Грейс пристально посмотрела на дом, слушая, как шумит ветер, раздаются музыка и смех.
Она была возмущена тем, как Валентин обращается с Артуром, стараясь запугать его, чтобы тот поскорее превратился в мужчину. Мальчик подвергался жестокой порке больше, чем кто бы то ни было, если его заставали за игрой в куклы сестры. А его неуклюжесть и постоянные травмы были вовсе не следствием его невнимания, как считал Валентин, а возможно, проявлениями скрытого нервного заболевания. Грейс умоляла своего брата отправить Артура к специалистам для осмотра, но Валентин велел ей не вмешиваться в его дела и заниматься своими. У него не могло быть слабого или больного сына, и любое проявление слабости или изнеженности он выбивал из него.
«Когда же Валентин так изменился?» — думала Грейс. Это был постепенный процесс. Наверно, еще с момента того ужасного дела с Мирандой Вест, а потом перемены с рождением Артура. Любой в Кении знал, что Валентин содержит любовницу-негритянку в Найроби в том самом доме, который он построил специально для Миранды. Она была прекрасной женщиной из племени меру, носившей очень дорогие наряды и водившей машину.
Джеймс нагнал Грейс. Красная глина рассыпалась под его ботинками и поднималась пыльным столбом в лучах солнца. Она смотрела на его большое могучее тело, на то, как он сорвал полоску коры с эвкалипта и принялся сворачивать ее, глубоко погрузившись в свои мысли. Его частые поездки в Уганду в последнее время были связаны с Люсиль, она же привила ему любовь к внутренним районам Африки, но все это было совсем неинтересно Грейс, предпочитавшей проводить долгие дни в тяжелой работе. Она вдруг стала скучать по нему, когда он находился за много миль от нее, в таких опасных местах, она теряла аппетит, ворочалась в постели всю ночь и не могла уснуть. Но, когда он был дома в Килима Симба, она была довольна и спокойна, потому что знала, что он здесь, лишь в нескольких милях от нее. Она испытывала постоянное недовольство из-за его неожиданных приездов. Именно они позволяли им продолжать жить так в течение последних десяти лет, они давали ей энергию, чтобы пережить эти дни, полные сознания собственного бессилия и неудач. Каждый раз, когда Грейс покидала свою клинику, Джеймс стоял у выхода, покрытый пылью и потом от долгого пути, обычно с подарком — чем-нибудь из молочного магазина и непременно в горшочке. Потом они усаживались на веранде и долго и тихо говорили. Как старые друзья, делились своими проблемами, предлагали друг другу помощь, давали советы, смеялись или просто сидели в тишине, очень близко, но не касаясь друг друга, пока африканский день не клонился к закату и не переходил в ночь.
Потом он уезжал, а Грейс лежала в своей постели и так страстно мечтала о нем, что иногда не могла уснуть совсем.
— Грейс, — сказал он, — я должен сказать тебе нечто важное.
Она взглянула на него.
— Мы с Люсиль решили переехать в Уганду и остаться там жить. Навсегда.
23
Грейс пристально посмотрела на него. Затем резко отвела взгляд.
— Мне жаль, — сказал он, — мы решили это совсем недавно, в мой последний приезд.
— Когда ты уедешь?
— Сразу же после того, как организую доставку наших вещей. Люсиль останется до этого момента. Она в Энтеббе, приводит в порядок наш новый дом.
Грейс сделала несколько шагов в направлении эвкалиптового дерева, чтобы успокоиться. Тень дерева, казалось, поглотила ее; день сразу стал мрачным, как будто облака полностью скрыли солнце.
— А как же ранчо и дети? — произнесла она наконец.
— Я оставляю управление ранчо на Свена Торсена. Он работал со мной два года и вполне справится сам. Джеффри останется в Килима Симба. Ему уже семнадцать лет, и он очень увлечен работой на ранчо. Но Ральф и Гретхен поедут с нами.
— А что ты будешь делать в Уганде?
— Люсиль устроится там работать в шотландской миссии. Она хочет посвятить себя этому делу.
— А что же ты?
— Мне предложили пост администратора в Энтеббе.
Она обернулась и взглянула на него. Солнце освещало мужчину с загорелыми руками, тело которого за много лет, проведенных на свежем воздухе, стало поджарым и сухим.
— Ты станешь работать в конторе? — уточнила она.
— Грейс, мне уже сорок один год, и я не становлюсь моложе. Люсиль считает, что мне надо постепенно уменьшить свой пыл. К тому же на ранчо во мне нет никакой нужды, как это было раньше. Дела идут без моего участия и очень хорошо. Свен сможет присмотреть за ним.
Грейс знала, что финансовое положение Дональдов весьма стабильное. И те дни, когда у них был перерасход кредита, уже в прошлом. Для нее не стала сюрпризом в прошлом году информация Харди Акреса о том, что на ее счет поступила крупная сумма денег в качестве выплаты по депозиту.
— Я буду скучать по тебе, — произнесла она.
— А я по тебе. — Он подошел к ней, встал рядом и опустил глаза. — Мне было трудно принять такое решение, Грейс. Но ты знаешь, какой несчастной чувствовала себя Люсиль.
— Да.
— В Уганде она становится совершенно другим человеком. Там она абсолютно счастлива, я не могу отказать ей в этом.
— Конечно.
Все ее чувства обострились: запах его тела, шероховатая ткань грубой куртки-сафари, звук его голоса, одновременно властного, нежного и со скрытой усмешкой; вся его всеобъемлющая близость. Джеймс всегда был для нее если не любовником, то человеком, которого можно было любить; он был ее тайной страстью, которая лучше, чем отсутствие всяких страстей. Мечты о нем делали ее ночи не столь одинокими, а постель не такой пустой; его спокойная надежная сила помогала ей жить, преодолевать разочарования и неудачи; он разделял с ней ее успехи. Между ними не было и не могло быть физической любви, которой она так страстно желала, и она всегда знала об этом. Но были случайные прикосновения его пальцев к ее руке, объятия под деревьями, защищающие от дождя, приезды домой на все десять праздников Нового года…
Много лет назад Грейс сняла с руки обручальное кольцо Джереми Меннинга; место в ее сердце занял Джеймс Дональд, и она хранила его там, как тайного друга своей души. Но теперь страшная дверь была открыта, и он уходил. Впервые Грейс осознала, сколько ей лет. Внезапно оказалось, что возраст — это очень важно. Ей исполнится сорок в следующем году.
— Я буду скучать по тебе, — повторила она.
— Я заеду завтра, чтобы попрощаться.
«Завтра?» — подумала она. Она начала осознавать, что одиночество стремительно приближалось к ней. Она видела мысленным взором, какими длинными станут ее ночи, как рельсы на заброшенной маленькой железнодорожной станции без света и без жизни. Она видела себя в будущем сидящей на веранде, напряженной и строгой, глядящей в темноту на миссию, которую она создала. Она окинула взглядом поле для поло, где, как она поняла, стояла маленькая хижина, в которой другая одинокая женщина — Вачера — сидела у своего котелка и бесконечно мешала ложкой отвары и зелья.
Грейс отступила назад:
— Попрощайся со мной сейчас, Джеймс. Я не знаю, что сказать тебе завтра.
Он опустил руки ей на плечи. Его объятие было крепким и сильным, он наклонил голову, чтобы поцеловать ее.
— Тетя Грейс! Тетя Грейс!
Они обернулись: маленькая, похожая на паучка фигурка стремительно неслась по дорожке через калитку от того места, где стояла с открытой дверцей одна из машин Тривертонов. Это был какой-то чертик с невероятной прической в необычной одежде, повторяющей взрослые наряды, который летел как на крыльях, широко раскинув руки в стороны, чтобы скорее обнять свою тетю Грейс и повиснуть у нее на шее.
— Ох, тетушка! — взвизгнула Мона. — Как же я соскучилась по тебе!
Все это произошло слишком быстро, горе сменила радость. Грейс упала на колени, в отчаянии тесно прижимая к себе племянницу. Девочка немедленно принялась рассказывать о кораблях и поездах, об ужасных кузенах во Франции, потом воскликнула:
— Не плачь, тетушка Грейс. Теперь я вернулась и больше никогда не покину Кению!
— Мона, — произнесла Грейс сдавленным голосом, — что ты здесь делаешь? Что случилось в академии?
— Дядя Гарольд сказал, что я не могу туда поступить! Тетушка Грейс, с тобой все в порядке? Почему ты плачешь?
— Просто я очень счастлива видеть тебя, дорогая. Взгляни-ка на себя, ты теперь настоящая маленькая леди!
— Мне было девять, когда я уезжала, а теперь мне уже десять лет и четыре месяца. Англия ужасна, тетя Грейс. Я так счастлива, что смогла вернуться!
Заметив приближающуюся к ней Роуз, Грейс встала и направилась навстречу своей невестке.
— Добро пожаловать домой, Роуз! — сказала она.
— Как прекрасно вернуться домой! — протягивая руку, произнесла Роуз. Они подошли к краю выступа и стали смотреть на быстрое течение реки. Отмели густо заросли зеленью и дикими цветами всевозможных оттенков.
— Как я скучала по этим местам! Я так мечтала поскорее вернуться к своему гобелену!
Грейс, онемев от всего происшедшего, двигалась скованно, как неумелый актер. Она заметила маленькую Нджери, смущенно вышедшую из машины. Девочка стояла рядом с Роуз, стараясь держаться к ней как можно ближе, как будто бы боялась чего-то. Грейс взглянула на нее с внезапным приливом чувств: Нджери была одной из новорожденных, появившихся на свет из лона Гачику с ее помощью.
— Нджери, — спросила она, наклоняясь, — разве ты не хочешь пойти домой к маме?
Девятилетняя девочка отодвинулась назад и отрицательно покачала головой.
— Боюсь, что она очень привязалась ко мне, — смеясь, заметила Роуз, поглаживая девочку по голове. — Не так ли, Нджери? Тебе стоило бы увидеть, какое внимание ей оказывали в Европе. И она очень пригодилась мне. Нджери может сходить домой и позже. Она хочет остаться и помочь мне разобрать мои новые нитки.
Мона наблюдала за ними. Ей пришлось подавить свою ревность. Чтобы утешиться, она взяла тетю за руку.
Грейс изумленно смотрела на Роуз. Все это было совершенно невероятно. Роуз была здесь после восьмимесячного отсутствия, а вела себя так, будто просто зашла на чай! Почему она ничего не спрашивает об Артуре? О Валентине? И почему Мона вернулась с ней, вместо того чтобы остаться в академии?