозаическим финалом: истребив всех гагарок, американцы, спохватившись, решили с пользой употребить хотя бы то, что от них осталось, — гуано. На острове Фанк, около Ньюфаундленда, где в былые времена гнездились миллионы пингвинов, нашли большие залежи птичьего помета. Его стали вывозить и продавать фермерам. При разработках раскопали массу костей и даже несколько бесперых мумий исполинских гагарок. Ценные находки отправили в Англию. Там британский Жорж Кювье — профессор Ричард Оуэн изучил мумии и написал большую монографию о бескрылых гагарках. Она увидела свет через 21 год после того, как на Элди-Роке люди раздавили последнее яйцо с последним зародышем этих птиц.
Истребление бескрылых гагарок увенчалось фантастическим триумфом: их бренные останки ценятся теперь дороже золота. За яичную скорлупу пин-уинга коллекционеры платят по 600, а за шкурку — по 20 тысяч фунтов стерлингов. Как за 10 первоклассных автомобилей!
В конце прошлого века подсчитали, что в музеях мира и в частных коллекциях любителей хранится лишь 79 (или 81 по другим, менее надежным сведениям) шкурок гайерфуглов, две дюжины их полных скелетов, две заспиртованные тушки и 75 яиц[3]. (В этом списке не учтены кости, найденные при раскопках на Фанке.)
Не многих бы удивило, если бы обнаружилось, что некоторые из этих редкостных экспонатов — подделки. Такое уже случалось. В музее Дармштадта, в Германии, пишет Вилли Лей, долго и бережно хранили чучело бескрылой гагарки — так думали по крайней мере сотрудники музея. А потом какой-то невежда решил проверить, гагарка ли это. Этот дотошный скептик тщательно исследовал каждое перо и… не нашел среди них ни одного той птицы, имя которой чучело так долго и гордо носило. Все перья были гагарок, но не бескрылых, а обыкновенных, которых немало и сейчас еще летает над северными морями. Только череп был неподдельный, от бескрылой гагарки. Его откопали, наверное, в куче гуано, а потом хитроумно оперили.