Вот почему, заметив, как один молодой европеец осторожно пробирается по переулку с ружьем в руках, они утратили контроль над собой.
Несколько событий произошло одновременно. Группа молодых людей напала на Тима Хопкинса с дубинками и ножами в тот момент, когда Дэвид Матенге был уже у самых ворот. И тут же в конце переулка появился с саблей наголо Артур Тривертон, чтобы разрезать ленточку.
Возникло некоторое замешательство. Позже никто из участников не мог объяснить властям, как Артур, заметив, что Тим упал под ударами, набросился как сумасшедший на кучку африканцев.
Дэвид Матенге выкрикнул:
— Стойте! — и заметил, как упал второй белый мальчишка.
Вырвавшись из рук тех двоих, что поддерживали его, Дэвид попытался шагнуть в сторону дерущихся и остановить их. Друзья подхватили его, он увидел, как поднялся и опустился кинжал, попытался перехватить его, но не сумел, упав на колени рядом с телом Артура. Потрясенный Дэвид увидел, что кинжал вонзился в спину мальчика. Он протянул к нему руку и вытащил его.
Крик в конце переулка заставил всех обернуться.
Белая девушка, одетая как арабская мемсааб, стояла в конце переулка с круглыми от ужаса глазами, зажав руками рот.
Все бросились врассыпную. Два человека перебрались через стену, остальные проскочили мимо Моны и растворились в толпе. Она с ужасом смотрела на двух белых мальчишек, лежащих на земле, и на Дэвида Матенге, который стоял на коленях рядом с ее братом, держа в руках окровавленный кинжал.
Их взгляды скрестились.
Дэвид Матенге и Мона Тривертон, застыв в молчании, смотрели друг на друга. Затем, внезапно придя в себя, два компаньона Дэвида подбежали и подняли его на ноги.
В глазах Моны застыла боль. Он открыл рот, но не мог говорить. Друзья потащили его в сторону. Мона осталась возле тела брата.
31
Грейс опустила скальпель и протянула руку за очередным инструментом. Она взглянула на операционную сестру.
— Ребекка! Зажим!
Женщина осмотрела столик с инструментами и удивленно воззрилась на Грейс. Затем с многочисленными извинениями передала ей тампон и вложила зажим в протянутую руку, быстро отведя глаза в сторону.
Грейс нахмурилась. Это было не похоже на Ребекку, которая никогда не была рассеянной во время операции. Она была одной из лучших операционных сестер в больнице, бдительной и преданной. Ребекка гордилась тем, что была единственной африканкой в провинции, имевшей навыки операционной сестры. Но в это утро, когда они работали при свете октябрьского солнца, Ребекка казалась совершенно невнимательной.
— Еще один тампон, пожалуйста. Я не должна просить их.
— Извините, мемсааб доктори.
— Что-то не так, Ребекка? Хочешь, я отпущу тебя?
— Нет, мемсааб доктори.
Грейс попыталась прочесть что-нибудь в глазах сестры. Большую часть ее лица закрывала белая хирургическая маска, но глаза избегали встречаться с взглядом Грейс.
Еще одной причиной, по которой Грейс выбрала среди кикую именно Ребекку для обучения на операционную медсестру, был ее ровный характер и способность сохранять спокойствие в самых сложных ситуациях. Но в это утро женщина казалась слишком возбужденной, и это всерьез озаботило Грейс.
— Шелковую нить, Ребекка, — сказала она, протягивая руку за тем, о чем не надо было прежде напоминать. Это была самая обычная операция по удалению матки. Грейс и Ребекка настолько слаженно работали вместе на множестве подобных операций, что часто по ходу дела Грейс не произносила ни слова: все и так делалось вовремя и точно.
Но теперь со все возрастающим изумлением и озабоченностью Грейс вдруг услышала, как Ребекка признается в том, что забыла подготовить нитки на подносе с инструментами.
— Должно быть, ты отложила их в сторону, — сказала Грейс, одновременно подавая знак другой сестре-негритянке. Она была простой сестрой, которая не стоит у стола со стерильным инструментом.
— Быстро принеси немного шелковых нитей, — велела ей Грейс. — А потом поспрашивай, не сможет ли кто-нибудь подменить Ребекку.
— Ребекка, — сказала Грейс, снимая белый хирургический халат и перчатки, — я хочу поговорить с тобой.
Медсестра убирала операционную, ее движения были резкими, а работа небрежной. Замены ей так и не нашлось; Ребекка должна была остаться на всю операцию, во время которой сделала слишком много ошибок.
— Ребекка! — снова окликнула ее Грейс.
— Да, мемсааб доктори, — ответила та, не обернувшись.
— У тебя что-то случилось дома? Проблемы с детьми?
У Ребекки было четверо мальчиков и три девочки, самому старшему было четырнадцать лет, а младшему один год. Муж бросил ее, когда она была беременна, и уехал в Найроби. Все годы работы в миссии Грейс, во время обучения у Грейс и при операциях Ребекке удавалось вести себя так, чтобы ее личная жизнь не мешала работе. Но сейчас Грейс подозревала, что ответственность, которую она взвалила себе на плечи, оказавшись в положении матери-одиночки, сломила ее.
Наконец Ребекка повернулась лицом к Грейс и произнесла:
— Нет, мемсааб доктори. Дома нет никаких трудностей.
Грейс задумалась. Она припомнила, что это утро было не единственным, когда Ребекка вела себя так странно. Неожиданно она поняла, что Ребекка сильно изменилась примерно в те дни, когда произошла грандиозная демонстрация протеста в Найроби, — два месяца назад. Теперь, вспомнив об этом, Грейс пришла к выводу, что именно тогда Ребекка стала вести себя так, после того страшного дня, когда произошло убийство Артура Тривертона и чудесное вызволение из тюрьмы Дэвида Матенге. Может быть, именно это тяготит Ребекку? Возможно, ее совесть мучает безрассудный поступок нескольких представителей ее народа?
Ребекка Мбугу была преданной христианкой. Она каждое воскресенье посещала церковь в Найэри, занималась разнообразной благотворительной деятельностью. Все ее дети были крещенными и посещали школу в миссии. Многие кикую так же, как Ребекка, были потрясены, испытывали чувство стыда за жестокую расправу с Артуром Тривертоном и трусливый побег Дэвида Матенге. После того дня Ваньиру утратила часть своего влияния, а африканцы спокойно вернулись на свои фермы.
Этот день, по-видимому, оказал на Ребекку сильное воздействие. Вполне возможно, что она была одной из участниц этой демонстрации на Королевской дороге.
Грейс подошла к ней, положила руку на плечо и сказала:
— Если тебе нужно поговорить со мной, Ребекка, или нужна помощь, знай, что моя дверь всегда открыта для тебя.
Когда Грейс выходила из операционной, она не заметила, как обменялись взглядами две медсестры-африканки.
Миссия Грейс Тривертон занимала почти двадцать акров земли, теперь в ней были каменные здания начальной и средней школы, больница, бесплатная амбулатория, спальня для медсестер и навес для транспорта. В центре этого скопления домов, которое напоминало небольшой городок, стоял элегантный дом Грейс. Его построили на том месте, где когда-то стоял «Дом певчих птиц».
Грейс, проходя через заросшую лужайку, которая разделяла дома, махала рукой людям, здоровавшимся с ней, и слышала, как дети в классе поют:
— У старого Макдональда была шамба…
Затем она вспомнила, что поступило сообщение о вакцине желтой лихорадки, которую только что изобрели в США, и начала обдумывать свой эксперимент с использованием хлорала при лечении столбняка, а также необходимость нанять технический персонал для лаборатории. Грейс решила съездить во Французскую Экваториальную Африку на Рождество. Джеймс Дональд по пути в Габон в прошлом году встретился с доктором Альбертом Швейцером и передал ему копию книги Грейс «Когда ты должен быть врачом». Швейцер написал письмо, в котором высоко оценил работу Грейс и пригласил ее приехать и посетить его в клинике в Ламбарене. И именно потому, что она была так занята своими мыслями, Грейс не заметила ничего дурного в это октябрьское утро. Кроме одного: на территории миссии было неестественно тихо.
Она поднялась по ступенькам на веранду, где доставленные из Калифорнии фуксии только выпускали первые листочки, и с удивлением оглянулась по сторонам. У нее была привычка пить чай по утрам на веранде и просматривать почту. Марио никогда не забывал приготовить стол, накрыть его и поставить чашку. Но стол был пуст, на нем не было даже белой скатерти и ежедневной почты.
— Марио! — позвала она.
Ответа не последовало.
Она вошла в тишину своей просторной гостиной комнаты.
— Марио!
В доме было тихо.
Грейс пошла на кухню и заметила, что чайник не стоит на плите. Она налила воды и поставила чайник на огонь, затем вернулась назад в гостиную, где на большом богато инкрустированном столе заметила свою почту.
Раздумывая о том, куда же делся Марио, который был надежен, как солнечный рассвет, Грейс начала просматривать письма.
За прошедшие восемь лет Джеймс Дональд так и не приобрел привычки писать Грейс хотя бы раз в месяц, но его последнее письмо сильно запаздывало. И в сегодняшней почте от него ничего не было.
Однако Грейс была приятно удивлена, когда обнаружила чек на авторский гонорар от своего издателя в Лондоне и приложенное письмо. В нем говорилось о том, что, учитывая успехи медицины и науки за последние годы, Грейс стоит подумать о новом переработанном издании книги.
Утренняя почта принесла еще одно приятное сообщение: сообщение из банка уведомляло о том, что на ее счет, который в течение нескольких лет не пополнялся, поступил ежегодный анонимный взнос, и теперь общая сумма увеличилась вдвое. Ферма Дональда под руководством такого специалиста, как Джеффри, приносит хороший доход.
Отложив все остальное на стол рядом со своим журналом, Грейс еще раз позвала Марио. Но его не было в доме.
Она вернулась на кухню, чтобы заварить себе чай и заметила на столе газету, последний выпуск «Восточноафриканского Стандарта», который доставили только сегодня утром и который она еще не читала. Увидев заголовок на первой странице, она поставила чашку и схватила газету.